Последняя из страны Лета (СИ) - Галина Мишарина. Страница 59

— Здравствуйте. Подскажите, нет ли у вас каких-нибудь зелий, которые… — я сглотнула и на всякий случай оглянулась: вдруг Ракх следил? Кажется, всё было спокойно, никакой тайной магии. — Облегчают тошноту у беременных? Моя сестра мучается целыми днями, аппетита нет. Иногда и рвота бывает. И мне бы с лекарем поговорить, посоветоваться…

— Конечно, госпожа. Присядьте здесь, а я приглашу свою бабушку, она многих деток приняла.

Это было спасительное, долгожданное знакомство! Я настолько не ждала удачи, что от радости едва справлялась с собой: то улыбалась, то кусала дрожащие губы, то отчаянно тёрла глаза. И мутило тоже больше обычного.

Бабуля-повитуха оказалась очень похожа на волчицу: седоволосая, сероглазая и подвижная. Она уточнила у меня про «сестру», спросила, когда та последний раз по-женски хворала. Я ответила честно, кое-как, смущаясь, рассказала о трудностях в семье, гибели мужа, и странной болезни.

— Мне бы взглянуть на неё, — сказала бабуля. — Да только кажется, не боль это вовсе, а и правда ребёночек. Радость семье вашей, коли от погибшего она зачала. Душа-то наверняка успела в младенчика пробраться, на папу похож будет.

Горло моё сдавило, и я едва справилась с сердцем. Бабуля же принялась рассказывать, что, когда и как ждать, как справляться, чем поить. Хорошо, я вовремя спохватилась, начала записывать, и вскоре успокоилась. Если и правда жду дитя — справлюсь! Иного-то пути не было.

— Ну, купила, что надо?

— Да. Всё хорошо. Вот ещё картошку принесла, сейчас сделаю.

Обычно мы готовили по очереди, но я почти не притрагивалась к его кушаньям. Не потому, что не доверяла, просто Ракх был не слишком умелым поваром, а у меня на всякий неприятный запах тотчас реагировал живот. Ужин как всегда прошёл в молчании, а перед сном я долго думала о том, что предстоит, и гнала прочь любые тёмные чувства. Раз уж мой выбор оказался таков — придётся справиться даже ценой великих усилий, даже растратив последние запасы души. Что бы ни случилось, я должна была сберечь малыша.

На второй день я снова ходила одна по широкой улице, внимательно следя, чтобы никто не толкнул и не наступил на ногу: было людно. Я слушала разговоры, и, когда остановилась купить яблоко, стала свидетельницей диалога между двумя молодыми вардарками.

— Зальмы, всё ты о зальмах! — воскликнула одна. — Ты только представь, что тебя там у них ждёт, глупая!

— А что плохого-то? Два мужа — это сколько ж ласки! — мечтательно отозвалась вторая.

— Да они знаешь какие? Знаешь, что делать с тобой будут? — подхватилась вторая. — Всю оставшуюся жизнь грехи замаливать придётся! К тому же это злой народ, им бы всё драться да новых рабынь пользовать.

— Дура ты. Жена у них как раз рабыня и есть. К тому же, мне Родди говорил, они живут по уши в грязи, носят шкуры и едят сырое мясо. Он сам был на Зальмите, да. Путешествовал, и через Врата прошёл. А там, там!..

— Что? — вытаращила глаза девушка.

— Сплошь камень, да болота, и ни деревьев высоких, ни небес синих…

Мне хотелось вмешаться, возмутиться глупостям, что они болтали, но это всё равно бы ни к чему хорошему не привело. Что могла сказать и доказать я, бросившая любимого, к тому же лета из проклятого края? Точно так когда-то давно мою родину называли уродливой и грязной, и кто бы за неё не вступился — будущее было предрешенною. Слава богу, Зальмит был под надёжной защитой магии, а мне оставалось сжать зубы и молча уйти, сжимая в руке сочный плод, сладость которого не шла ни в какое сравнение с теми дикими яблоками, что я ела в Лунных лесах…

Этой ночью мне снова снился Зальмит. Стояла ослепительно-синяя тихая ночь, два белых глаза смотрели с небес на одно из волчьих озёр. Медленно, растягивая секунды, длилась прекрасная грёза: я бежала по берегу, со смехом уворачиваясь от звёздных брызг, ловя на обнажённом теле ночную прохладу. Йан и Ульф преследовали меня, подгоняя улыбками, порой ласково подхватывали, кружа, или держали крепко за руки, и все трое глубоко и сладко вдыхали ночную светлую магию. А потом меня словно откинуло прочь, и я поняла, что вижу недостижимое: в сильных руках молодых отцов заливисто, беззвучно смеялись два малыша. Ульф кружил одного, Йан подкидывал и ловил другого, и хоа порхали над ними, словно подчиняя себе саму смерть… Серебряный ночной свет сменило нежное сиреневое солнце, заструились его лучи по могучим телам, по крошечным детским пяточкам, и вздрогнуло сущее, отмечая сновидение как утраченное будущее. Я же, отделённая от них прозрачной стеной, встретилась взглядом с одним из малышей, и обомлела, утонула в неизбежности, в чудесной мечте, которую не могла подчинить…

