Я стираю свою тень - 5 (СИ) - Панченко Сергей Анатольевич. Страница 23

Я забрался на дерево и подошел к выгоревшему отверстию, являющемуся единственным входом внутрь. Засунул голову и принюхался. Внутри еще пахло пожаром, но уже не так сильно.

— Что будем делать? — Спросил я у семьи, задравшей голову вверх.

— Надо бы очистить его от сажи, а внутрь накидать зеленых веток, чтобы не противно было сидеть. — Предложил отец.

— На ветках будет очень неприятно сидеть. — Решила мать. — Туда надо либо траву постелить, либо рогоз какой-нибудь.

— Рогоз. — Усмехнулся отец. — Ты не в деревне.

— Давайте так, девчата займутся очисткой, а вы мужики, найдите, что постелить на пол. Только не потеряйтесь. — Распорядилась мать.

В наведении порядка она понимала больше, поэтому мы с отцом не стали спорить. Оставили Никаса на женщин, а сами отправились на поляну, за травой. Таков был наш первоначальный план, нарвать травы, сделав несколько ходок. Когда мы вышли на тропу, отец долго смотрел в сторону выцветшего леса.

— Что ты там увидел? — Поинтересовался я.

— Я подумал, а вдруг там болото и растет рогоз. Женская интуиция и все такое. — Он почесал голову. — Не боишься?

— Чего бояться днем? Пошли.

До начала белесого леса было не больше ста метров. Как только мы приблизились к нему вплотную, действительно почувствовали запах застоявшейся воды. Раз теория матери насчет хлороза почти подтвердилась, можно было ожидать, что и остальное она предвидела. Да и просто интересно было посмотреть на местный болотный биоценоз.

Тропинка закончилась тупиком. Дальше для туристов хода не было. Это могло что-нибудь значить для их безопасности. Болота, пожалуй, могли быть не такими дружественными, как дневная флора и фауна леса.

— Чтобы гулять по болотам, нам нужная длинная палка, слега. — Заявил отец. — Если кто-нибудь из нас провалиться в трясину второй вытащит его.

— Нам бы сейчас влетело от наших женщин за ненужный риск. — Я был уверен, что Айрис не одобрила бы наш безрассудный поступок.

— Вот ты космический подкаблучник. Одобрят, не одобрят, зачем нам об этом думать. Пусть они там занимаются женскими делами, драят палубу, а мы будем рисковать, потому что мы кто?

— Мужики?

— Вот именно. Очень рад, что ты знаешь это слово.

Отец первым ринулся сквозь кусты. Перед нами открылось редколесье, занятое многочисленными темными лужами, окаймленными плотной густой травой. Болота очень напоминали земные. Отец пошел первым, я за ним. Земля под ногами подозрительно заходила, будто под ней не было твердой опоры. На каждом шаге лужи находящиеся поблизости сотрясались.

— Стой, не надо дальше. — Я ухватил отца за майку.

— Почему.

— Почва нетвердая. Колышется все.

— Разве ты не знаешь, что растительные остатки в болоте не гниют? Упавшие ветки и деревья из года в год образуют пружинистый матрас, и когда идешь по болоту, кажется, что все трясется.

— Я этого не знал. — Признался я.

— Конечно, ты же за компьютером все детство и юность просидел, откуда тебе такое знать. Это у меня было лихое детство. Дважды с головой уходил в трясину, ладно друзья видели и вытаскивали меня.

У кромки большой лужи росли несколько тоненьких деревцев. Отец подошел к одному и попытался сломать. У него не получилось.

— Гордей, ну-ка сделай нам слегу своей рабочей рукой. — Попросил он.

Я сломал деревце без особых усилий. Освободил его от веток и сломал самую тонкую часть ствола. Получилась палка чуть более трех метров. Мы пошли дальше, держась с разных концов за палку, как два охотника, которые собирались привязать к ней дичь. Как и на Земле, здешние болота оказались рассадником насекомых, с той лишь разницей, что мы их совсем не интересовали. Или они ждали ночи, чтобы вонзить в нас кровососущие жала.

Травянистая растительность на болоте, встречавшаяся нам, выглядела слишком водянистой и ломкой. Листья их были усеяны насекомыми, которые видимо были убежденными вегетарианцами и пили растительный сок.

