Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд. Страница 31

— Яхшы.

После прохода половины расстояния нам на встречу вышли четыре Волокуши и Олег. Скривив губы, Старший произнёс, — Сергей, замени септа. Тащите к обозу Деву. Марук, ребята поживу собрали, посчитай долю и покажись лекарю, успокой Михея, скажи: с прибытком идём, место под двух Следопытов приготовь, один плохой, как бы не ушёл за Грань. Остальные — за мной.

К обозу мы вышли вчетвером, доковыляв до телеги купца, дали отчёт по бою. Тот, скоро оглядев найденыша, чему-то улыбнулся и нашёл место в телегах всем хворым. Протягивая мне бутыль, произнёс: — Второй раз поход спасаешь. Так Я на подарках разорюсь. Выпей морса.

Я ушёл в дар и спросил: — Там нет ничего, что мне не по нраву?

— НЕТ, Босек! Я умею быть благодарным. Помню о твоей неприязни к хмельному и дурману. Даю купеческое слово, что этого нет или я о том не ведаю.

Перехватив бутыль, жадно присосался. Вторую половину пил уже размеренно, вкушая аромат и сладость.

— Благодарю, Михей. — Купеческое Слово. За столь дивный напиток.

— Как прознал-то, что меня кличут так? Вот-те на, а я не верил в сказки про Светочей. Со мной поедешь?

— Я с Петро, в дозоре побуду. Там нужнее.

— Возьми семена солнцесвета, не даёт уснуть в дороге, только штука прилипчивая такая, как оводы. Будь здрав, Септ Босик.

— Доброй дороги, Купец Михей.

Возвращаясь, в голове обоза встретил нагруженных ребят, что тащили добро Чужеземца и поживу с Вдовы. Довольного Олега и вечно хмурого Вязя.

— Славная работа, брат. Но не расслабляйся, до ночи нужно Мёртвое море пройти. К вечеру к тебе придём, компанию составим.

Я передал бутыль с отваром для Септа Марука. Вязь довольно постучал меня по плечу. А потом расстроил.

— Куница и Весемир в дозор.

Обоз потянулся по опасной дороге дальше, обед опять на ходу.

Куница оглядывался на меня, Я жестами показывал, что вокруг нет опасности. Пользуясь дневным светом, открыл дневник Химеры.

ʺДень шестойʺ

ʺВчера ничего не писал. Врачиха ушла к отцу. Охрана гоготала весь день, мешая мне учиться. Книги, что принесли для ознакомления, быстро наскучили. Каждая вторая страница начиналась со лжи, Святое писание, полная ерунда, сказка для больных и ущербных. Я родился таким не по воле богов, им на нас плевать, как мне на мух, хочу, оставлю в живых, скормлю им крошки, а захочу, приколочу к стене кисточкой. Много думал о бабе. Что она со мной такое сделала, почему Я горел в её присутствии, жаль, отец болеет, а сторожа со мной не говорят. Сегодня услышал голос, узнаю его из тысячи, резкий, властный. Он мне напомнил моё рождение, когда Я горел, разбивал кулаком кокон. Вся кожа чесалась и была в слизи, что капала на Землю. Этот голос был там, он мне принёс боль, ножом снимая с меня родовую слизь, царапая лицо, тело, нежные чешуйки. Потом пришёл отец и меня спас. А почему он тогда тут? Хочет убить отца, пока тот слаб. Я стучал в дверь, предостерегая сторожей от ворога. Те ответили, что Яков не желает зла отцу и пришёл его проведать. Для меня это был удар, они заодно. Я вглядывался в людей, что пришли с Яковом. Не найдя ничего интересного, собрался было уходить, как увидел у одного из воев мой палец на шее. Он отобрал его, пока Я был слаб, а Папа ещё не пришёл. Убью его. Вырежу ему кисточкой лицо, нарежу ремнями кожу. Зол, Я опять зол. Папа, спаси меня второй раз, от меня самого. Мои мысли только о бабе и вкусе крови врага. ʺ

*****

Шли споро и спокойно, но вечером удача отвернулась от нас. Отец Грозное Небо нахмурил брови, из его глаз брызнули молнии, что рисовали морщины на лике старого Бога. Зарница била по лесу, валя великаны-сосны, а дождь всё не срывался. Овцебыки стали пугливыми и не слушались команд погонщиков. Петро с трудом управлял бычком. От Купца пришла команда готовить стойбище и спрятать морды вьючных в мешки. Найдя приличного размера поляну, разбили стоянку, лагерь быстро разросся палатками, ставками, в лес погнали всех, чтобы успеть заготовить хворост и дрова к ночевке. Зажглись первые кострища, началась готовка, установка секретов и дозора. Даже септ Вязь встал раскинуть маяки и ловушки. Лагерь готовился пережить ночь рядом с Мёртвым Морем.

