Сказка для взрослой девочки (СИ) - Купер Кира. Страница 27

Конечно, поступить с супружницей так, как он планировал — жестоко. Вернуть в семью как ненужную вещь, да еще со всем приданным и выше того, почти растоптать девичью честь. Обычно, когда князьям надоедали свои жены, они брали вторую, третью, а порой и четвертую, коль хватит силы и богатства. Он не хотел даже первой. Он хотел одну единственную, которая смотрела на него, как на предателя.

Вдруг подумалось на миг: а вдруг приревновала? Совсем как он когда-то к Баюну. Но в том и разница между мужиком и бабой, что он может себе позволить, скажем, насладиться другими, женский промысел — ждать, когда набалуется. Хотя, что он знает об укладе ее мира? Не припомнит, чтобы даже спрашивал.

Коль и правда приревновала, что думает теперь? Ненавидит и проклинает? Или беспокоится, как он, и ждет быстрой встречи? Он бы объяснился, а после сделал так, чтобы она поняла и, возможно, простила. Тем более, то, что чувствует сейчас, доказывает, что сердце у Соловья-разбойника все же есть. Врут люди.

Почти возле самого лагеря послышалась возня в кустах. Готовый обороняться, как сил хватит, с радостью и смятением увидел Боеслава. Парнишка тащил сухие ветки, но, заметив мужчину, бросил охапку и бегом бросился к нему.

— Соловей! Боги услышали наши молитвы!

Видать, его уже похоронили и тризну справили.

— Живой я, живой, — проворчал, глядя, как молодой оборотень приспосабливается, чтобы помочь дойти, но боится задеть. — Просто подставь плечо, и пойдем. Как обстоят дела наши?

— Гаже некуда, — сплюнул парень, но смутился и покосился на обычно грозного главаря. — То есть, я хотел сказать…

— Говори как есть, что уж там.

— Верно. Прости. В общем, нет больше града нашего, Соловей. Собаки Владимира выдрали, отбить не сумели.

— А люди? — мужчина напрягся.

— Те, кто остался, сюды ушли. Мы думали, ты того…прости…

— Дальше.

Пока разговаривали, медленно двигались по едва заметной тропе к палаткам.

— Собирались ночью сегодня на вылазку. Почитай, теперича мы лазутчики, в родимый град, крадучись, пробраться.

— Сколько народу осталось?

— По душам не считали, Соловей. Ярополк аль Архип ведают, я так… Не серчай только!

— Заладил… Веди уже!

В лагере его встретили, словно и правда уверовали, что в живых уже не увидят. Бабы заплакали, воины, чьи ряды сильно уменьшились, преклонили головы, готовые к его слову. Он кивком поприветствовал всех, пытаясь разглядеть знакомое до боли лицо среди собравшихся, но не смог. Зато увидел Любаву, она стояла столбом возле костра и шага не сделала ему навстречу. Так лучше даже. Он от своих слов, сказанных ей перед нападением, не отступится.

Взглядом подозвал к себе двух воевод. Они стали еще более похожи, нежели ранее: Ярополк обзавелся ровно таким же шрамом, как и Архип, рана была покрыта багровой коркой. Вышли еще несколько стариков, членов совета, поклонились.

Мужчины удалились в его старую палатку, где уже была приготовлена вода для омовения и одежда.

— Что скажете?

— Худо, Соловей, — Ярополк, не спрашивая, взял кусок ткани, обмакнул и начал обтирать рану на плече. Разбойник не возражал, бывалый воин — лучший лекарь. — Нас теперича девяносто восемь, большая часть — дети и старики. Когда град захватили, велением Владимира было разрешено всем, кто возжелает, покинуть его добровольно али встать под его пяту. Знамо, ни единый ни остался. Решились покамест здесь пересидеть, далее видно будет. Но ты жив, а, значит, есть шанс вернуть…

— Где Лиза?

— Ведьму забрали.

Соловей окаменел, оттолкнул руку верного друга и уставился на обоих как бесы на святыню.

— Почему позволили? — почти прошипел, чувствуя, как когти протыкают кожу на ладонях.

— Дык мы это…нас же не было, ты сам знаешь, — отступив на пару шагов, стал оправдываться Архип. — Они ворвались в терем, где она пряталась вместе со всеми. Тех, кто его защищал, перебили сразу же. Соловей…

— Замолчи! — он поднял руку, пытаясь отдышаться, дабы не сорваться не невиновных.

