Семейная тайна - Каннинг Виктор. Страница 27

Прижавшись жаркой ляжкой к его ноге, миссис Энгерс стала листать альбом, показывая ему фотографии; болтовня ее то и дело прерывалась пьяным хихиканьем. Джордж, опасливо отодвигая ногу, с раздражением думал: ну почему это поручения Бланш вечно оборачиваются такими неприятными встречами? При этом он пытался сосредоточиться на фотографиях Шубриджа и на пояснениях миссис Энгерс. Она наклонилась ниже и потерлась о Джорджа, как большой благоухающий джином котенок, продолжая говорить и хихикать, рассматривая фотографии.

— Вот это я. Нет, правда. Трудно поверить, да? Боже, посмотрите, что за платье! Неужели мы носили такое? Ага, вот этот снимок мне очень нравится. Мы с Энди были на пляже одни. И он меня снял, вот нахал, правда?

Несколько раз она откидывалась назад; грудь ее вздымалась в пене рюша, призывный взгляд блуждал, и Джорджу стало ясно, что пока не совершится прелюбодеяние, его отсюда не выпустят. Не то чтобы он в принципе возражал против прелюбодеяния, но партнерша его не устраивала. Альбом был просмотрен почти до конца и Джордж с завистью подумал об Альберте, мирно спящем на заднем сиденье машины. Джордж представлял себе, что будет дальше. Миссис Энгерс закроет альбом, выронит его из рук, потом что-нибудь скажет и, хихикая, раскинувшись в откровенно соблазнительной позе, повернется, призывно протянув к нему руки; взгляд ее потускнеет от желания, и такому джентльмену, как Джордж, без скандала будет не уйти, потому что отвергнутая женщина — это…

И тут в прихожей зазвонил телефон.

— Кто там трезвонит ни свет, ни заря? — сердито воскликнула миссис Энгерс. Телефон не унимался, и она, не выдержав, встала и направилась к двери.

Спасен, сказал себе Джордж, и наблюдая, как она, шатаясь, выходит из комнаты, подумал: что же уж такое повелительное заключено в телефонном звонке? Рефлексы по Павлову: чем бы ты ни был занят, не подойти к телефону нельзя. Слава тебе, Господи!

Остановившись в дверях, она оглянулась, с улыбкой подмигнула ему и сказала:

— Не скучай, милый. Плесни себе еще немного джину. И мне тоже.

Она театрально взмахнула рукой и почти вывалилась из комнаты.

Джордж встал и ринулся мимо буфета к окну. Рванув шпингалет, он услышал се голос:

— Энди! Милый! Как я рада, что ты позвонил… Ангел мой, а я сижу тут одна — одинешенька и думаю о тебе…

Джордж шагнул через подоконник, не потрудившись прикрыть за собой окно, опрометью бросился к машине. Включив мотор, он рванул с места во весь опор, но выехав на главную дорогу, немного замедлил ход: погони он не ждал и слишком много выпил — не хотелось неприятностей с полицией. Проверка на алкоголь после разговора с Лидией Энгерс стала бы достойным завершением этого прекрасного утра.

Альберт пробрался с заднего сидения на переднее и в неожиданном порыве нежности ткнулся носом в руку Джорджа.

— Ради бога, — простонал Джордж, — хоть ты-то не лезь! А то продам тебя первому встречному живодеру.

Альберт свернулся калачиком и закрыл глаза, но тут же вскинулся от испуга, потому что Джордж вдруг завопил:

— Тьфу ты, проклятье! Я же оставил шляпу у этой чертовки!

В шесть часов вечера Буш в своем кабинете, выходящем окнами на Сент-Джеймский парк, прочитал только что поступившее донесение о Джордже Ламли. Пятьдесят других донесений ждали своей очереди на столе. Краткие исчерпывающие сведения: Ламли, тридцать девять лет, считается паршивой овцой в семье, живет на выплачиваемое родителями содержание, иногда работает. Пять лет назад какое-то время был торговым агентом пивоваренного завода в Тивертоне. Через год стал совладельцем маленькой кофейни в Кроуборо, но через полгода ушел оттуда (или его выгнали). Разведен. Детей нет. Время от времени в качестве частного агента выполняет поручения медиума мадам Бланш Тайлер из Солсбери. Дом Ламли построен из известняка, крыт тростником, подвала в нем нет. Возле дома — птичий садок из проволочной сетки размером тридцать на десять футов, в котором содержаться волнистые попугайчики, фазаны, две дикие утки с подрезанными крыльями и три бентамки — курицы и петух.

