Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 61

— Это не просто вода с неба. Многое здесь меняется, когда идёт дождь, — метрдотель наклонился вперёд, сделав рукой суеверный знак, будто собирался перекреститься, но забыл, как это делается. — Старые божества оживают. Я-то знаю, у меня со вчерашнего дня ноет спина.

— Спасибо за предупреждение, — сказал Юра, прерывая хозяина отеля. Ему хотелось быстрей уйти.

Видно, он никак не может прийти в себя после двух смертей в своём отеле, — решил Хорь, вспоминая этот разговор, а потом эту мысль заглушила другая, более острая, более нервная: как в воду глядел старый. Будет дождь. И сильный.

Стрижи носились над самой головой, выхватывая из воздуха огромных сонных насекомых. Пустые пакеты и обрывки газет, повинуясь шёпоту ветра, ползли по проезжей части.

Словно в ответ на его мысли где-то вдали жалобно задрожали стёкла, и только потом, после того как их дребезжание стихло, послышалось низкое ворчание грома.

Блог на livejournal.com. 29 апреля, 22:00. Ольга.

…В спальне девочек под одной из кроватей я нашёл вырезанное ножом или лезвием имя: ОЛЬГА. Как призыв к оружию, как мольба, как надежда. Почувствовал, как ёкнуло сердце. До конца дня ходил как обухом ударенный…

Глава 9

Если не случится чуда

1

Алёна всецело отдавала себе отчёт, что тогда, в коридоре, она едва не призналась. Остановило лишь одно: стойкое ощущение, что это не то место, где следует уходить в вираж в отношениях. Всего-то одно предложение, восемь слов, каждое из которых было так же трудно произнести, как построить из такого же количества кирпичей здание. «Прости меня, милый, я не могу иметь детей». Проблема в том, что их следовало сказать ещё лет пять назад. Принести этого неказистого птенца сразу, как он выпал из гнезда.

Каждый острый предмет желал ей зла. Это не эвфемизм — ручка, которой Юра делал пометки на карте, парочка столовых ножей (один точь-в-точь такой, каким Слава порезал себе руки), и даже маникюрные ножницы, каким-то образом сумевшие сбежать из косметички; все они нацелили свои хищные клювы в её живот.

Это жуткое ощущение появилось не сразу. Иной раз, сидя дома под настольной лампой среди раскиданной одежды, в которой она пришла с работы (как то: длинной юбки, серой блузки на лямках с жёлтым цветком на груди), в одном нижнем белье, Алёна думала: «Как долго я ещё смогу притворяться обычным человеком?» Так же как в детстве она чувствовала себя ангелом или тонкорукой феей со стрекозиными крыльями, сейчас её тело превращалось в тушку неведомого науке насекомого, большого неуклюжего жука в лучших традициях Франца Кафки. В этом не могло быть абсолютно ничего хорошего. Она была насекомым, которое не знает для чего предназначено. Собирать пыльцу? Этими неуклюжими многосуставчатыми конечностями, похожими на щётки для обуви? Летать? Вряд ли под жёсткими подкрылками прячется что-то, кроме серой мясистой спинки. Среди всего того, для чего не годилась новое тело, имелось ещё кое-что, что, быть может, не так расстраивало в сравнении со всем остальным, но именно оно было причиной этому тихому помешательству. Иметь детей? Как может родить это лоно, похожее на перезрелый червивый фрукт? Её органы не предназначены ни для зачатия, ни для вынашивания.

«Это врождённая патология, — вынес свой вердикт врач. — И её не исправить».

Он ещё долго рассказывал про дисфункцию яичников, про жидкости, что циркулируют не там и не в том количестве, в каком должны, но Алёна не слышала. Она даже не читала бумажку, которую он ей выдал. «МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ» было написано в шапке, и за этим чудилась неотвратимость двух сближающихся звёзд. Вот ведь беда: все эти годы она даже не помышляла о детях. Детство, как считали её родители, должно было быть счастливым и беззаботным. Но большинство детей, которых она знала пока училась в школе и проводила время в детском саду, были крикливыми, жестокими обезьянами. В их мире главенствовала лишь сила, их мир подразумевал строгие рамки, в которые нужно вписаться — ещё строже, чем у взрослых, — а Алёна тогда ещё не научилась и не понимала, зачем нужно притворяться.