Мёртвое Море было небольшое, пару вёрст в обход, но сложность заключалась в другом. Земля по кругу была проклята Серым прахом, потому по берегу его не обойти, а в двадцати шагах от него бурно росли заросли кривых и скрюченных деревьев и кустов. Казалось, кто-то большой наступил на них, прижав к земле и ушёл дальше. Потому они и растут сломанными и узловатыми. Море серого цвета было спокойно, не одного всплеска и даже ряби. К воде не ходил зверь, не летела птица, лишь ветер налетит на гладь, потревожит слегка и рассеется пылью и мелким мусором. Каждый, кто ходил по лагерю, кидал тревожные взгляды на воду, потом спешил по своим делам и поручениям.

— Сотни лет тут была большая воронка от Гриба зла, люд, что шёл напрямик, через короткое время начинал хворать и долго и мучительно умирал, кости становились мягкими, гнулись колесом ноги, кожа и волосы каждый день выпадали, как листва в осеннюю пору. Называли его Мёртвая дыра. А вот годков девять назад был шторм, деревья валило, как траву, человека сбивало с ног, а когда всё утихло, пробились ручьи. Каждый год море прибавляло в размере, пока не достигла кромки старой Мёртвой дыры. Пить воду нельзя, мыться нельзя, даже из родников воду брать нельзя. Те, кто пил, теряли зубы и волосы через год и засыхали, как древо без корней. Обоз ли, пеший или с вьючным, стараются пройти его поскорее, дабы не потравиться. А мне тут спокойно, зверья нет, люда лихого нет. Столь грозный сосед пугает всех своей тайной, — тихим голосом произнёс Михей. — Но уснуть тут не могу, по ночам, во сне, являются мёртвые тени, что тянут к тебе свои холодные пальцы и зовут на помощь. Дети, взрослые, старики, домашний скот и живность. На самой кромке берега в воде порой ловим своих попутчиков или возничих, что спешат помочь призракам во сне, с закрытыми глазами. А после побудки плачут, как дети неразумные, даже объясниться не могут. После тех случаев многие бывалые ногу привязывают к бревнышку, али к колесу телеги, чтоб не сигануть в море. Но с тобой рядом Я не чувствую зла, потому прошу Септов сегодня быть моими гостями. Передай приглашение и, как совет, лежачих Следопытов и Марука, если тот не придет, свяжите.

— Благодарю за приглашение и совет, передам Старшим, — ответив Купцу, Я развернулся по направлению к кострищу Септов. Подойдя ближе, застал интересную картину. На земле постелена маленькая циновка, на ней расположились ведунья, и Олег ковырял трофейным ножом продолговатый фрукт, что по форме напоминал огурчиху, но не зелёного, а жёлтого цвета. Марук выглядел лучше, чем при прибытии к обозу после боя. Он бойко общался с Купцом и Ведуньей, и Я её смог рассмотреть. Раскосые глаза, как слива. Ровное лицо с маленьким носом и такими же губами. Над бровями знаки, нанесённые иглой и краской. На ланитах выжжены шрамы, в форме круга, пересеченного справа налево полосой. Толстая коса, что как змея, кольцом лежала на макушке. Одежда была широкой для неё, что смотрелось забавно, широкие штаны, в которых поместились бы трое, такой же кафтан с меховым воротом.

Увидев меня, найденыши поднялись и искренне поклонились. Вязь хмыкнул, а Олег заулыбался.

Прижав руку к сердцу, купец быстро затараторил, постоянно кланяюсь, чем сильно меня смутил.

— Он говорит, что благодарит тебя за спасение, что твоя чуйка помогла одолеть чудовище и им не сгинуть. Теперь они твои должники.

— Купец Михей приглашает разделить трапезу и вечер в его ставке.

— Так-то мы не против, куда гостей девать? Хотя, без толмача им туго будет. Марук, пойдёшь?

— Схожу, мне сейчас нужно много есть, чтобы ранка затянулась. И купцов возьмём, пусть расторгуются.

— Зови иноземцев и тронулись.

В ставке Михея было людно, и наше присутствие их потеснило. Помимо охраны и самого купца, за столом восседали Старший возничий, обозный счетовод, помощники на торг и приглашённые купцы. Двадцать один человек, включая нас. Ели, пили, ругались и горячо торговались. Советовались по товару и хвастались обновками. Было шумно. Наше появление не прошло бесследно, народ перестал гомонить, а с ожиданием и интересом взирали на чужеземцев и меня. Септориев знали ранее или были наслышаны, а мы втроём были эдакими диковинками.