Рука-хлыст - Каннинг Виктор. Страница 32

Перед сном я решил почитать письмо Уилкинс.

Она ездила в издательство, выпустившее «Пятно позора».

Оно расположено в трех комнатах над магазином возле Британского музея. Магазин используется для презентаций, а также как торговая точка. Я просил Уилкинс просмотреть выпущенные ими брошюры о европейских политических партиях, причем довольно эксцентричных, и постараться среди них найти партию, эмблемой которой является хлыст и которую обозначают как партия «И.». Память о хлысте не давала мне покоя долгое время. Уилкинс нашла то, что мне было нужно.

Она приложила к своему письму небольшую брошюрку на немецком, на обложке которой была эмблема в виде хлыста. Поскольку Уилкинс знала, что я не читаю по-немецки, она выслала мне краткие пункты содержания этой брошюрки.

У каждой подобной организации существует определенная цель, которая, как правило, не выносится на обложку брошюры. И обычно за каждой такой организацией стоят некие люди, не открывающие своих имен, которые вкладывают в нее больше денег, чем собирается всех взносов, в надежде, что им вернется кусок пожирнее. Именно такой показалась мне «Shune Partel». Партия «Искупления», как писала Уилкинс, таков точный перевод ее названия.

Штаб-квартира партии располагалась в Мюнхене, на Кенигинштрассе. Главой партии являлся герр Фридрих Накенгейм, секретарем — профессор Карл Вадарчи, а далее шел список имен, главным образом немецких. Эти люди состояли в комиссии по управлению. Ни одно из этих имен не было мне знакомо.

Партия объявляла себя сугубо неполитической, в том смысле, что она не будет предлагать своих кандидатов на выборы в бундестаг. Но в то же время партия требовала, чтобы среди членов представительств всех партий, входящих в бундестаг, были и члены «Искупления». Мне подумалось, что это выглядит точно так же, как если бы квакеры потребовали, чтобы среди членов всех партий, входящих в палату общин, были также и квакеры.

Они ставили перед собой простые цели. Немцы виновны в развязывании двух войн, а также в преследовании и массовом уничтожении евреев. Душа нации черна от вины. Настало время для искупления, и пришла пора, когда люди, чувствуя свое предназначение и огромные силы, заложенные в них, начинают искать выход, и эти силы, прежде направлявшиеся только на разрушение, теперь должны быть использованы для создания истинной немецкой нации. Каждый немец обязан искупать прошлое каждым своим действием и каждый день, независимо от того, насколько скромна или насколько важна его роль в жизни нации. Истинное величие ожидает немцев, если они будут неукоснительно придерживаться демократических принципов в своей политической жизни и норм христианской этики в частной и общественной жизни.

Партия «Искупление», которая существовала уже три года, требовала от своих членов только этого, если не считать годовых взносов в десять марок, что составляло около фунта стерлингов.

Программные заявления партии казались очень откровенными, на редкость простыми, словом, достойными похвалы".

Если какие-то неясности и могли возникнуть относительно того, что именно нужно делать, то лишь незначительные, в целом же там приводился внушительный список полезных, стоящих дел. Большинство немцев, подумал я, конечно, ответили бы (если не связывать их обязательством в десять марок), что в душе они являются членами партии «Искупление».

Но Уилкинс разговорилась в магазине с одной женщиной, по-видимому разделявшей взгляды партии, и узнала от нее, что из четырехсот девяноста семи членов бундестага свыше двухсот состоят в партии «Искупление». В других странах партия также имела влиятельных сторонников.

Ревностные сторонники партии распространяли свои щупальца всюду. Я был убежден, что Мэнстон, в роли сэра Альфреда Коддона, как и я, пришел к определенным выводам, но только другим путем.

Так вот, значит, что это было — хлыст, который должен был выбить из сердец немцев чувство вины за нацию.

Но самым важным в письме Уилкинс было то, что в Мюнхене недели через три должен был состояться съезд ее членов.

Прочитав об этом, я уже не смог заснуть.

Должно быть, я проспал всего полчаса — меня разбудил звонок телефона, стоящего у кровати.

Это был Стебелсон.

