Не люблю поддавки - Алешина Светлана. Страница 26

Мы обе присели на лавочку около больничного подъезда и закурили.

Лариса внешне успокоилась и даже вести себя начала почти как нормальный человек.

— Ты знаешь, Оль, — сказала она, — когда Гены рядом нет, кажется, я даже и дышу по-другому.

Свободнее. Ведь это такой гемор быть его женой!

Деньги есть, а покоя нет. Каждая неделя приносит какую-то неприятность.

Я промолчала. Лариса покосилась на меня, выпустила дым вверх и спросила напрямую:

— А что вы там делали?

— Где? В лесу? — спросила я.

— А меня, кроме леса, больше ничего и не интересует. Пока, — ответила Лариса. — Так что?

Гена сказал, что он поедет на стрелку, и вы решили поболеть за своих? А вторая чернявая с широкой кормой тоже из болельщиц?

— Она моя коллега по работе и подруга, — сказала я, немного обидевшись за Маринку, но заострять внимание на этом не стала.

Что поделаешь: судьба дала мне неплохой шанс, как бы изнутри изучить семейный мир Крамеров, и ради этого можно было и промолчать разок. Ведь мое расследование смерти Юли Пузановой все еще не было закончено.

— Можно сказать, что случайно оказалась в лесу, — продолжила я. — Мы с друзьями отдыхали там и уже возвращались, когда увидели вас. Да ты, Лариса, и сама все видела. Вот, собственно, и все.

Не могли же мы равнодушно пройти мимо, тем более что, хоть и очень поверхностно, с Геннадием Петровичем мы уже были знакомы.

— А как вы с ним познакомились? — не унималась Лариса. Она решила использовать до конца полученную возможность поговорить со мною.

Я даже подумала, что из нее получилась бы неплохая журналистка, только вот над лексикой пришлось бы поработать немного. Но для этого сгодился бы и Сергей Иванович. Он бы лихо правил Ларисины статьи, если, конечно, она решилась бы стать пишущим журналистом.

— С Геннадием Петровичем?

— Ну как ты познакомилась со мною, я помню, — заметила Лариса, — с Геной, с Геной.

— Мы занимаемся самоубийством Юлии Пузановой, — сказала я, — и сегодня днем впервые подъехали в офис фирмы «Скат», где она работала секретарем. Тогда и познакомились. Сегодня.

— А, ясно, — Лариса щелчком отбросила свою докуренную сигарету в сторону и выбила из пачки другую. Переминая ее в пальцах, она сказала:

— Трагическая это история и не особо приятная для вас, журналистов, как я понимаю.

— Почему? — Я тоже уронила сигарету и наступила на нее. — Почему именно для журналистов?

— Ну как же? Я что-то слышала, правда, краем уха, что какой-то журнал или газета оказалась причастна к этой трагедии. Типа, какую-то херню написали про девчонку, вот она и напереживалась. — Лариса закурила и посмотрела в землю. — Как я устала, кто бы знал! — сказала она. — Жизнь моя — как х…й роман, тоже, что ли, повеситься? Так эта толстая жопа только обрадуется… Раньше я и не догадывалась, куда он ездит, зачем… лучше бы я и продолжала этого не знать, так нет, вызнала все на свою шею. Думала, к любовнице ездит. Сама понимаешь — это дело такое, опасное. Ты замужем? — Лариса задала вопрос вроде небрежно, по ходу, но острым взглядом тут же кольнула меня и быстро отвела глаза.

— Нет, — призналась я.

— Во-от как! — Лариса, теперь уже не притворяясь, сверкнула на меня очами, похоже, записав уже и меня в разряд подозреваемых и возможных любовниц Крамера.

Ну это она зря, ни за какие коврижки. Слишком жирный.

— А удобно быть незамужней журналисткой, — задумчиво произнесла она, — встречи с разными людьми в разных местах. Вроде все по работе и никакой отчетности, никто не следит, никто не спрашивает: где была, куда идешь…

Хлопнула дверь больничного подъезда, и на крыльцо вышла медсестра.

Лариса легко поднялась с лавочки и подошла к ней.

— Ну как там? Режут уже? — спросила она.

— Да, операция началась. Пока все нормально. — Медсестра пошныряла глазами по мне и по Ларисе. — Константин Павлович предлагает вам ехать домой. Все равно пациент не проснется раньше утра. Он под наркозом.

