Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 119

Эта пропасть не имела ничего общего с лесом. Она не имела ничего общего с планетой Земля в любое из её времён, как и вообще с чем-либо, что человеческий разум может посчитать приемлемым в рамках привычной реальности. У меня возникнут трудности с тем, чтобы её описать, но я всё же попытаюсь. Всего-то нужно — отстраниться от своих эмоций, от здравого смысла и логики.

Больше всего она похожа на… глотку. С пульсирующими стенами, покрытыми красноватой слизью, со сражающей наповал вонью — как я раньше её не чувствовал? С рядами острых, как ножи, зубов. Я вспомнил старые серии Звёздных Войн, где героев пытались скормить пасти в песках, но здесь, на самом деле, с тем сюжетом было мало схожего. Эта пропасть была ВСЕОБЪЕМЛЮЩЕЙ. Если бы весь мир, вся вселенная была рекой, то здесь она низвергалась бы водопадом. Если представить её зевом, чем она, похоже, и была, то считанные метры леса, которые я преодолел с улыбкой на лице, были языком.

И тут я почувствовал, как земля пришла в движение. Вздохнула и поползла к пропасти, а корни деревьев, свисающие вниз, любопытно зашевелились.

Выбрался я на четвереньках, потеряв нож, уронив факел и исполосовав лицо ветками. Долго сидел у порога, приходя в себя, слушал ворчание зверей, блуждающих во тьме. Приветливо сияли звёзды, крупные, как зёрнышки граната. Интересно, что это? Глаза, которыми обладатель пасти следит за потенциальными жертвами?

Ветерок принёс толику зловония — совсем немного, на полвдоха. Мои ноги по-прежнему черны от сажи…

Глава 17

Боевые товарищи

1

За следующее утро Юре довелось встретиться с большей частью обитателей дома отдыха для Усталых. Их можно было назвать ранними птахами. Он слабо представлял, чем они занимались после захода солнца. Возможно, погружались, как в подземный колодец, в один на всех сон без сновидений. Или садились на край кровати и слушали, как заканчивается в их кукольных телах завод. Ещё он представлял как Наталья-Марина, после очередного бокала вермута, караулит возле своей двери какого-нибудь из полноценных мужчин общества рыболовов и потом долго, безыскусно, механически занимается с ним сексом на продавленной кровати. Их кожа трётся друг о друга со звуком, с которым касаются друг друга газетные листы. Юра прогонял от себя эти видения, чувствуя подкатывающую к горлу икоту.

Несколько комнат на первом этаже было отведено под гримёрки, где творилась чёрная магия. Любая девочка почла бы за честь сидеть там часами. Юра девочкой не был, но, подавив отвращение, стоял и смотрел, как человек перевоплощается в личность, совершенно на себя не похожую. Пахло спиртовой жидкостью и лаком для волос, на зеркалах — крапинки румян, и вот уже относительно молодая женщина с незапоминающимся лицом превращается в согбенную старушку в платочке. Дрожащей рукой наматывает на запястье чётки с огромным деревянным распятием. Юра пытался сопоставить этот образ с образом карлицы, обожающей причинять своему невозмутимому глуповатому товарищу боль, и не находил ничего общего. Словно другой человек. А между тем…

— Ненавижу тебя, — прошептал Юра в спину Крапиве, которая не подавала никаких признаков того, что узнала его. Её глаза были пусты. — Ненавижу вас всех. Я найду способ вас уничтожить. Раздавить, как тараканов.

Отдельные комнаты работали гардеробными, где среди ровных рядов одежды хлопьями вилась пыль. Никого не стесняясь, слуги глотки скидывали с себя одежды, словно переросшие всякий стыд старухи на пороге общественной бани, и истово рылись среди тряпья, подбирая одежду сообразно со своей сегодняшней ролью.

Юру по большей части игнорировали. Даже Копатель, по-прежнему измазанный в земле и несущий всё ту же, ни на йоту не изменившуюся ухмылку, обошёл его по стеночке. «Вчера он был уверен, что, убив жену, я стану одним из них, — подумал Хорь. — А теперь просто не знает как со мной себя вести».

Он будто попал в сумасшедший дом, захваченный по ошибке защитниками прав животных, которые открыли все камеры и выгнали охрану, но, удивляясь собственному спокойствию, не задумывался о своей безопасности.