Мы сидели в комнатке одного из постоялых дворов. Я жадно ела, Ракх у окна читал какой-то свиток. У него с собой было много всяких рукописей, и мужчина постоянно что-то в них выискивал. Внезапно у меня в животе что-то тихонько булькнуло — словно маленькая рыбка играла. Потом я снова почувствовала это, и ещё раз. Сказать наверняка, не урчание ли это довольного живота, было невозможно, но пробежавшая по телу щекотка упрямо доказывала, что я ощущаю своего крошечного малыша. На глаза навернулись слёзы, и дышать стало трудно. Какая нормальная мать поедет чёрти куда, да ещё с таким ненадёжным попутчиком?.. Я ненавидела себя за поспешное, отчаянное решение. Можно ведь было попроситься пожить у Привратника! Пусть там Ульф сразу нашёл бы меня, но, по крайней мере, я бы не угрожала Зальмиту, и мы могли бы всё решить вдали от назревающей войны…

Мне было необходимо хоть с кем-то поговорить, хоть кому-то довериться, но я только беспомощно обхватила живот. Когда его будет видно? В мужской одежде гораздо проще спрятать беременность, но ведь рано или поздно Ракх догадается! Меня, правда, уже не тошнило, но беременной всяко опасно ездить верхом, да и многие другие тайны станут явными… И кто поможет мне? Неужели этот бесчувственный колдун, которому только и нужно было, что извлечь из нашей встречи выгоду?

Я сама себя посадила в клетку. Я опять приняла неверное решение.

— Моё проклятие действительно опасно для окружающих? — спросила я у Ракха.

— А? Да. Я бы на месте хозяев не взял тебя в Город Невест, но в настоящем чародействе и тёмной магии мало кто, кроме самих магов, разбирается.

Йан знал. Он разбирался в нём, и верил, что я смогу стать мамой. А вдруг и правда родится малыш, очень похожий на него? Господи, только бы это было так! Я проглотила горький болезненный ком.

— И чем же я угрожаю обычным людям?

— Тьмой, Нуала. В тебе сидит зло, которое не ведает истиной жизни. Вот почему у проклятых не бывает детей.

Я посмотрела на него в упор, и маг перехватил мой взгляд.

— Что такое?

— Ничего.

Ты врёшь мне, колдун. Не знаю, зачем, и не ведаю, что ты задумал. Мы будем вместе, потому что мне нужна защита, а вид болезненного подмастерья — лучшая гарантия безопасности. Незаметно для себя самой я превратилась в женщину, которая пользуется чужой силой, но ведь и Ракх использовал меня! Я медленно моргнула.

— Ты многих летов встречал после того, как погибло Солнечное государство?

— Нескольких. Все они теперь пленники Сагора.

— Значит, ты сдал их.

— Не поверишь, но я их не трогал, — криво усмехнулся он. — Рано или поздно их находили другие. Говорю же, у меня иная цель, личные интересы.

— У тёмных нет кодекса, Нуала. Мы приносим единственную клятву верности жрецу.

— А он — королю.

— Нет, это король присягает ему.

— Значит, именно тёмные маги — истинные правители Вардара?

— Были когда-то, — сказал он, задумчиво поглаживая свиток.

— И жаждете снова заполучить власть? — настаивала я.

— Не я.

— А чего хочешь ты?

— А вот это мы договорились не обсуждать.

Я сразу замолчала. Он был прав. Как же выведать, что такого важного ему хотелось заполучить в новой, не осквернённой проклятием жизни? Неужели он жаждал любви и нежности? Но что такому любовь? Я нахмурилась. Дедушка говорил, что всякому человеку, даже яростному воину, который научился не замечать чужих страданий, нужна связь с миром через другого человека. Именно этот якорь делал нас людьми. И куда бы ты ни отправлялся, каким бы не стал — жестоким или нежным — ты искал этот грузел, свою опору, своё особое чувство. И у убийц были матери. И мямли и простаки мечтали о страсти. А ласковые искали силу и жёсткость, чтобы укрепить свою внутреннюю структуру… И для каждого существовал свой особый путь к тому единственному, кто мог сделать его счастливым. Жаль только, далеко не всякому удавалось преодолеть дороги к родной душе.