Прочитав это и поместив для передачи Сэнгвиллу, Буш услышал, как за спиной у него открылась дверь. Он обернулся и увидел Грандисона.

Грандисон, кивнув, подошел к столу. Он молча взял в руки донесение о Джордже Ламли, пробежал его глазами и положил обратно.

— И все остальные в том же духе, — сказал Буш.

— Что ж тут удивительного? Этого следовало ожидать. На блюдечке с голубой каемочкой нам ничего не подадут.

— Скотленд-Ярд со смеху помирает. Грандисон улыбнулся:

— И отлично. Смех снижает агрессивность. Выглядим же мы, конечно, бледно. Но действуем вполне разумно. Возможно, хватаемся за соломинку, но… Монокль у него выпал. Грандисон погладил бороду, потом улыбнулся. — У вас никогда не возникало желание помолиться?

— Помолиться?

— Не надо повторять за мной, как эхо, Буш. Что плохого в молитве? Никогда не повредит как следует помолиться и попросить у бога помощи в ниспровержении зла. Мы в нашем деле слишком редко полагаемся на бога. Вы, конечно, знаете, о каком боге я говорю?

— Не думаю, что о христианском.

— Правильно. Есть только один бог, который понимает нас и иногда нам сочувствует. Бог удачи, властитель совпадений, манипулирующий временем и местом. Да, бывает, он вмешивается и помогает. Статистически это едва ли сказывается на кривой раскрытия преступлений, но такова реальность.

— Согласен. Но в такие вещи начинаешь верить, только когда они на самом деле произойдут.

— Вот именно. Пока у нас полный туман. И сейчас самое время для усердной молитвы: у меня такое чувство — и в этом я признаюсь только вам — что надеяться мы можем лишь на случай. В общем, молитесь. И в то же самое время займитесь вот этим, — он положил перед Бушем листок, — вместе с людьми из министерства внутренних дел и полиции проверьте обеспечение безопасности всех лиц из этого списка. Возможно, следующая жертва в нем не числится. Это зависит от того, на какой куш рассчитывает наш приятель — на миллион, полмиллиона или на более скромную сумму.

Когда Грандисон ушел, Буш пробежал глазами список. Более тридцати человек, среди них — самые значительные лица в Англии. Буш думал о похищении принца или герцога или например, лорд — канцлера, или премьер — министра, о том, как это будет замалчиваться в то время, как стране придется тайно выплачивать выкуп. Все это вытеснило из его сознания мысль о таких незначительных личностях, как Джордж Ламли и медиум мадам Бланш Тайлер.

Прибыв вечером в Рид-Корт, Бланш застала мисс Рейнберд с тяжелейшим приступом мигрени. Мигрень разыгралась сразу после обеда. В течении дня мисс Рейнберд несколько раз порывалась позвонить мадам Бланш и отменить предстоящий визит, но в конце концов передумала. С юных лет она была приучена, что любую договоренность нужно неукоснительно соблюдать и отменить назначенное свидание можно только в самом крайнем случае.

Перед отъездом из Солсбери Бланш позвонила Джорджу домой в надежде, что он уже вернулся из Брайтона и сможет сообщить ей что-нибудь новенькое; накануне вечером он позвонил ей из брайтонской гостиницы и рассказал обо всем, что удалось к этому времени разузнать. Но к телефону никто не подходил. Возвращаясь домой, Джордж остановился перекусить, а потом поставил машину на обочине и соснул часок другой. Домой он приехал через десять минут после звонка Бланш.

В холле ее встретил Сайтон и помог ей раздеться. Высокий седовласый, с выражением значительности на лице, Сайтон всю жизнь провел в услужении и умел инстинктивно, но с большой точностью определять социальный статус разных людей. Бланш он давно уже поместил на ступеньку ниже себя. Впрочем, она была ему симпатична: сам уже старик, почти ровесник мисс Рейнберд, он по-прежнему ценил видных женщин. Он также прекрасно знал, зачем Бланш ездит к мисс Рейнберд, хотя, разумеется, не опускался до того, чтобы подслушивать под дверью или собирать сплетни на кухне. Что-то ему подсказывала интуиция, что-то он выводил логическим путем, об остальном только догадывался — и по возможности все тщательно проверял. Род занятий мадам Бланш тоже был ему хорошо известен, поскольку он собственными ушами слышал, как мисс Куксон, бывая в гостях у хозяйки, не таясь рассказывала про мадам Бланш. Но как бы там ни было, его уважение и привязанность к мисс Рейнберд оставались неизменными.