Наследие Черной Воды 2 (СИ) - Артемьев Роман Г.. Страница 5

Ко мне требования выше. Я поместье обхожу по лесу, чем длиннее круг, тем лучше. В идеале надо захватить вообще все владения Черной Воды, но к дальней границе леса мне до сих пор соваться стрёмно. Поэтому иду по тропинке минут десять, пристально вглядываясь по сторонам, останавливаюсь на небольшой полянке и втыкаю в землю принесенный с собой украшенный лентами шест. Символическое начало пути, несущее в себе частицу первого камня, заложенного в фундамент первого дома поместья. Обычно оправленный в железо камешек хранится в главном хранилище и никогда не выносится в реальный мир, ибо не дай Старейшие попадет в чужие руки…

Здесь, на Изнанке, его не украдут. Некому. И то в прошлом во время обрядов рядом оставался один из родовичей. Сейчас, увы, приходится довольствоваться амулетами.

Идти по лесу надо медленно. Я уже несколько освоился, глаз сразу выделяет наиболее опасные находки, но до настоящего охотника, каким был дед, мне далеко. Поэтому — осторожность, осторожность и ещё раз осторожность. Даже на относительно дружелюбных землях вроде пастбищ единорогов или возле гнезда радужных гекконов.

Сегодня всё, подобранное по пути, ляжет на алтарь. Неважно, насколько ценной будет добыча, она принадлежит поместью. Присвоить себе хоть щепоть пыли означает ограбить его, обидеть, вызвать гнев.

Первой навстречу попалась ракушка, чей перламутровый край выглядывал из земли. Обычная морская ракушка, какую можно встретить на побережье любого теплого моря. Откуда она здесь? Аккуратно ступая, подошел поближе и, дополнительно натянув маску на глаза, осторожно подцепил раковину ножом. В воздухе раздался тонкий звон, будто струна лопнула. Я немедленно отпрыгнул назад, группируясь в ожидании удара, но нет — больше ничего. Никаких перемен вокруг.

Подождал ещё пять минут. Десять. Пятнадцать. Медленно разогнулся, сделал несколько шагов вперед. Используя нож, положил ракушку в специальный мешок, предназначенный для переноски даров Изнанки. Продолжил путь и только отойдя на пару десятков метров, позволил себе облегченно выдохнуть. Самую малость.

Следующая находка случилась на перекрестке двух троп. Тоненькое деревце мне по пояс высотой тянуло к небу руки-веточки, издавая неслышимый человеческим ухом стон. Я вытащил из сумки флягу с чистой водой, тряпицу с завернутым в неё кусочком масла, шнур из двух нитей, красной и белой. Полил водой корни и листья, маслом провел по стволу, затем несколько раз обернул шнур вокруг него же, нашептывая слова подходящего наговора. После всех манипуляций раздался удовлетворенный вздох и деревце само легло мне в руку, сияя металлическими отблесками.

Тоже в сумку.

Вот так я и шел, подбирая то, что лес согласился отдать своему хранителю. Единственный раз возникла потенциально опасная ситуация, когда прямо на пути попался золотистый гривун — напоминающее бескрылого дракончика существо с похожим на львиную гриву украшением на шее. Он невысокий, до полуметра в холке, зато обладает сильным хвостом, способным с одного удара отрезать человеку ногу. Про полную зубов пасть и крепкие когти можно не упоминать, они на Изнанке есть у каждого относительно крупного животного. Из тех, кто обладает материальным телом.

На Остару лучше не убивать. Весенние и в меньшей степени летние праздники считаются временем жизни, осень и особенно зима относятся в мистическом смысле к смерти. Зимой ритуальный обход границы без схватки не проходит, причем напороться можно на кого угодно, хоть на дракона или василиска, непонятным образом забредших в лес. Поэтому на Самайн и Йоль никто за ограду после смерти Корнелия не вылезает, только Ксантиппа сжигает в храме специально подготовленные дары.

Мне с гривуном драться не стоило. Положим, убить я его убью — противник вполне по моим силам. Тем не менее, пролитая на Остару кровь считается плохим предзнаменованием, лучше бы её избежать. Отступать или сворачивать с дороги тоже нельзя, это нарушение ритуала.

