Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 138

Голос становился всё более натужным, хриплым, пока наконец не превратился в неразборчивое бормотание. И вот я на свободе, в спину упираются крючки для одежды, над ухом жужжат насекомые. Застрявший в двери женский силуэт выглядел особенно жалким, вырезанным из куска размякшего хлеба. Моя грудь скользкая от пота, кончики пальцев колет невидимыми иглами.

«Спасибо», — сказал я, не веря своему счастью: Живой! Живёхонький! Нужно бежать, Акация зовёт, она, наверное, думает, что все покинули её, несмотря на обещания, бросили на произвол судьбы, на поруки недоброго мира.

Но я не забыл того, что ты мне рассказала, средняя сестра. И сегодня же — клянусь — сегодня же я попробую проникнуть в эту тайну…

Глава 19

Дневник запертого в квартире

Блог на livejournal.com. 27 мая, 00:04. Маленький шаг для человека, но огромный — для уборщика птичьего помёта.

…У меня получилось! Я был там. Это удивительно и волнительно, первая настоящая удача в бытность моего здесь существования. Не жизни. Жизнью это назвать сложно… как и всё, что происходило до этого. Часы складывались в дни, те в недели и месяцы, которые в свою очередь становились годами. Это бесконечный состав, который с черепашьей скоростью тянулся мимо меня, ждущего когда наконец можно будет перейти через пути.

Но то, что случилось сегодня…

Это будет очень, очень длинная глава. Моя лебединая песнь. Доказательство того, что любое упорство вознаграждается и любая одержимость приносит плоды.

Весь вечер я твердил про себя, как заклинание: «Открой и просто перешагни порог… открой и просто перешагни порог… окна и двери созданы для того, чтобы сбежать». Когда я услышал эти слова из уст девочки, они были похожи на элемент затянувшейся игры, на простую фантазию. Но чем дольше я о них думаю, тем сильнее они походят на заклинание, на мантру, которая с каждым кругом становится всё более существенной.

В конце концов стало казаться, что зайди я в комнату и произнеси нужную фразу — даже одного слова будет достаточно, — я окажусь там, где должен быть. Где меня ждут. И я пошёл, тщательно подготовившись, покормив Акацию (ведь могу задержаться! Неплохо было бы взять её с собой, но кто знает какие опасности могут нас поджидать), разобрав стенной шкаф и забаррикадировав проход на кухню и на всякий случай дверь в чулан.

«Я вернусь, — пообещал я ей — Я никогда бы тебя не оставил, но… всё что я делаю — для нашего же блага».

Личико исказилось гримасой, глаза асинхронно двигались под плёночкой век. Все эти родовые травмы, все врождённые пороки старались поднять в моём желудке новую волну отвращения, но отчего-то не могли. Я устроил её в колыбели максимально удобно и вышел из комнаты — спасать наши души.

Но всё было не так просто. Я топтался на пороге детской, словно закоренелый грешник на ступенях храма. В отличие от настоящего движения воздуха, которое не только покачивало большие влажные листья, но и щекотало ноздри в комнате, что раньше принадлежала мне и звалась кухней, здесь по-прежнему всё оставалось мертво. Я не мог поверить в преимущества детской фантазии над… да даже над этим искусно наведённым миражом!

Не знаю, сколько я простоял, бездумно пялясь в окно. Лампочка в белом плафоне мерцала, как светляк, которого накрыли банкой. Поставленные на попа кровати напоминали Стоунхендж; из-за стекла на них взирали пустыми глазницами настоящие руины древних городов. Если бы в моём багаже было хоть немного археологических (или геологических?) знаний, я бы, наверное, смог установить их возраст по глубине залегания почв, которую тоже пришлось вычислять, определив на глаз скорость движения моего лифта и ведя тщательный отсчёт времени.

Знаю лишь, что они были уродливыми. Люди, которые жили в таких городах, наверное, были самыми несчастными на земле. Многоуровневые постройки из чёрного камня, блестящего на срезе как слюда. Площади для тревожащих душу ритуалов, резные рисунки на стенах. Я не видел останки людей — даже кости должны были истлеть — зато видел хитиновые панцири, которые, видимо, когда-то принадлежали гигантским насекомым. В отделанном тем же чёрным камнем желобе плескалась река беловато-коричневой плоти — то исполинских размеров червь волок своё тело мимо моего окна. Когда он вязко поворачивался в тесном коридоре, стекло дрожало под ударами волн рыхлой земли.

Я заметил, каким спёртым в квартире стал воздух. В панике подумал: «Каких бы усилий оно не потребовало…», и шагнул внутрь. Что делать теперь? Смогу ли я? Или не стоит даже надеяться?..

* * *

Я сел ровнёхонько между тремя кроватями, подсознательно зная, что никакие чудовища не смогут причинить мне здесь вреда. Мария говорила: «Нужны для того, чтобы сбежать»… Сбежать от реальности, надо полагать.

