Дети вампира - Калогридис Джинн. Страница 7

– Прошу тебя, Каша: доверься мне и не возмущайся. Просто делай так, как я тебе скажу...

К нам, покачиваясь на нетвердых ногах, подошел Лайенс. Пьяно ухмыляясь и поводя красным носом, он спросил:

– А где же ваши слуги? Странно, понимаете ли, – граф и вдруг без слуг.

Жужа сильно сжала мою руку, и я холодно ответил:

– Я ценю уединение и потому к вечеру всегда отсылаю слуг из дома.

Если Лайенс и почувствовал в моих словах плохо замаскированную колкость, он не подал виду. Вместо этого англичанин изобразил веселую улыбку и повернулся к Дуне, которая пыталась навести хоть какой-то порядок в моей берлоге.

– По-моему, самое время промочить горло. Давай сюда, красавица, наше шампанское и не забудь бокалы. Ну, что же ты стоишь?

Я перевел Дуне слова Лайенса. Девушка поспешила исполнить его повеление, но открывать шампанское ей, видимо, еще не доводилось, и она нерешительно вертела в руках бутылку, не зная, как это делается. Я помог ей. Запах Дуниного тела пронзил меня нестерпимой, грызущей болью. Я испугался, что не выдержу и вопьюсь девушке в шею. Дуня перехватила мой хищный, голодный взгляд и все поняла. Она торопливо забрала у меня открытую бутылку и поставила перед Лайенсом, как тот и просил. Разыскав бокалы, Дуня подала их гостям и, ни слова не говоря, забилась в темный угол, подальше от меня.

От голода я буквально сходил с ума и в какой-то момент почувствовал, что у меня не хватит сил исполнить просьбу Жужанны. Я решил насытиться немедленно, и будь что будет. Однако увиденное заставило меня забыть даже о голоде.

Словно загипнотизированный, я стоял и смотрел на сестру. Жужанна, усевшись на диване между англичанами, кокетливо щебетала, то и дело подливая шампанское в их бокалы. Вскоре Лайенсу стало трудно даже сидеть. Его тело клонилось набок, а голова запрокидывалась назад. Жужанна бросала голодные взгляды на его толстую побагровевшую шею.

– Дорогой мой мистер Лайенс, – невинным голосом произнесла Жужанна. – Представляю, сколько мучений доставляет вам этот тугой воротничок. Но вы же не на официальном приеме, а в дружеской компании. Никто вас не осудит, если вы его расстегнете...

Пьяно улыбаясь, Лайенс погрозил ей пухлым пальцем.

– Не-ет. Эт-то неприлично-о. Я к нему прив-вык.

Но Жужанна проявила настойчивость и наконец заставила толстяка расстегнуть воротник, после чего бесстыдно поцеловала англичанина в шею.

Я вдруг почувствовал себя презренным вуайеристом – по телу пробежала теплая волна, наполнившая меня возбуждением, сродни эротическому. Но к моему глубочайшему разочарованию, Жужанна не впилась зубами в шею Лайенса, а лишь провела губами по коже. Она словно стремилась посильнее возбудить англичанина, себя и... меня.

Впрочем, Лайенс был уже порядком пьян для подобной игры. Он кое-как сумел поставить свой бокал на самый край стола, после чего тяжело ткнулся головой в колени Жужанны. Смеясь, сестра наклонилась над ним. Рука англичанина скользнула в ее декольте и оголила одну ослепительно белую грудь.

К моему удивлению, Жужанна не сконфузилась, не поспешила прикрыться, а, наоборот, оставила грудь на всеобщее обозрение и более того – принялась расстегивать на Лайенсе рубашку. Толстяк пыхтел, пытаясь зажать ее грудь в своей ладони, но из-за сильного опьянения он все никак не мог скоординировать свои движения.

Столь бесстыдное поведение и Жужи и Лайенса не оставило безучастным и более трезвого Лебо. Он тоже поставил свой бокал на стол, а затем наклонился с намерением поцеловать Жужанну прямо в губы.

Я весь напрягся. Какая же это, должно быть, мука – находиться рядом с пухлыми, полнокровными губами и не впиться в них! Выдержка сестры меня просто поражала.

Лебо меж тем приник к губам Жужанны и задрожал от нарастающего возбуждения, обняв мою сестру за талию. Убедившись, что юная прелестница не противится, он осмелел, и его рука медленно заскользила вверх, пока не коснулась второй груди, которую молодой сластолюбец тоже извлек из-под серого атласа.