— Думаю, вам будет интересно узнать об одном событии, о котором нам сообщили по телеграфу.

— Давайте. Но имейте в виду: я не держу акций, поэтому меня нельзя разорить.

— Вы почти угадали, мой друг. Полчаса назад в отеле «Кастильон» в одном из номеров разорвалась бомба, прикрепленная к кровати.

Я затаил дыхание. Затем неожиданно тонким голосом спросил:

— В каком номере?

— Не сообщается. А разве у вас есть какие-нибудь сомнения?

— Нет. Благодарю вас.

Я положил трубку. Ловкий ублюдок Говард Джонсон. Он быстро растет. Бомба была подложена в номер до того, как я вернулся от Веритэ. Пока никаких предписаний относительно Шпигеля, сказал он. Теперь они, наверное, хихикают. Я включил лампу, стоящую возле кровати, раздумывая над тем, стоит ли мне пойти и налить себе в качестве успокоительного бренди.

В этот момент дверь комнаты отворилась, и вошла Веритэ.

Она спросила:

— Кто это был?

— Ошиблись номером, — солгал я. — А ты что здесь делаешь?

— Я в соседней комнате, Веритэ подошла ко мне. На ней был длинный зеленый шелковый халат, собранный на плечах в сборки. Она стояла, скрестив на груди руки, и я увидел, что они дрожат, как будто она замерзла.

— Лгунишка, — сказала она. — Я слышала разговор по другому телефону. Ты мог бы спать в той кровати.

Я выпрямился, взял ее за руку, а она присела на постель.

— Но я спал в этой.

— И ты не беспокоишься? — спросила Веритэ. — За себя не беспокоишься? Тебя ведь могли убить.

— Конечно беспокоюсь. Мне нравится жить. Ради Бога, мне нравится жизнь, надеюсь, тебе тоже. Мне кажется, нет ничего лучше, чем жизнь.

Я погасил свет и обнял ее. Под халатом у нее ничего не было.

Глава 13

Люблю, К. и В.

Когда я проснулся, Веритэ уже в постели не было. Сквозь полузадернутые занавески проглядывало солнце, заливая пейзаж Коро своими теплыми золотыми лучами. Место рядом со мной было еще теплым, а подушка сохранила впадину от ее головы и ее запах.

Я прошел в ванную, побрился и принял душ. Горячая вода лилась мне на голову, а я думал о партии «И.». Она казалась довольно безобидной — некая экстравагантная партия с сумасшедшими воззрениями, такую вы найдете в любой стране. Но за этим стояло нечто большее, если учесть, что во главе партии находился Вадарчи и что Мэнстона эта проблема интересовала столь сильно, что он не поскупился на угрозы в мой адрес. Сейчас картина вырисовалась довольно четко. Мюнхен, эмблема в виде хлыста, «Пятно позора», белобрысый Зигфрид на «Комире», Кэтрин и Лотти — парочка тщательно отобранных рейнских девиц, но почему же это так волнует меня? На мой взгляд, гораздо опаснее был, например, британский союз фашистов, но из-за них Мэнстон никогда не терял сна.

Я вытирался огромным полотенцем, каких никогда в жизни не видел (его запросто хватило бы еще на несколько человек), и тут в ванную без стука вломился Стебелсон.

— Я пришел, чтобы пожелать вам «счастливого пути».

Я прикрыл дверь ногой и кивнул на туалетный столик. Он уселся и с грустью поглядел на мои колени.

— Это была моя комната в отеле?

— Да. — Он поднял глаза. — Впрочем, вы вполне здоровы.

— И все же я не бомбонепроницаемый.

Я оделся, побрызгал себя одеколоном. Одеколон я держал в секрете от Уилкинс, подозревая, что она может не одобрить его запах.

— На вашем месте я бы еще сделал несколько упражнений, — заметил Стебелсон.

— Я дам вам упражнение — для мозгов. Малакод думает, что я работаю на кого-то еще, верно?

— Да.

— Тогда почему он не выяснит это наверняка?

— Он доверяет вам. Больше, чем вы себе представляете. Он относится к тем людям, которые знают, насколько следует доверять.