За кроваво-красной дверью - Камерон Лу. Страница 9

— Ну тогда не говорите, что я вас не предупреждала. — Пат Вагнер пожала плечами, посмотрела на часы и добавила: — Библиотека скоро закроется, и если вы действительно хотите заняться зубрежкой, давайте двигаться.

В тот вечер я вернулся домой около половины одиннадцатого, с кучей книжек необычной тематики под мышкой. Я открыл дверь своих холостяцких апартаментов, находящихся недалеко от управления Седьмого округа, и бросил книги на диван. Затем стал греть воду для кофе. По-видимому, мне предстояла длинная ночь зубрежки перед моим странным экзаменом. Вода только успела закипеть, когда зазвонил телефон.

— Я тебя разыскиваю уже несколько часов, — это был Сэм Брюстер, — где ты был, черт побери, Прайс?

— Я ездил к своему дяде, я вам говорил. А что случилось?

— Полдела провалено. Ты еще учишься играть на арфе?

— Могу взять несколько аккордов. Но борода еще долго будет отрастать.

— К черту бороду, она не потребуется. Старуха Эванс мертва.

— Господи! Сердце или кто-то помог?

— Она сгорела. Пожарные только недавно ее откопали. Весь этот чертов дом сгорел в момент, сегодня рано утром. Брандмейстер говорит, что там дело нечисто. Еще бы не нечисто! Уже перед поворотом к ее дому можно ощутить запах бензина!

Во рту у меня появился неприятный привкус. Я сглотнул и спросил:

— Где вы сейчас? На месте происшествия?

— В городском морге, — вздохнул Брюстер, — похоже, я только и делаю, что смотрю, как здесь режут мертвецов, а потом выслушиваю их идиотские заявления — дескать, они не имеют ни малейшего понятия о причине смерти. Сколько дней назад мы втроем беседовали с этой старухой, Прайс?

— Четыре или пять, по-моему. А что?

— Знаешь, что они мне сказали? Может, попробуешь угадать?

Я пожал плечами.

— Попробую. Только не говорите мне, что она тоже уже две недели как мертва.

— Больше месяца, — мягко произнес Брюстер. — Они сняли обугленные части, вскрыли ее и обнаружили, что внутри она уже начала портиться. Медэксперт говорит, что она по меньшей мере месяц провела на льду или в забальзамированном виде. Как это тебе нравится?

— Я же просил вас не говорить мне. — Я вздохнул. — Я должен туда приехать?

— Да, и возьми арфу.

— Начинаем сегодня?

— А у тебя есть другие предложения?

Полностью я осознал, что он имел в виду, только когда припарковался у городского морга.

Я посмотрел на часы. Было десять минут двенадцатого. Через час уже будет полночь.

Час ведьм.

Боттом — это часть города, лежащая к югу от станции Юнион. В старых, разрушающихся домах здесь живут бедняки и подозрительные личности.

Легче всего добраться туда по улице Честнат. Это темная кривая улочка с неряшливыми барами, кофейными домиками экзистенциалистского толка и скудными магазинчиками, которые туристы называют причудливыми.

Я нашел Мерлина Плью в забегаловке под названием «Уэльский уголок». Цинтия Пауэлл описывала эту забегаловку как кофейню в уэльском стиле, и, естественно, чтобы узнать Мерлина, длинного описания не требовалось. Он был даже еще более странным, чем я его представлял. Он сидел в отдельном кабинете недалеко от мужского туалета.

Я подумал, что неплохо было бы начать с беседы с барменом, так как я не собирался прямо подходить к Мерлину. Я приветствовал по-уэльски мужчину за стойкой, и он знал язык ровно настолько, чтобы пробурчать:

— Я не говорю на уэльском, черт бы его побрал!

— Но вы вроде работаете в уэльской кофейне!

— Черт, я бы работал хоть в цыганской чайной, если бы платили. Когда владельцы обновляли эту забегаловку, они закупили обстановку в Кардиффе, несколько лет назад. Они думали, что все эти деревянные панели создают определенную атмосферу. Только головную боль они мне создают! Знаете, сколько мы зарабатываем на кофе и пиво, что пьют здесь эти уроды? Ни хрена! Вот сколько мы зарабатываем.

— А много здесь уэльсцев?

— Каких уэльсцев? Знаешь, сколько уэльсцев живет тут поблизости?

— Немного?

— Ни одного, а хиппи все равно не знают разницы между англичанами и уэльсцами.

— Надо же! — засмеялся я. Затем сказал: — А я бы хотел поинтересоваться насчет работы.

