Рука-хлыст - Каннинг Виктор. Страница 31

Он направился прямо к буфету, приподнялся на носках и налил себе минеральной воды.

Я присел на краешек софы, а он подошел к окну и встал так, что его лицо оказалось в тени.

— Вы — сотрудник Интеллидженс сервис?

Я вовсе не удивился этому вопросу.

— Нет. Но в прошлом я какое-то время работал на них. В сущности, они вышли на меня через эту работу. Это дело, по-моему, очень их интересует.

— Несомненно. И что вы им передали? — Он снова улыбнулся. — Впрочем, все естественно. Я знаю, что вы тут ни при чем. Они умеют надавить.

— Вы знаете?

— Да. Я сталкивался с ними в прошлом. Если бы я целиком доверял им, мне не следовало бы обращаться к вам. Целесообразность — единственное, что они признают. Что вы передавали им?

— То же, что я передавал вам, мадам Латур-Мезмин уже, наверное, рассказала о том, что случилось в Югославии.

Он кивнул и сделал глоток воды.

Тут я подумал, что мне, пожалуй, будет трудно объяснить мое взаимодействие с Лансингом. Но если это и тревожило его, то он никак не проявлял своего беспокойства. Может быть, он вел себя так, чтобы не смущать меня?

— Вам известно, куда прибыла «Комира»?

Я кивнул:

— В Венецию. Это можно предположить из записки Лансинга. Но кроме того, Кэтрин послала мне телеграмму на мой старый парижский адрес. Она знает, что я слежу за миссис Вадарчи, и я рискнул намекнуть ей, что если она поможет мне и будет держать меня в курсе их передвижений, то ее труд может быть весьма неплохо вознагражден. Надеюсь, я поступил правильно?

Малакод кивнул.

Откуда-то сзади раздался негромкий шум, свидетельствующий о том, что Стебелсон наливал себе выпивку.

— Не думаю, — добавил я, — что ей захочется передавать эту информацию миссис Вадарчи. Фактически я уверен в этом.

— Почему?

— Потому что, пока она не узнает точно, для чего миссис Вадарчи хочет использовать ее, она не скажет ни слова. Кэтрин хочет понять, в чем состоит ее роль. А сейчас, Кэтрин, впрочем, скорее всего, об этом не знает, похоже, у них есть еще одна девушка — Лотти Беманс.

Малакод снова кивнул, но его чудесной улыбки не последовало. На этот раз он изобразил легкую улыбку уставшего бизнесмена. Затем, к моему удивлению, произнес:

— Они обе — кандидатки на роль невесты. Невесты того молодого человека, которого вы видели на «Комире». Обе отбирались очень тщательно, но мне кажется, что предпочтение будет отдано Кэтрин. Впрочем, это мало интересует меня. Я хочу знать, куда их в конечном счете денут.

— Я думаю, их повезут в то место, где находится свинцовый ящик. Я уже начинаю мечтать об этом ящике.

— А ваши британские друзья что говорят об этом?

— Ничего. И они ничего не говорили о кандидатках на роль невесты. Но они не отвечают на вопросы. Они задают их. А что в ящике, вы знаете?

Он посмотрел на меня взглядом старого гнома и ответил:

— Пусть это вас не интересует. Я хочу знать, куда отвезут ящик. И я должен узнать это не позднее, чем через три недели.

Точно такой же ультиматум предъявил мне и Мэнстон.

— Судьба наций? Армагеддон?

Но шутка умерла, упав на землю как сморщенный увядший листок.

Малакод холодно произнес:

— Отправляйтесь в Венецию. Узнайте, куда отвезут ящик.

Уверен, что вы справитесь с этим. Я целиком и полностью вам доверяю. — Он направился к двери.

— А партия «И.»?

Малакод остановился.

— Отвезите меня, Стебелсон. — Затем он повернулся ко мне:

— Сегодня вечером возьмите миссис Латур-Мезмин и пообедайте с ней. Приезжайте сюда. Я использую эту квартиру только для того, чтобы переодеться, когда мне предстоит официальная встреча. Думаю, что до тех пор, пока вы не отправитесь в Венецию, то есть до завтра, вам следует избегать общественных мест.

— Благодарю вас.

Он открыл дверь и пропустил вперед Стебелсона.

Я придержал Малакода рукой, чтобы задать ему вопрос, который беспрестанно вертелся у меня в голове, как мелкие камешки, забившиеся под пятку.

— Почему бы вам не начать сотрудничать в этом деле с Интеллидженс сервис? Насколько я понял, и вы, и они, а также другие — вы все охотитесь за одним и тем же.

