Дело о ядах (ЛП) - Торли Эдди. Страница 61

С яростным рычанием мать лезет в плащ с золотым орлом и извлекает кинжал длиной с предплечье. Сталь блестит, когда она поправляет хватку, отражая огонь в толпе. Огонь в ее глазах. Быстрее, чем я когда-либо видела от нее, она бьет меня по лицу. Лезвие со свистом летит ко мне. Я отклоняюсь влево, но в щеке вспыхивает жгучая боль. Когда я подношу пальцы к уху, они становятся горячими и влажными.

— Ты разрушаешь все, над чем я работала, — скалится она, когда я отползаю подальше. — Все хорошее, что сделало Теневое Общество. Ты такая же, как твой отец. Мешаешь и всегда недовольна. Безрассудная и лживая.

— Это лучший комплимент, который ты мне когда-либо делала, — выдыхаю я.

Со злобным криком она бросает кинжал мне в грудь. Он крутится, летит быстрее, чем молния Лесажа. Я сжимаю кулаки. Закрываю глаза. Готовлюсь к приступу боли. Но грубые руки бьют меня по плечу, и мир наклоняется. Моя голова ударяется о доски, и в ушах раздается пронзительный звон. Но все же я слышу это — мокрый стук металла, пронзающего плоть. Резкий вдох.

Я вскакиваю, Грис падает на колени, одна рука падает на мое платье, а другая поднята в сторону матери. Кинжал, предназначенный для меня, торчит из его груди. Он смотрит на нее, потом на меня, его глаза широко распахнутые и онемевшие.

— Грис! — кричу я, когда он падает, дрожа. Кровь течет из раны, пропитывая его тунику и смачивая мое платье. Я сжимаю его руку, как будто могу втиснуть в него свои силы. — Все будет хорошо, — яростно говорю я. Но румянец уже сходит с его щек.

«Нет, нет, нет».

Несмотря на то, что он сделал, он все еще мой брат. Мой лучший друг. Он спас нас в конце.

Я безумно пытаюсь зажать поток крови юбкой, пытаюсь вернуть кровь в его грудь. Он не может умереть. Не так. Когда мои последние слова ему были такими уродливыми. Я прижимаю ладони вокруг кинжала в груди, но алое пятно растет быстрее. Кровь густая, почти черная.

— Хватит, — хрипит он. — Ничего не сделать.

— Не говори так. Я верну тебя в лабораторию и…

Он слабо сжимает мои пальцы.

— Прости, Мира, — его лицо белое, резкий контраст с красным пятном, стекающим с его губ. Его глаза цвета корицы блуждают, ища меня сквозь боль. — Мне очень жаль.

— Тише, — я убираю волосы с его глаз. Слезы текут по моему подбородку и падают на его лицо, но он, кажется, этого не замечает. Он тянется вверх, и его пальцы скользят по моей щеке. Уже холодные. Я кладу свою руку на его и наклоняюсь к его ладони — большой и сильной, покрытой множеством знакомых мозолей.

— Ты была права, не сказав мне, — он кашляет кровью между каждым словом. — Я должен был выбрать тебя раньше.

— Шш, — я целую внутреннюю часть его ладони, плача так сильно, что едва могу сформулировать слова. — Ты выбрал идеальное время. Ты спас меня. Уже дважды.

Его лицо озаряет легкая улыбка. Его последняя кривая улыбка. Он берет меня за руку и прижимает пальцы к своим дрожащим губам.

— Кинжал.

Я качаю головой. У меня недостаточно сил, чтобы вытащить его. Грис фыркает, из последних сил направляет мою руку к своему бедру. К его кинжалу. И произносит слово одними губами: «Отравлен».

Мой рот открывается, и его глаза наполняются облегчением. Он глубоко вдыхает, а затем замирает навсегда. Тяжелый и ушедший. Моя грудь раскалывается по центру, и мое разорванное сердце вываливается, оставляя меня зияющей, задыхающейся и пустой. Я складываюсь пополам и опускаю голову Грису на живот, моя щека залита кровью и слезами.

— Еще смерть на твоей совести, — бормочет мама. Я забыла, что она была там, смотрела. — Может, это к лучшему. Возможно, его смерть научит тебя последствиям неповиновения мне, ведь уничтожение половины города это не сделало.

— Как ты можешь быть такой бессердечной? — кричу я, крепко обнимая Гриса. — Он был нашей семьей. Все, что он когда-либо хотел, — это твое одобрение.

— Он определенно этого не заслужил.