Зверь угрожающе расправил гриву в стороны и зашипел, раскрыв пасть. Я поймал его взгляд и надавил, не пытаясь прочесть мысли или ударить негативными эмоциями, просто транслируя решимость и вкладывая во взгляд волю. Ноги — в широкой стойке, копьё параллельно земле, направлено точно в ямку под нижней челюстью, там у гривуна слабое место, прикрытое тонким слоем кожи. Если он бросится, то я успею войти в его ближнюю зону, выходя из области поражения хвоста, и нанизаю на копьё.

Ещё одно угрожающее шипение. Удар когтистой лапой по земле, невидимая волна полукругом расходится в стороны, сбивая листья и заставляя отползать мелкий кустарник. Я чуть наклоняюсь вперед и усилием воли создаю сгусток силы между нами, демонстрируя, что не намерен отступать.

Гривун слегка подался назад.

Мой ответный крошечный шажок почти незаметен, но он есть. Мы оба знаем.

Его следующий шаг больше, длиннее. Точно так же, как и мой.

Рявкнув напоследок, гривун отступил. Развернулся, угрожающе взмахнув хвостом, и скрылся между двух кустов, освобождая путь. Если бы я последовал за ним, драки было бы не избежать, но, к счастью, тропа уводила в иную сторону.

К тому моменту, когда я замкнул круг, вернувшись в точку, откуда начал обход, сумка оттягивала плечо несмотря на чары облегчения. Очень хотелось бы сказать, что всё закончилось, но надо ещё до дома добраться — только там, внутри ограды, можно расслабиться. Ещё шест тащить… Одним словом, на возвращение тоже потребовалось время и усилия, не столько физические, сколько моральные, от нервного напряжения моё нижнее бельё насквозь пропиталось потом.

— А мы алтарь украшали! — радостно подскочила ко мне Мерри, стоило войти в храм.

— Да? Молодцы. Вот, отдай бабушке, — я передал ей сумку.

В ближайшей купальне перед помывкой тщательно проверил одежду. Лет пятьсот назад один из предков, проводящий ритуал, не заметил завалившегося в карман листочка. Записи гласят, целых три месяца в поместье скисало молоко, а лары исполняли приказы более творчески, чем следовало бы.

Вернувшись в ритуальную залу, я подошел к стоявшему возле стеночки Хремету. Призрак отстраненно наблюдал за женщинами, заканчивавшими последние приготовления к обряду.

— Не вижу Лотаря, владыка. Его не пригласили?

Старик, разумеется, давно заметил, что Лотаря я отцом не зову. Непримиримый характер ничуть не мешает ему прекрасно разбираться в нюансах человеческих взаимоотношений. Поэтому, раз никак не комментирует, значит, его всё устраивает.

— Отсыпается у себя в комнате.

— То-то я смотрю, Ксантиппа дерганая.

— Он её сын.

Добавить нечего. Бабка может сколь угодно орать на Лотаря, проклинать, смириться с тем, что его фактически отстранили от семьи, но он остаётся её сыном.

Наконец, дары были разложены в правильном порядке, мы с Ксантиппой встали перед алтарем, возле стены собрались остальные обитатели поместья, кто мог и захотел прийти. Хремет; лежащий на полке Финехас, не пожелавший сменить форму на человеческую; молчаливая госпожа Феба, гувернантка Мерри, пробужденная недавно из долгого сна. Положение у госпожи несколько своеобразное — она вошла в Черную Воду по праву наложницы одного из младших наследников, потом на неё переложили проклятье с младшей жены, затем усыпили, когда поняли, что снять переклад не могут. Понадеялись, что когда-нибудь найдётся специалист, который разберется и женщину исцелит. Не нашлось. Она, разумеется, принадлежит к Дому, но статус у неё невысокий.

Пробудили её, потому что одна Ксантиппа не справляется.

Тоненьким голоском Мередит затянула катрен восхваления Покровительницы, которым начинается большинство ритуалов. Весной и летом предпочтительнее ставить ведущей девушку или молодую женщину, но у нас, увы, в роду таковых недобор. Сестренка подходит лучше всех остальных, к тому же, приобщаться к магии следует постепенно, в безопасных условиях. Мелкой сейчас ничего не грозит — даже если напортачит, к детской ошибке поместье отнесется снисходительно.

Закончив петь, малышка осторожно взяла свечку, с четырех концов подпалила политые маслом дары и отступила поближе к бабушке. Та одобрительно кивнула. Мерри довольно заулыбалась, поняв, что всё сделала правильно, гордо посмотрела сначала на меня, потом на Фебу. Похоже, нянька ей нравится. Вот и хорошо.