Позволить такой мерзости расти в собственном чреве, забирать соки так же, как когда-то маленькие демоны забирали её хорошее настроение? Ни за что!

Была какая-то насмешка судьбы в том, что Алёна вышла замуж за школьного учителя. Она словно хотела передать ему всю обиду, скопившуюся за юные годы, сказать: наблюдай за мной. Изучай мои повадки, будто я вымирающий вид. Ищи в своём классе таких, как я. Обычно они сидят у окон, в которые с восторгом смотрят, подперев рукой подбородок. Они водятся в собственных тетрадках, где, прикрываясь рукой или раскрытым учебником, воплощают в жизнь свои волшебные миры. Найди их. Найди и защити от всех остальных.

Но он смог её удивить: Юра отзывался обо всех своих учениках с исключительным уважением, даже с восторгом. Однажды она сказала ему:

— Ты ведь читал «Повелителя мух»? Знаешь, а твои ненаглядные недалеко ушли от героев этой книги. Почему ты так их любишь?

— Потому что они такие же, как мы, только честнее, — улыбнувшись, ответил Юра.

Алёна тогда жутко разозлилась и несколько дней с мужем не разговаривала.

Подобно многим реалистам, Алёна склонна была полагать, что люди не меняются — ровно до того момента, как одна не слишком значительная в общем контексте новость заставила её спросить себя: «Кто ты, девочка? Откуда ты взялась? Убирайся из моего тела, интервентка!» Но та не рассказала, откуда она взялась. Она молча заполнила всё доступное пространство своей грустью, поглотив ту, прежнюю Алёну.

Вряд ли кто-то что-то заметил. Она продолжала вести себя как обычно, поддерживая образ слегка расхлябанной, не любящей вписываться в рамки художницы на работе (где её держали за потрясающе свежий взгляд на давно всем опротивевшие вещи). Была самой собой в компании друзей и с мужем (он, наверное, единственный заметил перемены). Так замшелый камень, из которого скульптор высек надгробие, теряет связи с грибами и дождевой водой, что гнездились в его морщинах. Зато приобретает новые: со скорбящими, что приходят на каждый день поминовения и приносят цветы и оставляют стопку водки; с кладбищенскими сторожами, которые эту водку допивают, сидя под луной прямо на земле; с жухлыми, ежегодными и точными, как часы, жёлтыми листьями клёна, что простёр над ним свои руки.

Она стала обращать внимание на многие вещи. На острые предметы. На то, как входят в свою, предназначенную исключительно для них, резьбу крышки от различных банок и бутылочек на кухне. На кислый вкус лимона или лайма, который теперь стал казаться полным ноток и интонаций. На странную форму буквы «М», что напоминала зубчики ключа, который, отомкнув нужную дверь, позволил бы сразу, без промедления, уйти в следующую жизнь. Впервые заметила процессы, происходящие у неё в животе: казалось, там набухает пузырь с чёрной кровью. С какого-то момента девушке начало казаться, что крови во время месячных всё меньше, что часть её остаётся внутри для какой-то не слишком понятной цели. Уж конечно не для того, чтобы превратиться в орущего младенца. Врач доступно всё объяснил.

И вот сейчас, поднявшись наверх и слушая звук отъезжающего автомобиля, Алёна всё поняла. Словно озарение, словно вспышка в ночи.

«Опухоль, — сказала она себе. — Разве тот седой, уважаемый в профессиональных кругах врач-гинеколог с серебряной табличкой на груди и торчащими из кармана халата перчатками ничего не говорил про опухоль?»

Она поразмыслила и решила, что всё-таки нет. Но опухоль определённо была. Где-то… — руки скользнули к животу, задрали свитер и майку, расстегнули пуговицы на джинсах. Жар собственного тела неприятно обжёг пальцы. Ниже пупка, рядом с чёрным родимым пятном… чуть левее… вот здесь! Алёне даже показалось, что она чувствует уплотнение, хотя вряд ли это было возможно: опухоль таилась глубоко внутри, где-то над яичником, присосавшись к нему, как большая пиявка.