Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена. Страница 26
Осмеливаюсь поднять взгляд, когда Миша сцепляет ладони в замок и, наклоняясь, упирается локтями в столик. Не разъединяя пальцы, прикрывает ими, как козырьком, глаза.
Тягостно вздыхает, прежде чем тихо спросить:
— Сколько ему?
— Год и семь месяцев. Он родился на два месяца раньше срока.
Пауза. Долгая и тягучая.
— Ты знала, что семья для меня — главное, — выговаривает Миша приглушенно. — И все равно отобрала у меня самое важное. Это жестоко, Полина.
После этих слов мою грудь разбивает водоворот эмоций. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не получается. Опускаю веки и нервно ерзаю в кресле. Сердце так сильно колотится, кажется, в любую секунду остановится.
— Молчишь?
Чувствую, что поднял взгляд и смотрит на меня. Но сама ответить тем же не в состоянии.
— Мне тоже нужно прийти в себя, Миша… Мы давно не виделись… И… Сейчас с обеих сторон много эмоций… Тяжело…
— Ты же именно этого когда-то добивалась, — жестко выдает Тихомиров. — Эмоций хотела. Сейчас что?
Морщась, коротко мотаю головой.
— Сейчас не хочу.
— Больше не надо, значит? — хрипит он вместо того, чтобы просто закрыть уже эту невыносимую тему.
— Давно не надо.
— Понял.
«Ничего ты не понял», — хочется сказать.
Нет, не просто сказать… Закричать!
И это пугает меня. Сильнее, чем гнев Тихомирова.
Я больше не желаю что-то к нему чувствовать. Не желаю! Но… Чувствую.
— Возможно, завтра я смогу лучше объяснить, Миша, — говорю, так и не подняв взгляда. — Давай прервем разговор. Отложим, чтобы немного успокоиться.
Он не отвечает. Просто поднимается.
Жду, что молча уйдет. Но он стоит и стоит надо мной. Заставляет все сильнее нервничать. Видит, как колотит меня, и не пытается смягчить ситуацию.
— Вечером зайду, — не предлагает и не спрашивает. Ставит перед фактом. — Полдня тебе хватит.
И только после этого уходит.
24
Полина
«Полдня тебе хватит…»
Нет, Мишенька, с тобой мне и полвека не хватит.
Успокоиться никак не получается. Ожидание казни, напротив, усиливает волнение и напряжение. Я же ничем другим заниматься не могу! Бестолково мечусь по квартире из угла в угол. Мозги кипят. Столько всего в голове прокручиваю, что сама за собой не успеваю! Одна мысль наскакивает на другую. И ничего рационального вычленить не удается.
Бросает то в жар, то в холод. Руки продолжают дрожать. Теряю координацию и равновесие. Бесполезна в любой работе по дому. Я даже поесть не способна. Горло перехватывает, и, несмотря на требовательные позывы желудка, от одной лишь мысли о еде становится физически плохо.
Наверное, проще было бы закончить разговор сразу. А так, получается, я лишь растянула эту агонию.
— Полина, на тебе лица нет, — сетует в который раз мама. — Слушай, давай, я тебе накапаю папиных капель. Не дело же! Тебя прям колотит.
— Да… — выдыхаю немного потеряно. — Давай, мам… Давай.
В седативном ли дело, или просто работает внушение, понять трудно, но я определенно успокаиваюсь.
Дверной звонок распиливает пространство, а заодно и мой запаренный мозг, ближе к девяти вечера. Успеваю не раз удивиться, что Тихомиров так затягивает с визитом. Не сразу догадываюсь, зачем он это делает.
— Привет, — тихо здороваюсь я, прежде чем пропустить Мишу в квартиру.
Он не отвечает. Смерив меня каким-то жестким взглядом, молча ступает через порог.
Да уж… Не только у меня чувства не схлынули… Непобедимый мрачнее, чем был днем.
То ли действие седативного заканчивается, то ли моя нервная система сумасбродно находит лазейки, но, пока я иду за Мишей, меня снова накрывает диким волнением. Смотрю на него и не верю, что все происходит в реальности. На площадке восприятие по понятным причинам смазалось. Сейчас же… Широкая спина, крепкие стиснутые в кулаки руки, напряжение в до боли знакомых движениях — впитываю визуально, и сердце сжимается. Шлейф парфюма вдыхаю, и внизу живота скручивает.
