Во все Имперские. Том 2 (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 25

Подумать только, еще неделю назад он был парией, изгоем, Старшим одного из самых худых и бедных кланов во всей России. И вот он вознесся, и теперь не только князь и владелец Гатчины, но и канцлер Империи. Фактически правитель мощнейшей державы мира. В это верилось с трудом.

Корень-Зрищин вознесся, но это стоило ему седых волос. Князь никогда не отличался крепким здоровьем, ни физическим, ни психическим, как и все в роду Корень-Зрищиных. А последние дни он почти совсем не спал, поэтому сейчас был уже на грани.

Глаз у князя дергался, руки подрагивали.

Смартфон Корень-Зрищина тихо завибрировал, экран загорелся. Князь, нервы которого были измотаны, чуть не подпрыгнул на стуле, как будто рядом взорвалась граната.

На экране появилась фотография тощего бледного юноши и подпись «Сын».

Обеспокоенный князь глубоко вздохнул и щелкнул пальцем по экрану.

— Алло, отец… — раздался перепуганный голос из динамика.

— Да, Кирилл, слушаю. Что стряслось?

— Ну… — сын замялся, — В общем, мы помирились с Нагибиным. Я хочу всё отменить.

— Что? — до князя не сразу дошёл смысл сказанного, — Сохранить жизнь Нагибину? Но ведь он же изменник. Он помогал Чудовищу. И еще хотел убить тебя, сын.

— Я же сказал, мы помирились, — засопел в трубку Кирилл, — Что непонятно, отец? Я хочу всё отменить. Мы не будем убивать Нагибина.

— Боюсь, что теперь уже слишком поздно, сынок, — мягко произнёс князь, — Ты не совсем понимаешь ситуацию…

— Да всё я понимаю! — закричал сын, — Мы помирились. Инцидент исчерпан, всё.

— Да, но мы теперь князья, а я канцлер, не забывай, — вздохнул старший Корень-Зрищин, — И Нагибин нанёс нам оскорбление. Мы не можем стерпеть его, сын. Это вопрос политики и престижа клана. А престиж клана выше твоих хотелок. Уж прости. Завтра Нагибин умрёт.

— Но папа… — в ужасе забормотал сын.

— Прости, Кирилл, — перебил Корень-Зрищин, — Но это уже не изменить. Прости, пожалуйста, но фарш назад не проворачивается. Ложись спать и не беспокойся. Уж не знаю, чем тебя там запугал Нагибин, но я обещаю тебе, что завтра Охранка уже не будет его защищать. Это уже практически точно решенный вопрос.

Так что завтра этот дерзкий юнец умрёт, как и положено. А теперь спи, и ни о чём не беспокойся. Мы справимся и без тебя, я отправлю к Нагибину Сашу… У меня тут важный звонок, извини. Спокойной ночи!

Князь торопливо сбросил сына, который пытался еще что-то сказать, и ответил на другой входящий вызов.

— Пыталова здесь, — доложила Жаросветова, секретарь Тайного Совета, — И с ней Соколов.

— Соколов? — удивился Корень-Зрищин, — Зачем он здесь? Ладно, я сейчас выйду.

Посетителей Корень-Зрищин принимал только в Малахитовом зале и никогда в своём кабинете. Одной причиной этого была нелюбовь Корень-Зрищина допускать чужих в своё личное пространство. А другой и самой важной причиной был идол.

Сейчас Корень-Зрищин прошёл к потайной панели в стене и открыл её. Такие панели были во всех помещениях дворца, которые использовали члены Императорской семьи.

Эти тайные ниши были слишком маленькими, чтобы в них мог спрятаться враг, но достаточно просторными, чтобы Багатур-Булановы могли скрывать в них от посторонних глаз свои секреты.

А теперь за панелью скрывался личный секрет Корень-Зрищина — идол, каменная голова. Голова была серой, на её лице застыла зловещая ухмылка. Голова принадлежала мужчине, небритому, лысому и по-звериному скалившемуся. Шею головы украшал ворот солдатской гимнастёрки.

«Liberator» — гласила выбитая на шее идола надпись.