— Нет. Ты никогда его не заслуживала, — ярость разрушает меня изнутри, и у колодца моей ярости нет дна. Затем ненависть снова наполняет меня, направляя свою жирную черноту по моим венам. Одним плавным движением я вытаскиваю кинжал Гриса из ножен и бросаюсь к матери. Она отпрыгивает, спотыкаясь о свой церемониальный плащ, раскрывает рот, как будто я бешеный зверь. Может быть, так и есть — тихое рычание, срывающееся с моих губ, больше похоже на звериное, чем на человеческое.

Я врезаюсь в нее, и мы катимся по доскам. Она царапает мое лицо и брыкается подо мной, но я намного сильнее после многих лет работы с котлами. Я давлю ей на плечи и подношу кинжал к ее горлу. В последний момент она откидывается в сторону, и лезвие едва ранит ее руку, чуть ниже плеча.

Благодаря Грису — блестящему, верному Грису, который все продумал, — все, что нужно, — это царапина.

Я отклоняюсь, тяжело дыша. Мать поднимается на четвереньки с ухмылкой на губах. Думает, что я промазала. Она подбирается ближе, и я позволяю ей. Через несколько шагов ее локоть подворачивается. Прежде чем она доходит до края моей юбки, ее руки полностью перестают слушаться.

Она втягивает воздух и с ужасом смотрит на тонкую полоску крови на платье.

— Что ты наделала?

Прежде чем я успеваю ответить, яростный, дрожащий кашель заставляет ее упасть. Густая белая пена кипит на ее губах, и ее глаза закатываются. Она в припадке, ее бешено трясет, и я не могу сказать, смеюсь я или плачу. Я хотела быть лучше мамы. Я хотела победить ее, отдав жизнь, а не забрав ее, но она дала понять, что никогда не остановится. Она убьет нищих, торговцев рыбой и сирот. Всех, кого я полюбила. Все хорошо.

— Как ты могла?

Я смотрю на перепуганную сестру. Маргарита держится рукой за голову, ее глаз уже опух от удара Людовика, другая ладонь прижата к дрожащим губам.

— Как ты могла? — повторяет она так тихо, что звук теряется в реве дымовых монстров и звоне мечей. С воплем она падает на колени и подползает к матери. Она нежно толкает ее в плечо. Она проводит пальцами по лицу матери — шепчет, плачет, умоляя ее встать. Оплакивает ее, как только что я оплакивала Гриса.

Я никогда не чувствовала себя такой одинокой. Такой обособленной.

«Кричи на меня, — мысленно умоляю я, пока смотрю. — Напади на меня. Бушуй и дерись!» — это было бы проще, чем смотреть, как она цепляется за холодные безвольные руки матери.

Глаза горят, горло заполняет неприятная густота. Я должна отвести взгляд.

— Поздравляю, ты выиграла, — говорит Маргарита. — Убей меня, и покончим с этим.

— Я не хочу убивать тебя, Марго.

— Но тебе стоит это сделать. У меня ничего не осталось. Ты убила нашу мать. И Лесажа. А где Фернанд? — всхлип вырывается из ее горла. — Положи конец моим страданиям. Или оставь меня здесь, и пусть монстры сожрут меня, — она ложится рядом с матерью лицом к небу.

Рев сотрясает платформу, и длинный змееподобный зверь летит над сценой, словно вызванный поражением Марго. Не задумываясь, я кидаюсь на сестру, прижимаю ее к груди и откатываюсь от стены огня, пожирающей доски.

— Отпусти меня! — она дает мне пощечину. — Это не имеет значения. Мы все умрем.

— Нет. Смотри! — я указываю на Людовика и повстанцев, они поднимаются по ступеням эшафота. Дымовой зверь кружится и пикирует, чтобы выдохнуть его огонь, но повстанцы пригибают головы и пробиваются сквозь ад. Они появляются совершенно невредимыми, их кожа сияет, как бриллианты. — Я дистиллировала одно из отцовских соединений. Оно не пропускает…

Мое объяснение заглушается яростным рычанием розового змея. Он воет на площади, и в ответ рычит полуночно-черное существо. Вместе они бросаются на повстанцев, вытянув свои острые когти. Людовик и Амелина падают на животы, но не все успевают. Маркиз де Сессак и неудачливый торговец рыбой раздавлены когтями зверя, подняты высоко над двором и разорваны на куски.

Я кричу в тыльную сторону ладони, когда кровь и плоть падают с дымного неба.

— Твой драгоценный порошок не защитит нас от этого, — голос Маргариты ровный и вялый.