Неосознанно все внимание на Тихомирове. И жутко краснею, когда он оборачивается и, совершенно точно, замечает это.
Взгляды лишь мельком пересекаются, искры летят.
«Это просто волнение…» — говорю себе я и резко отворачиваюсь. Делаю вид, что трущейся у ног кошке срочно требуется мое внимание. Наклоняюсь, чтобы погладить ее, а когда осмеливаюсь снова поднять взгляд, Миша уже сосредотачивает внимание на Егорке.
Так смотрит на него… Такую гамму чувств выражает… Тоска, боль, сожаление… Блестит все это в его глазах. Стеклом стоит. И не выглядит это слабостью, что бы сам Миша ни думал. Это самое весомое и мощное, что может выдать сильный человек. Накрывает и пронизывает всех. Мне самой физически больно становится.
Ничего не говорит. Просто наклоняется и берет сына на руки. С ошеломляющими осторожностью и трепетом прижимает к своей груди. Большой несокрушимый боец выглядит сейчас как раненный зверь.
Не выдерживаю и, едва наши взгляды пересекаются, снова отворачиваюсь.
Что там говорить? Мама с папой спешно удаляются. Подозреваю, их эта сцена тоже добивает.
И во всем этом, конечно же, только моя вина.
Мысленно возвращаюсь ко дню рождения сына. Я ведь собиралась в тот же день сказать. Но начались послеродовые проблемы, и я даже загремела на двое суток в реанимацию, а позже… Мне казалось, что я заслуживаю время, чтобы окрепнуть.
Да только время бежит стремительно… А правда с каждым днем становится тяжелее.
— Ты идешь спать? — спрашивает Егорка. — Со мной?
Тихо всхлипываю и не сразу соображаю, понял ли Миша, что малыш сказал. Знаю, что посторонним бывает сложновато.
Посторонним…
Господи…
Кажется, я этот день все-таки не переживу. У меня вот-вот разорвется сердце.
— А ты идешь спать? — задает Тихомиров встречный вопрос.
— Я не хочу… Мама сказала… Я не люблю спать…
— Нужно спать, сын, — говорит Миша, а меня от этого его «сын», от самих интонаций… Пробивает током. Я уже не пытаюсь прятать слезы. Просто стою и, прижимая к губам пальцы, позволяю им стекать. К слову, Непобедимого мое состояние совсем не трогает. Каждый раз как смотрит, лишь челюсти сжимает. — Ты же хочешь вырасти большим и сильным?
— Чемпионом!
— Ну вот, — подытоживает Миша. — Даже чемпиону нужен сон.
— Ты много спишь?
— Очень много.
Егорка важно кивает. Перебирая пальчиками ворот отцовской футболки, хмурит бровки.
— Так ты будешь со мной спать?
Миша бросает на меня такой тяжелый взгляд, что выдержать его без дрожи попросту невозможно.
Какой же он все-таки свирепый в своих чувствах… Даже я не ожидала такого.
— Я посижу с тобой, пока ты не уснешь, — наконец, отвечает сыну. — Показывай свою комнату.
— Туда! — радостно восклицает Егорка и указывает направление пальчиком.
Тихомиров не спрашивает разрешения пройти, а я не решаюсь возразить. Покорно плетусь за ними в нашу с сыном спальню.
То, что комната общая, Миша, конечно же, понимает сразу. Притормаживает на пороге. С пристальным вниманием проходится по помещению взглядом. После как-то отчетливо медленно моргает и смотрит на меня.
— Сколько спален в этой квартире?
— Две, — тихо отзываюсь я. — Вторая гостевая.
Слезы только пару минут назад удалось утереть.
— Вот моя кровать! — сообщает Егорка голосом, полным энтузиазма. Будто не спать предстоит, а играть. — А тут мама спит, — указывает на вторую кровать.
Миша ничего не говорит. Лишь поджимает губы и выразительно тянет носом воздух.
Мне, ко всему, еще и неловко становится. Спальня — это очень интимное пространство. Помимо места, где я сплю, тут находится очень много моих личных вещей. Мой мир. Мир, в который я бы по собственному желанию Тихомирова не стала впускать.
Пройдя по комнате, он опускает сына на кровать и вроде как спокойно говорит:
— Укладывайся, как привык.
Егорка поддевает цветное одеяло и шустро ныряет в образовавшуюся норку.