Бармен посмотрел на мою арфу в футляре и спросил:

— Народные песни?

— Вроде того, — соврал я, — здесь работала одна девушка, она говорила, что имела некоторый успех, исполняя уэльские мадригалы.

— Ты имеешь в виду Цинтию? Маленькая блондинка с выпирающими зубами?

— Да, именно. Она работала здесь в последнее время?

— Господи, ты что, не слышал?

— Что не слышал? Я только что приехал.

— Она умерла. Решила полетать с помощью наркотика и не вернулась, насколько я слышал.

— Господи помилуй! — Я заставил себя изобразить вздох ужаса. В присутствии Мерлина, сидящего в зоне слышимости, это оказалось не так трудно сделать.

Бармен кивнул, вытирая деревянную стойку, и спросил:

— Ты на каком инструменте играешь? Какой-то странный у тебя футляр.

Специально для того, чтобы Мерлин услышал, я назвал инструмент по-уэльски:

— Это тэлин дэйрэс, уэльская арфа, понимаете ли…

— Арфа? — пробурчал бармен без всякого энтузиазма.

Затем он еще раз протер стойку и сказал:

— Не знаю, приятель…

— Я буду работать только за чаевые, — пылко сказал я.

— В таком-то месте? Ты, должно быть, хочешь умереть с голоду.

— А может, вы сами будете удивлены, — настаивал я, — а если и нет, то что вы теряете?

— Ну, если ты так дело поворачиваешь…

Чтобы он не успел передумать, я вынул арфу из футляра, подошел тс ближайшему столу и поставил ногу на стул. Заведение было наполовину пустым, но это мне было даже на руку. Пока мои нервы не успели меня подвести, я поспешно взял на арфе пару аккордов и громким голосом объявил, что спою песню на уэльском языке.

В Уэльсе меня со смехом выставили бы из любого заведения. Но для ушей американцев уэльский язык звучит достаточно странно. Парнишка, сидевший недалеко от меня, повернулся и сказал:

— Хо! Мне нравится эта необычная мелодия!

Другой спросил:

— На каком языке он поет — на греческом?

Песня тянулась бесконечно. Но мне не потребовалось много времени, чтобы спеть все известные мне куплеты, а повторяться я боялся, опасаясь, что здесь может найтись хоть один слушатель, понимающий по-уэльски. Украдкой глянув на Мерлина, я увидел, что этот странный маленький уродец вряд ли даже меня заметил. Он посасывал свой напиток и что-то бормотал про себя.

Я спел «Красную Розу Глендовера» и «Путешествие в ночи». Он не реагировал, хотя к этому времени другие слушатели уже начали неуверенно аплодировать.

Затем, перебрав почти все песни, которые мы изучали в школе в Глиндиверте, я решил выбрать одну, которую мой старый учитель наверняка бы не одобрил. Я был уверен, что неприятная лирика песни «Дочь Ап Овэйна» расшевелит любого грязного старика. Но, очевидно, дядя Дэй был прав, утверждая, что старик вряд ли разбирается в уэльском. Мерлин безучастно сидел, бормоча под нос и уставившись в пространство перед собой.

Я сделал перерыв и подошел к стойке. Бармен оказался прав, говоря о количестве чаевых, которые я заработаю, так как мне пришлось самому заплатить за свое пиво.

Я подождал, пока он мне нальет, затем спросил:

— У вас здесь, по-моему, совсем немного уэльсцев?

— Их совсем нет, — сказал бармен. — Если бы хоть один случайно проходил мимо, он бы зашел, куда же ему идти?

Я засмеялся и поинтересовался:

— Вон тот пожилой человек в углу, по-моему, из Уэльса.

Бармен взглянул на Мерлина.

— Этот? Это профессор. Мне вроде кто-то говорил, что он уэльсец, а теперь вот и ты это говоришь.

— Цинтия мне о нем говорила, — соврал я, — он просил ее спеть для него что-то особое.

— Да? — сказал бармен. — Не могу сказать. Может быть, она и говорила с ним несколько раз. Но обычно профессор много не разговаривает.

— Почему вы его так называете?

— Он писатель или что-то в этом роде. Некоторое время назад он говорил одному из владельцев, что работает над книгой, которая принесет ему известность. Здесь никто никогда не видел никакой книги. Но, какого черта он платит за выпивку, и, по-крайней мере, он пьет не пиво. У него, должно быть, железная печенка, если судить по количеству виски, которое он поглощает. Хотя пьяным в стельку его не видели. Некоторые старики это умеют. Они могут пить всю ночь и оставаться трезвыми, как судья на суде.