Время перемен (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 38

– А кто такой Бейлис?

Я и сам-то начал забывать «дело Бейлиса», а семинаристу из далекого Череповца об этом скандальном деле и вообще можно было не знать.

– Было такое нашумевшее дело, по обвинению евреев в убийстве мальчика, – пояснил Дзержинский. – Дескать, евреи убивают детей, чтобы добавить кровь христианских младенцев в мацу. Убийство случилось в не то в десятом, не то в одиннадцатом году, а процесс шел в тринадцатом. Вам же в ту пору уже лет шестнадцать было, должны были газеты читать. Или в Череповце не читали газет?

Пожав плечами, я ответил начальнику:

– Нет, газеты у нас читали, но в тринадцатом – мне как раз пятнадцать лет было, у нас другое громкое дело было – председатель Земской управы застрелил своего сотрудника[2]. Так что – зачем нам какие-то евреи? У нас, в Череповце, их почти и не было – не то один, не то два. Нет, не отложилось у меня «дело Бейлиса», а уж тем более – кто его защищал. А Маклакова я бы к стенке поставил за то, что он в Америку архив Охранного отделения вывез. А там столько интересного было[3]! И списки агентов, и провокаторов, и рапорты начальников. Это же мы сколько бы нарывов вскрыли! А главное, что с помощью этого архива, легко теперь и провокацию устроить в отношение известных людей.

– Поясните, – нахмурился Феликс Эдмундович.

– Предположим, мне нужно кого-нибудь скомпрометировать, – пояснил я. – Ну, хотя бы товарища Артузова. Я печатаю в газете заметку – мол, Артур Христианович – агент охранки, доказательством этого являются документы, хранящиеся в Гуверовском институте, в США. Дескать – кто хочет проверить, приезжайте и проверяйте. Понятно, что с Артузовым, или со мной, по нашей молодости не прокатит, а вот со старшими товарищами пройдет. У меня, например, есть мысль про Савинкова такую заметку написать, пусть его эсеры ликвидируют, нам меньше мороки.

– Савинков необходим нам живой и невредимый, чтобы дал показания, – покачал головой товарищ Дзержинский. Посмотрев на меня, не то попросил, не то приказал: – И очень вас прошу – больше ни с кем этой идеей не делитесь. Идея опасная, она может стать сильным оружием. А по группе ликвидаторов интересная мысль, ее нужно как следует обдумать, обговорить. Но даже не на уровне коллегии ВЧК, а на уровне Политбюро, или Центрального Комитета.

Феликс Эдмундович опять отошел к окну и закурил. Выпустив очередной клуб дыма, сказал:

– Кстати, хотел вам сказать. Не исключено, что товарища Бухарина вернут в Москву. Николай Иванович хорошо поработал в Тамбовской губернии, некоторые товарищи считают, что его можно простить. Неправильно, чтобы заслуженный большевик пребывал в провинции, не его это уровень. Серьезной должности ему не предложат, но что-нибудь подберут.

Самое интересное, что я не удивился возможному возвращению Бухарина. Но вот следующая фраза Председателя удивила.

– Владимир Иванович, очень вас попрошу – если Николай Иванович вернется, пусть себе спокойно работает. У него навязчивая идея, что пропажа товарища Склянского – ваших рук дело. Поэтому, он и возвращаться боится.

– Нет уж, к пропаже Склянского я точно рук не прикладывал, пусть не выдумывает, – слегка оскорбился я.

А что, я разве неправду сказал? Своих рук не прикладывал.

[1] АРКОС – All Russian Cooperative Society Limited, Всероссийское кооперативное акционерное общество.

[2] Дело генерала Левашова. Оно есть в моих «Хрониках русской провинции».

[3] А еще представляет собой историческую ценность.

Глава семнадцатая. Стенограмма Десятого съезда

Москва. Фойе Большого театра. Суровые люди, проверяющие мандаты и партийные билеты у делегатов съезда РКП (б). Когда очередь дошла до меня, проверяющие отчего-то резко подтянулись, расправили плечи, а один даже принялся лихорадочно застегивать верхнюю пуговку гимнастерки. И чего это они? Не то ордена смутили, не то знают меня в лицо. Ордена – ладно, даже приятно, а вот то, что начальника ИНО знают в лицо рядовые чекисты, это плохо.