— Пошли отсюда. — Попросил я отца, поняв, что здесь нам ловить нечего.

— Не спеши. Неизвестно еще, сколько мы здесь проживем, надо знать, что нас окружает.

Он был прав. Если нас не спасут, хотя мне совершенно непонятно почему, то нам, волей-неволей, придется приспосабливаться к этому удивительному миру, будь он проклят. Ничего похожего на рогоз или камыш здесь не водилось. Грязная вода в лужах не годилась для питья. Зато здесь было полно ягод, разных форм, цветов и калибров. Выглядели они очень аппетитно, искушая меня сорвать и попробовать. Гид ничего не говорил про ягоды, но он мог этого и не делать, будучи уверенным, что на болота никто не попадет.

Отец занес ногу, чтобы переступить узкую лужу и замер.

— Что там? — Поинтересовался я.

— Очень странные растения. Они мне что-то напоминают.

Я отставил слегу в сторону и подошел к отцу. Из лужи торчали несколько полых стеблей, без листьев и необычного для болотной палитры красновато-коричневого цвета. Стебли росли на расстоянии полуметра друг от друга.

— Мне кажется, что это корнеплоды. — Задумчиво произнес отец. — Какой-нибудь болотный топинамбур.

Он ухватился рукой за стебель и потянул на себя.

— Крупный. — Кряхтя, произнес он. — Помоги.

Куда деваться, когда отец просит. Я тоже ухватился за стебель, который неожиданно оказался теплым на ощупь и потянул. «Корнеплод» поддался совместным усилиям. С бульканьем и чавканьем болотная трясина отпустила свое добро. Когда отец опознал, что мы вытащили, испуганно отдернул руки. Добыча осталась висеть в моей вытянутой руке. Это был ночной хищник из первой ночи. Кажется, он спал беспробудным сном, обняв себя лапами, переваривая съеденное ночью.

— Выбрось эту дрянь. — Взмолился отец.

Я аккуратно опустил существо назад, чтобы дыхательный хоботок остался торчать наружу. Оно могло задохнуться, набрав в него воды.

— Теперь я вспомнил, что они мне напоминали.

— Пошли отсюда. — Отец, забыв про правила хождения по болотам, трусцой направился к опушке леса. — Ты чего с ним как с другом? Притопить надо было. Завязать им всем хоботки узлом, чтобы задохнулись.

— Я так не могу. Они беззащитны передо мной. К тому же, не они к нам пожаловали и устроили геноцид, а мы к ним.

— Добрый ты, Гордей.

— Надо быть добрым. Злость — признак слабости, великодушие — признак силы.

— Это тебя на станции такому научили? — Иронично спросил он.

— Сам дошел. — Честно признался я. — Заметь, маленькие собачки всегда злее больших, потому что трусливы и всего бояться. А большие собаки чувствуют силу и потому спокойны.

— Это значит я маленькая собачка?

— Без обид, пап. Хочешь быть сильным, сделай себе модификации и попади в пару переделок, из которых можно не выбраться живым, тогда поймешь, о чем я говорю.

— Обойдусь я и без твоих модификаций.

Заговорившись, отец потерял контроль и наступил мимо кочки, прямо в лужу. Я понять ничего не успел, как он ушел с головой в воду. Я рывком кинулся за ним и поймал за вытянутую вверх руку. Вытянул отца наружу, покрытого смоляной грязью с головы до ног. Он успел нахлебаться болотной жижи, кашлял и отплевывался грязной слюной.

— Ты… почему… слегу не дал? — Спросил он сипло.

— Так ты же побежал, как ошпаренный.

— Третий. — Произнес он.

— Что третий? — Не понял я.

— Третий раз я провалился в болото. — Отец вытер лицо грязной рукой, размазав по нему грязь еще сильнее.

— Счастливое число. Наверное, в последний раз.

— Или в последний раз меня успели вытащить.

Отец подполз на корячках к другой луже, в которой вода была незамутненной и стал умываться. Снял с себя майку и штаны, прополоскал их, затем обувь. Вы вместе выжали от воды его одежду. После стирки он стал выглядеть чуточку лучше.

— Мать будет смеяться надо мной. — Кажется, это пугало отца больше всего.

— Ну, ты и, правда, сейчас выглядишь смешно. Только скоро мы все будем так выглядеть, а потом переоденемся в лопухи.