Мне сложно описывать чувства, которые я испытывал в то мгновение. Голод все так же властно заявлял о себе. К нему примешивались отвращение и стыд. Мне было больно смотреть, в кого превратилась моя наивная, невинная сестра Я с трудом сдерживался, чтобы не броситься на распутных англичан и не расшвырять их в разные стороны.

Но Жужанна сидела, точно бесстыжая уличная девка, и посмеивалась, наблюдая, как Лебо подался вперед и, не обращая внимания на своего осоловевшего приятеля, прижался губами к одной из ее обнаженных грудей. Похоже, сестру не смущало даже мое присутствие. Жужанна взглянула на меня из-под полуприкрытых век и улыбнулась, видимо, желая меня подбодрить. Затем она расстегнула воротничок рубашки Лебо, находившегося в отупело-экстатическом состоянии.

Лебо поднял голову, быстро скинул жилетку, а Жужанна, поцеловав молодого англичанина, стала расстегивать пуговицы на его рубашке. Кажется, Лебо впервые вспомнил обо мне, он мотнул головой и простонал:

– Ваш брат...

Даже после этих слов на фантастически прекрасном лице Жужанны не мелькнуло и тени стыда. Она лукаво глянула в мою сторону и низким, хрипловатым голосом спросила своего распалившегося воздыхателя:

– Хотите, чтобы он к нам присоединился?

Лебо вздрогнул – несмотря на то, что его разум был затуманен изрядным количеством выпитого шампанского, вопрос Жужанны его явно шокировал. Но вскоре шок сменился любопытством и предвкушением чего-то необычного.

Жужанна усмехнулась и шевельнула пальцами, прося меня приблизиться.

Мне было омерзительно наблюдать эту вакханалию. К тому же меня снедал голод, доводя добезумия, и я не понимал, как Жужанне удается противиться ему и при этом еще кокетничать. Тем не менее ее красота имела надо мной такую же власть, как и над англичанами, и я был готов уступить любым требованиям сестры. Жужанна предвкушала грандиозное пиршество и не торопилась. Но сколь странными и постыдными были приготовления к нему... Я решил честно описывать все, хотя некоторые признания даются мне нелегко. Пусть я превратился в неумершего, но я не перестал быть мужчиной. Женская красота возбуждала меня, разжигала чувственность. Зов плоти был сильнее доводов разума, твердившего, что Жужанна – моя сестра и подобные мысли греховны вдвойне. Однако по опыту жизни в Вене я знал: плотские желания, появлявшиеся у меня, в большинстве своем были жаждой крови, а не женского тела. Среди моих жертв было несколько хорошеньких проституток, но каждый раз, поддавшись зову плоти, я очень быстро забывал о нем ради утоления голода.

Лишить проститутку жизни казалось мне меньшим грехом, чем совокупиться с нею. Пусть судьба разлучила нас с Мери, но она по-прежнему оставалась моей любимой и желанной женой.

Я написал: "...был готов уступить любым требованиям сестры". Совесть еще продолжала сопротивляться, но голод вел меня к дивану. Магнетическая сила глаз Жужи делала меня, наравне с гостями, жалкой марионеткой. Голод заглушил все остальные чувства, заставил забыть об опасности. Наверное, появись сейчас Влад с намерением меня уничтожить, я не стал бы противиться, лишь бы сначала мне позволили насытиться кровью.

Я подошел вплотную к дивану, на котором развалился Лайенс, положив голову Жужанне на колени. Он шумнои хрипло дышал, силясь расстегнуть брюки. Его мясистое лицо еще больше покраснело, а блестящие глазки жадно следили, как Лебо ласкает перламутрово-белые груди Жужанны.

Лебо ревниво поглядел на меня и, вспомнив ее вопрос, промямлил:

– Он... с нами... н-нет.

– Как вам угодно, – хохотнула Жужанна. – Тогда пусть посмотрит на нас. Вы не против?

Вопрос еще сильнее возбудил Лебо и прозвучал для него сигналом к решительным действиям. Он освободился от брюк, вытащил Жужанну из-под Лайенса, прислонил к спинке дивана, после чего сорвал с нее платье и нижнее белье.

Жужанна лишь посмеивалась... моя наивная, невинная сестра. Я стоял, созерцая эту гнусную сцену. Метаморфоза, произошедшая с Жужанной, и голодные спазмы сделали меня молчаливым и беспомощным. Я начал погружаться в вязкую, обволакивающую дремоту, словно принял чрезмерную дозу лауданума. Какая-то ничтожно малая часть моего сознания еще требовала вмешаться и прекратить эту оргию, но тело утратило способность двигаться. Я мог лишь стоять и в ужасе наблюдать за происходящим. Однако постепенно ужас оттеснила на задний план непонятная, но приятная истома.