Эх, не подсказал старшим товарищам, что неплохо бы каждому делегату приготовить подарок – блокнотик с профилем Маркса, карандаш и брошюру. И польза, и память. Но прикинув, что участников съезда более тысячи[1], решил, что в качестве сувенира достаточно и мандата. Карандаши и блокноты мне бы и пришлось закупать, а франки лучше потратить на более важные вещи. Так что делегаты обойдутся брошюрой товарища Троцкого.

Место мое в партере, в пятом ряду. По привычке оглядел зал. Рядом устраивались люди, одетые в военную форму, но изредка попадались и гражданские. В партере обустраивались журналисты. Вон, еще и снимать нечего, а сверху уже вспыхивает магний. Интересно, а ложи проверили должным образом? А тутошних папарацци обыскали?

Нет, у меня определенно либо паранойя, либо профессиональное выгорание, или мания величия. Думаю, мои коллеги, кому поручена охрана съезда, свое дело знают лучше меня. Поискал глазами кого-нибудь из знакомых, но не нашел. И товарищ Дзержинский, видимо, сидит где-то в другом месте.

Так, а что у нас было на десятом съезде РКП (б)? В той истории Владимир Ильич выступил с докладом «О замене продразверстки продналогом». А что еще? Кажется, Троцкий «навязал дискуссию о профсоюзах». Но явно, на Десятом съезде обсуждали не только эти вопросы. Ах да, еще приняли запрет на существование фракций внутри партии. Возможно, кто-то скажет, что это нарушение демократических основ, но я проголосую за запрещение фракционной борьбы внутри партии двумя руками, а непонятливым объясню, что демократия хороша, пока решение не принято. Но коли оно принято, то будьте добры исполнять, и не вякать. А фракция, имеющая собственную программу и платформу, представляющая собой «партию в партии», соперничающая с большинством членов партии за лидерство внутри. Вот это самое «партийное меньшинство» непременно начнет заигрывать с народом, заниматься популизмом ради привлечения к себе симпатий. И чем это закончится? Совершенно верно – расколом существующей партии. Ежели у вас имеется собственная программа, будьте добры, выходите из РКП (б), организовывайте свою собственную и боритесь за власть легальными методами. Нет, уходите в подполье, и ожидайте, что за вами придут мои коллеги из ВЧК.

Как и положено, перед открытием заседания мы встали, спели «Интернационал», избрали президиум. Кстати, могли бы и меня в него посадить. Шучу. На самом-то деле я был рад, что не попал в президиум. Сидеть под прицелом нескольких сотен пар глаз – то еще удовольствие. Ну, разве что рисовать чертиков в блокноте, делая вид, что ты записываешь умные мысли.

Как мне показалось, съезд начался как-то неправильно. Историю коммунистической партии я изучал не по учебнику, а по стенограммам съезда. Как-никак, истфак заканчивал, а История КПСС, как сами понимаете, числилась едва ли не главнейшим предметом. По логике, в начале съезда, с политическим докладом должен выступать товарищ Ленин, как глава государства. Потом-то выступать с отчетом станет Генеральный секретарь, но его у нас пока нет. Стало быть, Владимир Ильич должен оценить деятельность партии за минувший год, отметить, что гражданская война практически закончилась, что внутри России уже нет фронтов, и пора переходить от войны к миру.

Однако, после выборов Президиума, председательствующий на заседании Каменев сказал:

– Товарищи, при подготовке к съезду, на заседании Политбюро, мы решили, что пунктом один нашего заседания станет обсуждение введения в прошлом году новой экономической политики. И первым предоставим слово делегатам, прибывшим на съезд с фронтов гражданской войны. Напоминаю, что по регламенту каждое выступление не должно превышать пяти минут. Итак, предоставляем слово товарищу Акперову, рабочему Ижорского завода, комиссару запасного батальона РККА.

Акперов не выглядел ни классическим рабочим в косоворотке под пиджаком, ни комиссаром в кожаной тужурке. Напротив – он был в костюме, и при галстуке. Опершись на трибуну, оратор сказал: