Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена. Страница 39

Да, осмеливаюсь перефразировать его слова. Выставить на кон свои собственные домыслы. Именно то, что чувствую.

— А ты с ним спала?

Хоть вопрос и неприемлемо наглый, интонации не меняются. Однако меня в определенном смысле радует то, что слово «боль» Тихомиров не отрицает. В то, что неосознанно пропустил, не верю.

В груди вспыхивает какая-то надежда. Вместе с ней появляется жгучее и ноющее тепло.

— Нет, Миша, — говорю твердо. Давлю на каждый звук. И с неоправданной мстительностью добавляю: — Пока еще нет.

Зачем? Жду какой-то реакции?

Взрыва, не меньше.

— Не води его к сыну, — вот, что Тихомиров выдает вместо того вала, что я ожидаю.

— Я не водила… Не собиралась, — оправдываюсь, как та самая идиотка. Ненавижу себя, но заткнуться не могу. — Алик просто подвез меня, а вы с Егором были на улице и… В общем, так совпало. Непреднамеренно.

— Постарайся, чтобы больше не совпадало.

— А ты? — выпаливаю резковато. — Ты не будешь знакомить сына со своей любовницей?

Господи, зачем я это спрашиваю?

Тихомиров мрачно сводит брови и пронизывает меня очередным убийственным взглядом.

— В данный момент у меня никого постоянного нет, — заверяет так же холодно. — Если я правильно понял, и тебя волнует именно это…

Договорить ему не даю.

— Конечно же, меня не это волнует! — отрицаю слишком горячо. — Я лишь беспокоюсь о сыне.

Миша в ответ сдержанно кивает. Сжимая челюсти, жестко вдыхает и, наконец, говорит:

— Я тебя услышал. Надеюсь, и ты меня тоже.

— Конечно!

Еще какое-то время прожигает меня взглядом. Только им и выказывает эмоции. В остальном — нерушимая скала. Знаю, что могла бы при желании достучаться… Взорвать его… Но отчего-то не решаюсь. Кажется, то, что он сейчас сдерживает, страшнее всего предыдущего.

Думаю об этом… Полновесно осознаю… И задыхаюсь.

Неужели задело сильнее, чем то, что не сказала о беременности? Неужели все-таки ревнует? Неужели все еще любит?

Грудь такой хлесткой и горячей волной окатывает, с трудом выдерживаю, чтобы не содрогнуться.

Почему же Миша молчит?! Сколько можно?!

— Спокойной ночи, Полина.

Разворачивается и покидает мою спальню, прежде чем я способна с ним попрощаться.

Разве мы поговорили? Разве это разговор? Разве выяснили все, что болит?

Как же я устала от этой неопределенности, сомнений, перманентного напряжения!

На самом деле чувствую себя изможденной. Однако понимаю, что не усну. Вспоминаю слова Миры и вдруг решаю попробовать. Все принадлежности в наличии. Перевезла от родителей перед началом учебы. Только не думала, что придется так быстро воспользоваться. Практических заданий ведь еще не было.

Надеюсь, что рисование, как когда-то давно, поможет выплеснуть все те эмоции, которые нет права выказывать в реальности. Никаких идей изначально у меня не возникает. Я просто берусь за карандаш, чтобы сделать быстрый набросок, который впоследствии смогу заполнить красками, и с некоторым удивлением наблюдаю за тем, как из-под грифеля появляется три человеческих фигуры — мужчина, женщина и ребенок. Изумляет меня эта картинка, потому как раньше я ничего подобного не рвалась рисовать. Я в принципе не люблю изображать людей. Это прерогатива мамы. Она по портретам мастер. Я же… Никогда даже Мишу не бралась рисовать. Зачем? Есть ведь фотографии. А сейчас что? Ни на одном фотоснимке нет нас вместе. Втроем. И не должно быть. Но… Остановиться не могу.

36

Полина

— Значит, не едешь сегодня в универ?

— Нет, Мира, — выдыхаю в динамик отрывисто.

Перехватывая телефон, прижимаю удобнее к уху и иду к двери. У выхода оглядываюсь и осматриваю кухню, чтобы убедиться, что все убрала.

— А что собираешься делать? — напоминает о себе подруга.

— Взялась за эту картину, нужно рисовать… — делюсь мыслями по пути в свою спальню. — Тетя Поля забрала Егора. Есть шанс сосредоточиться, пока вдохновение не прошло.