Спешащие каждый на свой спектакль актёры, увидев постороннего, на миг замирали. Их рты открывались, а горло издавало низкий тревожный звук, будто ещё не успело перестроиться под потребности новой роли. Потом они выдавали какую-нибудь бессмысленную фразу. Подросток в кепке, повёрнутой козырьком назад, с драным рюкзаком через плечо, поймал взгляд Хоря своими льдистыми глазами, сказав: «Что, братишка, думал, мы тебя не найдём?» Горбатый тип в длинном пальто и в шляпе, надвинутой на лоб, пробурчал, растягивая шипящие: «После долгих лет… мы встретились, Никита. Узнал ли ты меня? Помнишь, что сотворил с моей сестрой?» Юра подумал, что это может быть какой-то защитный рефлекс. Одна из фраз, которую они собираются задействовать для того, чтобы содержимое их духовки запеклось до состояния готовности в самые кратчайшие сроки. Через окно он видел, как от пристани отчаливали лодки, чтобы тут же затеряться в тумане и пелене дождя. Раз или два до него донёсся стук мотора отъезжающего грузовика и хруст гравия под его колёсами.

Устав от мельтешения в фойе, Хорь пошёл искать уродца, ругая себя, что так и не удосужился узнать, где тот живёт.

Но вместо уродца, в восточном, дальнем от озера коридоре, встретил резинового человека.

2

Он стоял возле чёрного хода спиной к наблюдателю. Юра ясно видел, как плясал на иссиня-серой коже свет вмонтированных в стену керосинок. Голова похожа на медный шар, навершие старинного молниеотвода. Резиновый человек, поскрипывая кожей, подтягивал какие-то пряжки, словно хотел уберечь расползающееся тело от окончательного разложения. Спина крест-накрест опоясана ремнями.

Закуток перед чёрным выходом был, как водится, вместилищем для старого хлама. Здесь свалены автомобильные покрышки, мешки с удобрениями, которые давно уже превратились в бесплодный песок, какие-то ржавые железяки. Слева у стены выстроились галоши и висели на крючке резиновые рыбацкие сапоги. Две маленьких двери напротив — Юра мог пройти через них только согнувшись — вели в хозяйственные помещения и подвал, где, по всей видимости, располагалась котельная. Ночью Хорь задавался вопросом, почему Копатель не начал свои изыскания оттуда, ведь рыть пришлось бы куда меньше, но пришёл к выводу, что понять логику последователей глотки вряд ли дано обычным людям.

Сделав несколько осторожных шагов и остановившись возле номера сто шесть, Юра понял: человек облачён в «трёхболтовку», водолазный костюм, состоявший на вооружении ВМФ и гражданского флота в советское время, а возможно, использующийся и поныне. Наверное, кто-то из ложи маньяков взял выходной, чтобы посвятить его исследованию подводного мира и наблюдению за танцем водорослей. Несмотря на то, что ему довелось вчера услышать, молодой учитель старался сохранять саркастический склад ума. Он просто не мог представить, зачем кому-то понадобилось путешествовать по озёрному дну в канун Хэллоуина, когда вода так холодна, что корочка льда по утрам на ней не образовывается только из-за непрекращающегося дождя.

Эти мысли заставили его улыбнуться, но улыбка примёрзла к губам. Над шлемом незнакомца словно повисло облако темноты: внутри сверкала молния и, должно быть, гремел гром, в то время как наружу не просачивалось ни звука. Наверное, звук дыхания или стук сердца выдали Юру, потому как фигура начала поворачиваться. Она делала это медленно, словно Останкинская телебашня, которая на глазах покачнулась под порывами ветра. Трубы под полом предупреждающе загудели: «Прячься… беги… он тебя увидит, и тогда всё пропало…» Несколько дубовых листьев впорхнули через открытую дверь чёрного хода и затанцевали между ног водолаза. Неотвратимо, как секундная стрелка на часах. Цифра шесть… восемь… девять, и Юра чувствует на себе взгляд. В стекле фронтального иллюминатора, как и двух боковых, отражается огонёк лампы; лица водолаза не видно. Кажется, что костюм движется сам по себе. Шлем круглый и блестящий, однако болты, что крепят его к шее, выглядят ржавыми. Ремни, фиксирующиеся на медных плечах специальными скобами, держат свинцовый груз, похожий на навесной замок.