Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 115

Меня остановило ощущение опасности, настолько острое, словно под кожу загоняли иголки. Преодолевая последние метры перед порогом кухни — крошечной кухоньки, в которой я, снаряжённый сковородкой с яичницей или кофейником вкупе с новой книжкой, едва мог развернуться! — я чувствовал, как мои босые ноги погружались в настоящую, тёплую, податливую почву. Как если бы ночью прошёл дождь, и… о, а это что? Трава?

Чувствовал себя кем-то большим, чем ребёнком, входящим в тёмную комнату и шарящим по стенам в поисках выключателя. Чужой недобрый взгляд я ощущал так же внятно, как собственное сердцебиение. В кого могли перевоплотиться безобидные тараканы-солдатики и прочая бестолковая живность? Я слышал рычание! А звёзды удалялись, уплывали в бесконечность, и мне грезился звук, с которым когти взрывают землю. Там была опасность. Ещё немного, и я бы, наверное, остался без конечности… звучит как оправдание, но это не оно. Никаких мне оправданий.

Мои ладони были чёрными от сажи.

Сегодня попытаюсь ещё раз. Возможно, этот затерянный, почти жюльверновский мир — мой шанс на спасение.

Хочется на это надеяться…

Глава 16

Скованные одной цепью

1

На второй этаж башни Юра взлетел одним махом. Алёна открыла глаза. Лёжа всё в той же позе, разве что на другом боку, лицом к нему, она смотрела со смесью равнодушия и брезгливости.

— Зачем ты пришёл? — спросила она.

— Чтобы… чтобы удостовериться…

— Что я не сплю? Да, я не спала. Ты, наверное, разочарован, что не можешь пустить в ход одну из пыточных машин, что для меня приготовил.

Она оглядела его пустые руки, словно ожидала увидеть в них инквизиторский чемодан.

— Ничего я не готовил, — пробормотал учитель. Он грохнулся на колени, так, что клацнули зубы, потянулся к ней. Когда ему показалось, что даже ворсинки на голубом халате, в который куталась жена, встали дыбом, Хорь заставил себя убрать руки. — Знаешь, я был сам не свой последние дни. Не хотел причинять тебе боль, но, похоже, где-то свернул не туда. Давай забудем всё, что между нами было в последние несколько дней…

Он запнулся, поняв, что нескольких дней недостаточно. Нужно быть настоящим глупцом, чтобы полагать, что всё началось внезапно, в тот момент, когда он полуодетый прыгнул в машину, где супруга копалась в бардачке в поисках кофейных таблеток. Он начал наносить свои удары задолго до этого. Когда собрал с кровати листы с печатью врача и шапкой «Санкт-Петербургский центр женского здоровья», или даже раньше, когда начал понимать, что ему не дано летать так же высоко, как Алёне. Если сакраментальной фразе «начать с начала» суждено прозвучать, то «с начала» в данном случае будет значить «с того момента, как я впервые тебя увидел…». Как, пообещав себе во что бы то ни стало добиться этой девушки, полдня ходил как ударенный, подсознательно чувствуя, что, наложив на лук стрелу, посмел выбрать мишенью одно из небесных светил.

Копатель в чём-то прав. Юра сам убивал её. Убивал всё это время.

Алёна сжалась, как испуганный зверёк. Пытаясь понять, в чём подвох, она прижимала к груди подбородок и тревожно глядела на него исподлобья. Учителю захотелось её обнять, но он не смел, и от этого разозлился: на себя, на неё, на Петра Петровича и ложу маньяков, как окрестил про себя это странное сообщество людей.

Он отодвинулся и помассировал локти, на которых кровоточили ссадины. Свитер протёрся почти до дыр.

— Как давно ты последний раз спала? Я имею ввиду, по-настоящему спала?

— Не помню. Это не важно. Я пытаюсь стоять на пороге, но всё время падаю — на ту или на другую сторону. На ту или другую. Это выбивает меня из равновесия. Какое тебе вообще дело?

Отвлекающий манёвр. Алёна как птичка, не способная понять внезапный приступ заботливости у кота. Её пугает эта неопределенность, и жена снова хочет вывести его из себя. Юра пообещал себе держаться.

— Ты голодна?

— Нисколько.