Рядом со статуей в тайной ниже лежал железный серп.

— Зачем здесь Соколов? — спросил Корень-Зрищин идола.

Либератор не ответил. Его глаза были пустыми, животными.

Корень-Зрищин почему-то испугался, хотя в молчании идола именно сейчас не было ничего неожиданного. Князь поклонился идолу, начертал пальцами знак звезды и закрыл панель.

Потом вздохнул и вышел в коридор, отделанный чистым золотом. Кроме золотых барельефов стены здесь украшали полотна признанных художников-мастеров эпохи европейского Ренессанса. Оригиналы, естественно.

— Кофе мне и посетителям. И сигары, — потребовал Корень-Зрищин у дворецкого.

Дворецкий поклонился.

Этого парня звали Пантелеймон, и он искренне любил Корень-Зрищина. В основном за неприхотливость. Раньше Пантелеймон служил дворецким в части дворца, принадлежавшей Мальтийскому Ордену, и вынужден был целыми днями таскать великому магистру Лёдову водку и закуски.

Но теперь Мальтийский Орден был запрещен, его высшие офицеры и сам Лёдов лежали в могилах, так что в водке магистр больше не нуждался. Корень-Зрищин же, которому теперь прислуживал Пантелеймон, любовью к роскоши и изыскам не отличался. Он даже ел всего лишь раз в сутки, а алкоголя не употреблял совсем.

Такого хозяина любой слуга полюбит.

Корень-Зрищин подошёл к дверям Малахитового зала, отделанным барельефами из уральского малахита.

Две красавицы из Лейб-Гвардии распахнули тяжелые двери перед канцлером. Корень-Зрищин кивнул им и вошёл.

Глава 39. Произошла ЧУДОВИЩНАЯ ошибка!

3 сентября 2022 года

Российская Империя

Павловск, Императорский дворец

2:17 ночи

Шеф Охранного Отделения Пыталова и её заместитель обер-генерал Соколов уже ждали в Малахитовом зале.

Здесь всё было отделано уральским малахитом, вдоль стен расположились огромные вазы, каждая весом с груженый камаз, а к потолку возносились колонны в античном стиле, сделанные из того же цельного малахита.

Дворецкий Пантелеймон принёс три чашки кофе и сигары, скрученные специально для Государева двора в Империи Инков.

Корень-Зрищин пожал руку Соколову и поцеловал руку княгине Пыталовой. Вообще придворный этикет не требовал этого от канцлера, но Корень-Зрищин с самого момента своего вознесения на вершины власти решил, что будет вести себя максимально демократично.

Пыталова была в неприметном сером платье и шерстяном платке, не шеф Охранного Отделения, в прямо бабушка-разночинка, отправившаяся за покупками. Соколов выглядел внушительнее — синий форменный мундир с генеральскими погонами, роскошные черные усы с бакенбардами, на фуражке кокарда с перекрещенными шваброй и бутылкой — эмблемой Охранного Отделения.

На плече у Соколова сидела огромная и жирная чайка, злобно созерцавшая пространство Малахитового зала.

Корень-Зрищин торопливо хлебнул кофе, закурил сигару и предложил кофе гостям. Потом он посмотрел в черные глаза чайки на плече Соколова.

— Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный, — процитировал Корень-Зрищин поэта, писавшего в начале прошлого века под псевдонимом Сладкий.

— Да, это буревестник, — улыбнулся сквозь усы Соколов, — Точнее говоря, гигантский буревестник. Его зовут Норд.

— Прекрасно, — одобрил Корень-Зрищин, — Какие новости?

Новый канцлер Империи был прокачанным магократом, так что уже давно научился использовать свои родовые способности, не кастуя заклинаний. Так что сейчас он ясно видел, что Соколов чем-то сильно встревожен и напуган, хоть и скрывает это, а Пыталову мучают боли в поджелудочной. И еще кучу разной гадости, ведь Корень-Зрищины могут видеть лишь плохое.

Но канцлер уже давно научился подавлять свое отвращение к людям и принимать всех такими, какие они есть, только благодаря этому он до сих пор не сошёл с ума и не покончил с собой, как делали многие Корень-Зрищины.