«Просто перешагни порог».

Я закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Каждый раз, ожидая чуда, я опускаю ширму век и говорю про себя: «Случись, случись»… Это всегда помогало. И когда меня наказывали в детстве, и когда отец пропадал на всю ночь, и к утру мать становилась дёрганой, крикливой (она ждала у телефона с живым выражением на лице, очевидно, надеясь, что он попал под машину или попался в тёмной подворотне каким-нибудь подонкам). А я лежал, укрывшись с головой одеялом, укрывшись собственными веками, и ждал, что будет. Когда меня били в школе, когда поезд нёс меня прочь от родного гнезда, когда я молился своим придуманным богам. Когда я, стоя на мосту, боролся с желанием перебросить ноги через перила и, как следует оттолкнувшись, взмыть в небо… это всегда помогало. Это акт доверчивости к миру, и только. Ты раскрываешься перед ним, как пустыня, алчущая влаги, раскрывается перед небесами.

Сейчас я просто закрыл глаза и стал считать. Раз. Шуршание земли по стеклу, до слёз похожее на шёпот дождя. Два. Стрекотание крылышек залётного насекомого в коридоре. Протяжные звуки, словно кто-то невпопад дёргает струны на расстроенной гитаре; но определённо принадлежащие живому существу. Три. Голос Акации, в плаче чувствуются вопросительные нотки. Я заёрзал, но не открыл глаз. Четыре. Что-то упало совсем рядом. Шаги… такие, будто их обладатель и десяти секунд не может потерпеть без того, чтобы нервно вздрогнуть, посмотреть на часы, поправить причёску — всё это разом. Мамины шаги. Никак не могу понять, с потолка я их слышу — теперь у меня это называется безопасным расстоянием — или всё же снизу. Потом к ним добавились отцовские. Он всегда как будто боялся подорваться на собственноручно установленной растяжке. Послышалось, как кто-то насмешливо сказал: «Щенок. Смотри-ка, какой самонадеянный!». Я сильней сомкнул веки. Пять. Кто-то нервно дёргает дверную ручку. Не пойму где, но прекрасно слышу, как ходит механизм. Вверх-вниз, вверх-вниз. Шесть. Чужое присутствие совсем рядом. Не мать с отцом, нет… Некто наклоняется ко мне, и я улавливаю слабое дыхание — ещё немного, и я почувствую девчачьи пальцы, ощупывающие моё лицо. «Мария?» — вслух говорю я. Голос звучит как нечаянный утренний звон колокола в монастыре, колокола, который сонный послушник полез чистить, забыв привязать язычок.

Открываю глаза и вижу другую сестру.

Старшую из трёх. Болван! Мог бы догадаться, что она тоже рано или поздно придёт с тобой познакомиться. Я с первого взгляда понял, что это Ольга, несмотря на то, что она не похожа на саму себя с фотографии, и вообще не похожа на человека. Я вспомнил всё что слышал и сказал себе: «Это она. Никем другим быть не может». Очередной заложник квартиры, который, против своей воли, но сделает всё, чтобы пленник оставался пленником.

Она сидела на торце одной из кроватей, свесив ноги и легкомысленно ими болтая. Несколько мгновений я разглядывал ступни, одна из которых была одета в сандалий на ремешке, другая нет, мертвенно-синие коленки. Парадный длинный кафтан грязно-коричневого цвета с тёмными пятнами на воротнике рубашки. Сначала мне показалось, что голова у неё чёрная от копоти: возможно, эта сумасшедшая мамаша сунула её за какую-то провинность головой в раскалённую духовку? Потом — что головы нет вовсе, а вместо неё древесный ствол с уродливыми, обломанными ветвями. Потом, моргнув, я увидел то, во что наконец пришлось поверить: горло девочки продолжалось в башню из чёрного камня; одного взгляда на неё было достаточно чтобы понять, что ни в современном мире, ни прошлом, вплоть до древнего Египта, вряд ли кому-то в голову могла прийти такая постройка; ни чудовищна, ни красива — она просто НЕУЛОВИМО ДРУГАЯ. Балюстрады, опоясывающие балконы, напоминали крылья летучих мышей, многочисленные арки, к месту и не к месту вздымающие свои базальтовые спины, донельзя приземисты и широки. Башни похожи на пучки игл, они вздымались на невероятную в сравнении с их толщиной высоту. Когда постройка склонилась надо мной, я услышал, как хлопают крошечные двери и свищет в окнах размером с игольное ушко ветер. Крошечные человечки, которые высыпали на балконы, со злобными криками хватались друг за друга и за всё, что попадалось под руку. Должен сказать, хватка у них была что надо: ни один не рухнул прямо в мой разинутый от удивления рот, хотя тот представлял для этого идеальную мишень.