Не они упустили его женщину, не им и отвечать.

— Я видал, как все было, — подал голос Володырь, один из старейших. — Они ведьму искали. Токмо ее. Отсюдова и действия странные. Пришли-забрали-ушли. Нас всех вывели, выбор дали. Ясное дело, коль град отстоять не вышло, тамошнюю власть Владимир утвердил. Но без разбору не били, как лет сто назад, ты исчо малой был, сумлеваюсь, что помнишь.

— Она жива, Соловей, — тихо добавил Ярополк. — Мы же тоже не лыком деланы. Хватали пару языков. Она в Киеве как пленница. Ежели хошь — сам выпроси, они покамест дышат вроде.

Он смотрел на него спокойно, уже не страшась, и в глазах читалось понимание. Да и прочие уже прекрасно видели, что с ним происходит, и, скорее всего, давно уяснили его истинное отношение к «ведьме».

Он молча вышел, уже на улице его догнал Архип.

— А может, сначала раны? Куды они денутся?

Он обернулся, но этого хватило, чтобы тот отступил, выставив руки. Дескать, как скажешь, не спорю более.

Измученные мужики сидели в яме. Их даже связывать не стали, настолько ослаблены от побоев. Видать, обозленные оборотни вымесили на них всю ярость от поражения и потери близких. Соловей их не осуждал. Сам бы лично оторвал все конечности. Возможно, так и поступит опосля.

Говорить еще могли, что хорошо. Так и есть, баба, за которой охотились по приказу князя, была доставлена в Киев. День назад была жива, сидела в подвале.

Сейчас в Троедубье распоряжается воевода Гордяк, что с Чернигова. О дальнейших планах Владимира ничего неизвестно, да откуда простым воям их знать?

Соловей оглядел то, что осталось от когда-то несгибаемого народа. Мужчины были хмуры, бабы причитали и смотрели на своего князя исподлобья. Знамо, не сберег, не защитил. Но ведь не пошли под правление киевского, вероятно, вера еще не до конца утеряна.

— Дарина? — спросил Соловей, вернувшись в палатку.

— Здеся. Позвать?

— Да, веди.

Знахарка пришла сразу же. Глянула, как умела, острым взором, и села врачевать, не произнося ни слова, заканчивая, что начал Ярополк.

— Что скажешь, Дарина? — первым нарушил молчание.

— А что ты жаждешь услышать?

— Я не смог вас защитить.

— Нет, Соловей, в том твоей вины нет.

— Есть, и ты это знаешь.

— Я знаю только, что раны твои поражены ядом, так что не след меня отвлекать.

Падаль княжеская! Не умеет он играть честно, ох, не умеет.

— Тебе бы отдохнуть.

— Время неподходящее.

— Пойдешь на износ, Соловушка? Тогда ничего хорошего не жди.

— Мне думается наоборот. Вот только пока не решил, что…

— Утро вечера мудренее.

— Говоришь, как моя бабка.

— Звония была хорошей женщиной.

— Знаю. Я хорошо ее помню.

— Не кручинься понапрасну.

— Ты считаешь, это, — он показал рукой в сторону лагеря, — понапрасну?

— А то я не ведаю, о чем ты более всего переживаешь, — проворчала старушка, поднимаясь. — Жить будешь, коль меня послушаешь. А так… вот что я тебе скажу, мой князь: ты не сможешь сотворить то, что Боги не начертали. А вот нарушить их планы способен, так выходит. Почему, не спрашивай, не моя истина. Та, что в твоем сердце поселилась, смерти не страшится, она ее и не настигнет. Но скоро случится так, что встанет на распутье, и какую дорожку выберет — в этом ужо ты должен подмогнуть. От того, почитай, вся дальнейшая жизнь зависит. И не только ваша.

Оставив переваривать услышанное, Дарина удалилась из палатки.

Соловей думал полдня и ночь и решил не возвращать град, точнее, покамест оставить все как есть. К новой битве люди не готовы, зализывают раны и телесные и душевные, и вести на верную смерть их — полное кощунство. Дарина сделала все, что могла, но из пятидесяти мужчин выжили сорок, большинство — с такими ранами, что не сразу подымешься. Но и оставлять все как есть он не мог. Поэтому решился на отчаянный, по мнению обоих воевод, шаг — обратиться к родственнику с другой стороны Днепра. Это далеко даже для его крыльев, но иного выхода нет.