— Во благодать! — хмуро сказала Лариса. — Херня какая-то: муж точно не придет домой, а мне ничего не хочется. Загадка, блин, природы! Поедем со мной? — предложила Лариса, обращаясь ко мне. — Посидим, попи…

— Спасибо, не буду, наверное, больше здесь задерживаться, — поблагодарила я, — я думаю, что интервью Геннадий Петрович даст мне в другое время.

— А что там давать? — удивилась Лариса. — У меня спроси. Про Юльку могу сказать только самое хорошее. Скромная девочка, тихая и нормальная. Нормальная, то есть может и повеселиться в компании, но только в меру. Сегодня гуляем, но потом целый месяц пашем. — Лариса сошла со ступенек вниз. — Вот и все. Что там у нее дальше, я и не знаю. Вряд ли и Гена знает, для него все эти дела, к сожалению, не очень интересны.

— Какие эти дела? — не поняла я.

— Связанные с женщинами, — улыбаясь, пояснила Лариса. — Ну не совсем, конечно, он импотент, что-то там шевелится, но, блин, так надоедает его постоянно надувать, что я уже рукой махнула. Пусть меня надувают, в конце концов, почему я должна страдать, а?

Мы подошли к «БМВ».

— Спасибо за помощь, — улыбнулась Лариса, — без Гены и одна смогу порулить. Буду ехать медленно-медленно, осторожно-осторожно, а то тот козел проснется завтра, узнает, что, не дай бог, он уже овдовел, так и сдохнет сразу от радости. — Лариса рассмеялась и села за руль. — Твои друзья на выходе торчат?

Я кивнула.

— Тогда пока.

Лариса газанула и поехала прочь от больницы как раз в том направлении, куда я потопала пешком. Могла бы довезти, между прочим.

Я шла к тому месту, где остановился Виктор, и думала: а вот не разберется он и поедет вслед за Лариской, что тогда будет делать Ольга Юрьевна? Ну то, что Ольга Юрьевна поедет домой, это и так понятно, а вот думать она о чем будет в приложении к Маринке, Лариске и Виктору?

Напрасно, однако, я развлекалась подобными соображениями: «Лада» была там, где и должна, и Виктор спокойно стоял с нею рядом.

Маринка медленно бродила вокруг машины и ворчала уже больше по привычке, чем по сути.

— Ну что? — спросила она меня, когда я подошла ближе.

— Оперируют, — ответила я, чувствуя, что устала я до не могу и самым острым желанием сейчас было бы рухнуть на диван и не вставать до завтрашнего вечера. А завтра вечерком проснуться бы, сгрызнуть чего-нибудь существенного и снова завалиться. И все! И не хочу я больше ничего! Устала Оля, как кляча водовозная.

— Оперируют! — фыркнула Маринка. — Ты слышал, Виктор! Оперируют! — Маринка подошла ко мне и взглянула прямо в глаза. — Да плевать мне на него! Пусть хоть зарежут! — сказала она. — Ты что узнала-то? Он что говорит?

Я прошла к «Ладе», открыла заднюю дверь и рухнула, наконец-то, хоть и не на диван, но тоже полегчало.

— Не молчи! — Маринка склонилась надо мною, как фурия, пардон, я хотела сказать, как разгневанная нимфа, решившая побыть фурией.

— Да не говорили мы с ним, а почему ты так наезжаешь?! — возмутилась я. — Подстрелили толстопуза, и ему было ни до чего. Он только покашливал. Ну ты сама слышала.

— Ну ты, блин, даешь, — Маринка явно хотела покрутить пальцем у виска, но не решилась. — Ты, Оль, забыла, что ли, как он себя с нами вел? Он тебе курить не разрешил и ухмылялся во всю пасть.

Скопец хренов.

— Почему скопец? — лениво полюбопытствовала я.

— А они жирные такие же были, — сказала Маринка. Она обошла машину и села рядом со мною.

Виктор занял место водителя.

— Странно, — полусонно произнесла я, — а мне он напоминает горбыль какой-то трухлявый.

Что получается? Горбылевый скопец? — Я помотала головой, стряхивая наваливающуюся дремоту.

Кажется, я уже заговариваться начала. — Ну ладно, едем отсюда.

— Давно пора, — буркнула Маринка, — мне эти путешествия за вчера и за сегодня год жизни забрали. Ни пожрать как следует, ни поспать, ни… Э-э-эх! — Она ударила себя по колену. — Брошу я эту журналистику к чертовой матери! Пойду куда глаза глядят, и везде будет лучше, чем в этом бизнесе, честное слово!