Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд. Страница 29

Не откидывая рупор с головы, Септорий Меры открыл флягу, тихонько принюхался, затем пригубил отвар и покатал его на языке. Громко сплюнув, вернул мне бутыль.

— Я не знаю, что это, но язык щиплет правильно. Потравы не чую, если только редкая какая. Горечь, как от коры или кореньев гори-древа, того, что круглый год с красной и резной листвой [10]. Второе, что чувствуется сильно, Кровь-ягода, Купчиха и сбор цвета Кудряка [9]. Далеко чую бортий сбор [11]. По тому, что сказал, разумею, что отвар этот для укрепления сил, тела и духа.

Не сходится чего-то. Меня опять начало знобить, и голова трещала по швам.

— Марук, глянь на молодого септа, скажи, что с ним? Что его мучает и как помочь сможем?

— Глаза в порядке, горячка, дёргается постоянно, руки пытается спрятать. Неуютно в обществе, избегает людей. Если бы это был злодей, сказал бы — чувство вины, но Бос Светлый, даже слишком. После твоей проверки успокоился немного. Отвечу так. В нем Талант кипит, а выхода не находит. Пользоваться даром ты запретил, а парень послушный. Сколько раз он падал за десяток дней? Пять-шесть раз? Полностью выгорал и восстанавливался. Я первый раз, когда высох, четыре дня подняться не мог. А тут невзгоды его укрепили, пусть не телом, а волей. Последний раз он на бойне с волколаками пользовался. Добавь сюда отвар, если в ближайшее время не опустеет, на вспышку от выброса прилетит вся орда с юга. Потому пусть сбрасывает по малому да по-тихому.

— Твоя правда, Марук. Босик, поедешь в первой телеге, будешь смотреть лихолесье, время от времени гляди особо яро. И отваром пока не балуйся. В защиту побратимов бери.

Телеги и повозки уже выстраивались в нужный порядок, последние приготовления и приказы выполнены, все ждали команды от Купца. Тот долго переговаривался с возницами. Затем неожиданно спрыгнул с крытого тарантаса.

— Вои и люди Септа, возницы и обслуга, караванщики и торговый люд. Я всегда отдавал долги и забирал своё. Моё слово крепко и никакая бумага не крепче моего договора. Посему, до начала пути, отдам долг младшему брату Септорию Босу Путевому за вчерашнее избавление от напасти. Пусть этот дар оберегает его в пути и дома, на службе и отдыхе. Прими его в честь уважения к службе Септов, что хранит наш мир от беззакония, мрака и отродий, — поговорив эту речь, Михей подошёл ко мне и протянул свёрток. — Ну же, не томи, примерь обнову.

Я развязал куль, вытащил тяжёлую кожаную броньку с высоким воротом. Внутри меж стеганной оправой и кожей — в мелкое кольцо кольчужка. Скинув свою куртку, нацепил подарок, затянув стёжку и ремешки, приладил по фигуре. Тяжёлая, но добротная, от самострела не спасёт, но нож али меч короткий остановить сможет. Народ вокруг заулюлюкал, засвистел, выкрикивая шутки и слова поддержки.

— Как угадал, а? Септы, ставь охранение, дорога не ждёт, дорога труд любит! — крикнул Михей. Повернулся ко мне и тихо сказал. — Что же, Светоч Путеводный, рад, что ты в моем караване.

Я молча поклонился Купцу, подобрал куль, бечевку и свою старую куртку. Перекинул нож в голенище и пошёл вперёд, в голову торговой змеи. Ко мне присоединились Куница и Таран с заспанным лицом и мокрой курткой.

— Видал, Таран, обнову? Осталось меч булатный или шашку вострую нашему вою, а мы позади трофеи собирать будем, — зубоскалил Следопыт.

— Уу-уу… Злыдня… Тут зубы сушит. Водой побратима прям в морду… А если бы утоп?

— В ведре воды? Зачем мне такой братко тогда? — продолжал потешаться Куница.

— Босик, скажи ему! Чего это он распоясался-то? — искал поддержки Таран.

— Это он нервы перед дорогой делает, чтоб не трусить в лесу, — вернул Я Следопыту долг.

Куница фыркнул и ускорил шаг. Стража заржал, напугав возницу. Я тихо улыбнулся. Скоро дорога, скоро смогу пользовать Талант и прочитать дневник Химеры.