— Я о тебе позабочусь. Ты должна отдохнуть и набраться сил. Послушай, люди, которые здесь живут, очень плохие. Они опасны, хотя суд присяжных, наверное, оправдал бы их, посчитав просто жертвами обстоятельств или случайными свидетелями. Мы двое здесь не просто так, мы для чего-то им нужны. Скажи, если я тебя вновь ненадолго оставлю, ты не будешь делать глупостей? Не исчезнешь снова? Уверен, что тебе тоже будет спокойнее одной. А мне… мне нужно составить план и кое-с-кем поговорить.

Юра старался чтобы голос звучал как можно мягче. Он ощущал в животе пульсацию, как всегда бывало после возлияний — пульсацию, призывающую продолжить вечеринку, — и сопротивлялся ей, как мог.

Он продолжил, негромко, внятно, но совсем не тем голосом, которым разговаривал с непонятливыми детьми. Это мир взрослых проблем, страшных, непонятных вещей, что, как ни парадоксально, тоже могут случаться с детьми. Одно Юра Хорь мог сказать наверняка: всем, на кого легла их тень, взрослым ли, детям, одинаково страшно.

— Эти люди подталкивают других к самоубийствам и убийствам. Они притворяются, играют роли, как… как хорошие актёры. Проводят с жертвой время, втираются в доверие, а потом делают всё от них зависящее, чтобы случилось страшное. Помнишь клоунов? И Марина… Я встретил её здесь, внизу, живую и здоровую, чего не скажешь о Славе. Он был обычным парнем, а эти… кажется, они владеют техникой гипноза или чем-то подобным. Я стал видеть галлюцинации. Звучит глупо, и не думаю, что мне стоит записываться по этому поводу на кастинг «Шоу Экстрасенсов», но…

Учитель перевёл дыхание, изучая стены и гадая, у которой из них есть уши. Потом дополнил рассказ ещё одной важной деталью:

— Почти все носят на шее символы в виде перевёрнутого человека, немного похожего на лягушку, которую переехал грузовик. И без конца говорят о какой-то бездонной глотке.

Опустив глаза, Юра впервые увидел на лице жены проблеск интереса. Это откатило от его сердца один из множества камней.

— Я видела, — сказала она. — У одного мужчины. Он показался мне довольно мерзким. Маленький, в круглых очках и с лысиной. Если встретишь, пожалуйста, не говори что я здесь. Он врач… по крайней мере играл его роль, если всё так как ты говоришь.

— Думаю, все уже знают. Но мне кажется, они не будут причинять тебе вреда. — Учитель не стал уточнять почему. — Они действуют опосредованно, через других, как правило, ничего не подозревающих людей. Твой Валентин…

Юра увидел, как щека жены непроизвольно дёрнулась.

— Он не из них. Возможно, жертва. Если ты ещё хоть чуть-чуть способен мне верить, то…. доверься! Пожалуйста!

Кровь бросилась Юре в голову, но он ответил по возможности спокойно:

— Это не так-то просто. Он заманивал нас сюда, зная, что ничего хорошего в этом городе не происходит. Зная, что здесь пропадают люди.

— Это был крик о помощи! Его использовали!

Алёна зашевелилась, как большой паук. Было видно, что-то причиняет ей боль, но сложно сказать что именно. Лица Юры коснулось дыхание, горячее, ровно кипяток. Это отрезвило его. Сначала был гнев, потом алкоголь и чувство потрясения от осознания непоправимого, что едва не произошло… Теперь же всё исчезло, и с чистым сознанием человека, который провёл в коме несколько лет, пока его родные неудержимо старели, Юра вдруг понял как сильно она изменилась. Под кожей можно разглядеть каждую косточку, в каждой впадинке её тела залегли глубокие тени. Нижняя губа распухла оттого, что Алёна приобрела привычку её посасывать. Чуть раскосые глаза, всегда вызывающие у него ассоциацию с двумя плывущими наперегонки лодками, стали почти по-кошачьи бессмысленными. Они двигались чудовищно быстро. В волосах он видел слишком много изломов и острых углов: их не касалась расчёска, наверное, целую вечность. На один короткий, чудовищный миг Юре подумалось, что на кушетке лежит вовсе не его жена. Волк, притворившийся бабушкой, в то время как он, Красная Шапочка, пытается накормить её пирожками.