— Ну да… — поддерживает Мира. Слышу, что-то роняет и чертыхается. Вздрагиваю, когда после паузы выкрикивает: — Куй пока горячо! Я очень рада, что ты взялась за работу. Не терпится ее увидеть, — теперь ее голос слегка подрагивает от эмоций. Я прикрываю глаза и улыбаюсь. — О, вижу во дворе маму с Егоркой. Приехали, идут в дом… Мне… О, Боже! Блин, я опаздываю! Позвоню тебе, как выдастся минутка.

— Давай, Мирочка, хорошего дня!

— И тебе, принцесса! Целую!

— Целую!

Бросаю телефон на кровать, раздвигаю шторы, чтобы из окон поступало больше дневного естественного света и сажусь у мольберта. Улыбка тут же растягивает мои губы. До завершения еще далеко, но мне уже нравится то, что получается.

— Так… — выдыхаю машинально.

Подготавливаю краски. Перебирая кисти, выбираю самую тоненькую. Сосредотачиваюсь на холсте. Вздрагиваю, когда улавливаю в коридоре шаги. Дверь без стука отворяется. Я резко оборачиваюсь, чтобы… Столкнуться взглядами с Мишей.

Он замирает. Смотрит на меня сегодня как-то странно… Понять не могу основного посыла. Но в груди вдруг заламывает. Жжет не только сердечную мышцу. По диагонали рубит и уходит куда-то под руку. Сжимает кольцом, выбивая густой и громкий выдох.

— Я снова забыла закрыть входную дверь? — пытаюсь понять, по какой причине Миша здесь. Что хотел сказать? Почему сейчас молчит? — Сахар?

Он неожиданно усмехается. Коротко так и как-то грустно… Две секунды спустя кажется, что и не было никаких эмоций. Не прорывались.

Тихомиров начинает идти ко мне, а я не соображаю, куда деться. Что ему на этот раз надо? Шумно выдыхаю, когда он заставляет меня отложить кисть и встать. Встречая его взгляд, не сразу вдохнуть могу.

— Перестань меня… — начинаю, едва получается захватить воздух.

Но приток кислорода резко прекращается, когда Миша наклоняется и, обхватывая ладонями мое лицо, запечатывает мой рот своим.

За те дни, что он меня игнорировал, я вновь выстроила стену. Она была высокой и прочной. Сейчас же… Стена разлетается. Вдребезги.

Тянусь к нему руками и отвечаю. Сама целую, обнимаю, пробираюсь ладонями в ворот футболки… Как и в прошлый раз очень быстро раздеваемся. Не хотим разговаривать. Есть желание, которое скопилось за эти дни — ласкать друг друга. Потому что иначе выразить эмоции, которые рвут душу, не получается.

Я не знаю, что это за слепое отрицание. Мне кажется, страх… С моей стороны так точно. Я уже приняла то, что Миша обрушил в первую ночь. Больше не готова пока.

Да, черт возьми, мне очень страшно. Очень. И я прошу себя остановиться. Но моя душа меня не слышит. Сейчас она управляет телом.

Практически не прекращая целоваться, мы забираемся на кровать. Миша ложится на спину и тянет меня сверху. Я сажусь, наши ладони сплетаются. Чувствую промежностью раскаленный член, и по телу дрожь идет. Я не могу перестать смотреть Мише в лицо, а он спускает взгляд на мою грудь. Примерно представляю, что видит — кожу в мурашках и торчащие соски. Я возбуждена, мне за это нисколечко не стыдно. С Мишей это кажется естественным. Он ведь только так мне раскрывается, отпускает себя, выражает чувства, о которых я когда-то мечтала.

Не хочу думать, что не будь я два года назад такой нетерпеливой, постепенно все это получила бы… Не хочу.

Я в стадии отрицания, да.

Расцепив наши пальцы, Миша приподнимает мои бедра, чтобы направить внутрь меня член. Ловлю равновесие, упираясь ладонями ему в грудь.

Глаза в глаза. Он проникает.

Медленно… Очень медленно сажусь…

Отрывисто выдыхаю, когда дохожу до упора. Чувствую промежностью его пах. Невольно сжимаю внутренними мышцами. Слегка откидываю голову, когда по телу очередная волна дрожи идет. Из распахнутых губ слетает какой-то сиплый стон.

Первый раз оказываюсь в такой позиции, но Мише не приходится говорить мне, что нужно делать. Я сама хочу двигаться. На инстинктах. Скользнув ладонями ниже, останавливаюсь на каменном прессе Непобедимого. Приподнимаюсь и опускаюсь. Раз, второй, третий… Движения становятся ритмичнее и быстрее.