Глава 12. Совет мудреца

Петро Слезька, мой возничий, вёл уверено и деловито цокал языком. Его переполняли чувства важности и гордости, но сквозила и любовь к своему ремеслу. Временами настороженно поглядывал в лес и ногой прижимал самострел. Как он мне пояснил, впереди едет молодняк, дабы свежим взглядом дорогу выбирал, но как по мне, его просто не жалко. Люд постарше свою жизнь дороже ценит, чем мальца. Впереди каравана, шагах в трёхсот трусцой бежали Следопыты, время от времени останавливались и прислушивались. В те моменты погонщик напрягался и тянулся за стрелкой самострела. Я поначалу прибегал к Дару в такие моменты, а потом глянул далеко вперёд, и, не увидев что-либо, от скуки достал переплёт рукописи.

ʺДень третийʺ

ʺПорой Я вспоминаю мудрёные слова, но что они значат, ни Я, ни Отец объяснить не берёмся. Де-но-ми-на-ция! Слово такое серьёзное, как молитва или чародейство какое-то. А вот ещё. Ге-но-цид! Это больше на название овоща похоже или травы. Ох уж эта трава… Вспомнил, аж зубы свело. Отец носит их пучками, даёт понюхать, попробывать, растирает на шее и грудине, оставляет надолго. Есть та, что успокаивает, есть та, от которой сердце стучит часто-часто. Хочется бегать, крушить и ломать, как нос того шмыги-сторожа. Эх, славно тогда приложил, вот бы ещё его раз встретить. Опять меня понесло, мысли скачут, не успеваю записывать. Отец говорит, что бить люд — зло. Какой ему интерес до мелкой мухи, что летает по комнате? Кто они? А кто мы с отцом! Они нас боятся и уважают, почести нам и поклоны. Сразу видно, что это так, грязь под ногой. А мух Я люблю. Охочусь на них только кисточкой хвоста, очень сложно, но азарт всего меня переполняет. Как же не хватает мяса. Устал, завтра напишу. ʺ

Захлопнул переплёт, стал обдумывать написанное. По всему выходило, что Химера, как ребёнок перенимал настроение, нрав и повадки отца. Жесток и самолюбец. Гордец. Но мне отчего-то было его жаль. Ведь попадись на его пути другой человек, добрый и мягкий, глядишь, не озлобилось бы так сердце. Сын, раб пороков своих родителей. Дед Тит так говорил. Мудрый человек. Как они там? Больше всего скучаю по Маменьке и сестрице. Папеньку и братьев почти не поминаю. Глянув наперёд, убедился в спокойной дороге, опять углубился в чтение.

ʺДень червёртыйʺ (четвёртый исправлено другой рукой)

ʺСкучно. Мухи кончились, а отец заболел. Ко мне ходит врачиха, баба толстая, с запахом. Такого Я ещё не нюхивал. Сначала пахла страхом и робостью. Очень приятно, потом, как пообвыклась, изменилась. Я вижу её насквозь, все потаённые желания, когда отбирает у меня слизь и чешуйки, что вылезли торчком, вытирает насухо ноги. Как у неё дрожат руки, и как закусывает губу. Очень волнительно. Не хочу, чтобы она уходила. С ней становится жарко. Обед принёс сторож, второй караулил у входа. Тоже страх и новое чувство, липкое как пот, вижу, как скрипят зубами, когда стискивают в гримасе лицо. Я не знаю, что это такое, надо спросить у отца. Но мне хорошо от этого. Опять нет мяса, Я зол. Много хожу по комнате, часто подхожу к двери и ловлю запахи, что доносит ветер. Там свобода, там новые возможности. Но отец запрещает пока выходить, говорит, ещё не время. Почему пальцев девять? Шесть на правой руке и три на левой? Отчего торчат пеньки, где должны быть пальцы? Куда они пропали? Где Я их потерял? Одни вопросы, они злят, Я так мало знаю. Спрошу врачиху завтра. Она ответитʺ.

— Тпрру-у. Чего там они встали-то? — вопрошал Петро.

И вправду, на дороге застыли две фигуры Следопытов в странной стойке. Я быстро переключил зрение: от головы каждого из воя шли синие линии, что дугой уходили влево от дороги. Я нашел глазами Олега и махнул ему рукой.

— Что там, Бос?

— Кто-то морок нагнал и волю им свою навязал, они не шелохнуться. Сам чародей в лесу, по левую руку.

— Марук, скорее беги сюда! Бери синий огонь, Босик покажет, где Вдовья плакальщица лежит. Вы вдвоём пойдёте… Остальные Вас задержат и только её сильнее сделают. Кидай под брюхо, так жвала хоть сбережем. Жаль, конечно, желчь и пузыри, но лучше так, чем пол отряда положить.