— Совершенно точно. Но когда мы добудем то, что ищем, решение будет принято, исходя из соображений целесообразности. А я — еврей, мистер Карвер. Целесообразность и тому подобные вещи обычно работают против нас. Желаю приятно провести вечер.

Я подошел к буфету и налил себе еще бренди, и пока я занимался этим, через главную дверь, ведущую в холл, вошла Веритэ. На ней было вечернее платье из черного шелка, на ногах — туфли с позолотой, а на левом плече приколота крошечная золотая брошь в виде цветка. Она выглядела очень хорошо, лучше, чем для «Мими Пинсон» или «Лидо». Веритэ подошла ко мне, и на ее губах появилась улыбка, а в темно-карих глазах — теплота.

Не знаю почему, если не считать того, что внутренний голос сказал мне, что нужно поступить именно так, я поставил стакан с бренди и нежно обнял ее. Она упала в мои объятия как птица, уставшая от полета, и я целовал ее в губы и прижимал к себе. Мы стояли так какое-то время, а потом она, вздохнув, высвободилась из моих рук и подошла к окну. Не поворачиваясь, она сказала:

— Я люблю «дюбоне» со льдом, кусочком лимона и содовой.

Я принялся готовить ей напиток.

— Мне рекомендовали держаться подальше от улиц.

— Мы можем поесть здесь. В столовой нас ждет холодный ужин.

— Но тогда мы не сможем потанцевать.

Я подошел к Веритэ, держа в руке стакан. Она изменилась.

Я ясно видел это. Может быть, она и в самом деле устала летать навстречу ветру. Но я не стал спрашивать ее об этом.

— Мы можем потанцевать здесь?

— Почему он пощадил меня? Не задал ни одного вопроса, который мог бы смутить меня.

— У него много контактов. А может, это инстинкт. И он очень высокого мнения о тебе.

Я взглянул на Веритэ поверх стакана:

— Ты докладывала ему обо мне?

— Да.

— И сказала, что я первый ученик?

— Не совсем так. Они нашли Шпигеля. Об этом напечатано в вечерних газетах.

— Волшебство «Мелиты». Готов побиться об заклад, что югославы намекнули на то, что не станут слишком усердно вести расследование. Слишком много разных нитей сюда ведет. В котором часу вернется Малакод?

— Он не вернется. Он просто переоделся здесь, а поедет к себе домой в Невиль поздно вечером. Ты переночуешь здесь, а завтра утром отправишься в аэропорт. Я привезла все твои вещи, которые были в отеле.

— Ты тоже поедешь в Венецию?

— Да.

Я обнял ее одной рукой и поцеловал, а она осторожно отвела руку со стаканом в сторону, чтобы не расплескать его содержимое.

— Ты голоден?

Я кивнул.

Мы поели авокадо, шотландского лосося с огуречным салатом и выпили бутылочку «Полли-фусс», а затем кофе и по стакану «Реми Мартин». За столом Веритэ сидела напротив меня, и в зеркале, вставленном в позолоченную раму, украшенную фруктами, цветами и пчелами, я видел ее затылок и контуры плеч.

Мы немного потанцевали, затем посмотрели телевизор, а в одиннадцать Веритэ, взглянув на свои золотые часики на тонком браслете, сказала:

— Тебе завтра рано вставать.

— Я провожу тебя до дому.

— Нет. Тебе нельзя выходить на улицу. — Я позволил руководить собой, я был в ее руках.

Она показала мне спальню. Мои вещи, оставшиеся в отеле, были уже там (включая письмо «экспресс» от Уилкинс). Я поцеловал Веритэ, и она, нежно погладив мою щеку, сказала:

— Знаешь, что в тебе самое хорошее?

— Умение вести себя за столом. Я не чавкаю.

Она хихикнула и покачала головой:

— Нет. Ты всегда знаешь, когда не следует задавать вопросы. Это что: интуиция или умение?

Я пожал плечами. Я знал, когда не следует задавать вопросы, это точно.

После ее ухода я не спеша стал раздеваться, продолжая расхаживать по комнате. По сравнению с этой комнатой моя квартира, расположенная возле галереи Тейта, казалась собачьей конурой. Конечно, многие сознаются, что хотели бы стать богатыми, но согласитесь, все, что дает богатство, — это лишь шанс на то, что в хорошем настроении вы будете пребывать чаще, чем в плохом. Простыни были шелковыми, а абажур настольной лампы удерживался нефритовой фигуркой в фут высотой, на камине стоял маленький пейзаж Коро, продав который Уилкинс могла бы купить себе приданое. Я залез в кровать, и шелковые простыни зашуршали с легким шипением. Я как следует взбил подушку, чтобы показать, кто здесь хозяин, и лег на спину, удивляясь тому, что чувствую себя счастливым, ведь все это богатство принадлежало не мне.