Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич. Страница 30

— Со мной могли возникнуть проблемы — армия, — напомнил Юра.

— Фигня! Для них это не проблемы! — Миша вновь стал ходить по комнате. — Кто ее мог протолкнуть в обком? Думай, Юра.

— И думать нечего… — Юра сделал паузу и по слогам произнес: — Ста-цю-ра. Сам он из-за матери дальше двигаться не мог, зато двигать мог любого. А на хрена ему, спрашивается, Буслаева со своими доносами? Думаю, он ее побаивался.

— Подожди-ка, — остановил его Миша. — Ты считаешь — Ваня знал, что письмо написал не ты, а Буслаева?

— Если они не написали его вместе, — предположил Соболев. — В случае огласки пострадал бы еще и Данилин. Стацюра наверняка шантажировал Колю этим письмом, и тот поспешил убраться.

— Все бы так убирались! — хмыкнул Миша. — Что сталось потом с Данилиным?

— Не знаю.

— Сдается мне, милый Юра, — Блюм аккуратно разливал в чашки чай, — что-то выплыло из тех безмятежных времен, о чем ты даже не догадываешься, и потому тебя хотят убрать с глаз долой!

Они сидели на пирсе, опустив ноги в теплую воду.

— Надеюсь, меня теперь никто не схватит за ногу? — припомнила Лариса. — Хотя наличие нечистой силы в этих краях уже доказано!

Миша посмотрел вдаль. Сегодня, как и в предыдущие дни, свечения не было.

— Ты знала Мартынову Надю? — неожиданно спросил он.

Тренина сначала даже не поняла, о ком речь.

— Тоже мне, вспомнил на ночь глядя! — возмутилась она. — Может, она и носится в этих лесах на помеле? Ведьма была первостатейная! Весь райком от нее рыдал! Ее даже прозвали Геллой.

— А как она ушла из райкома, ты не знаешь? Ведь лет ей было, кажется, немного?

— Я тогда уже не работала. Говорили, будто переехала в другой город.

— А в какой?

Лариса призадумалась.

— В Ростов, кажется. Точно не помню, но что-то южное.

— А чего ради незамужняя женщина вдруг бросает все и едет в Ростов?

— Откуда я знаю? — Лариса пожала плечами. — Всякие могут быть обстоятельства! Например, больная мать или какая-нибудь перспективная работа… — Лариса вынула ноги из воды и обхватила их руками, упершись подбородком в колени. — А почему ты меня спрашиваешь о Мартыновой? Юра, наверно, вспоминал?

— Да, — не стал скрывать Блюм.

— Благодаря ему ее «ушли»! — ухмыльнулась Лариса.

— А благодаря кому ее «пришли»?

— Понятия не имею. Я в райкоме работала с восемьдесят первого. Надя уже сидела в инструкторах.

— Значит, ее «пришли» до восемьдесят первого, — сделал вывод Миша. — Из учителей?

— Скорее, из пионервожатых, потому что у Нади было не педагогическое образование, а, если я не ошибаюсь, юридическое. — Тренина вдруг ни с того ни с сего расхохоталась.

— Что с тобой?

— Да вспомнила кое-что! — Она махнула рукой. — К нашему разговору это не имеет никакого отношения.

— А все-таки? — хотел знать Миша.

— Галка Буслаева две недели назад, когда я была у нее, сказала, что все пионервожатые, каких она знала, почему-то имели дефект речи. — Лариса опять стала серьезна и даже немного грустна. — Вот и Мартынова слегка пришепетывала и неприятно брызгала слюной.

— Может, Данилин ей посодействовал? — вернул разговор в прежнее русло Блюм.

— Что ты! Коля пришел в один год со мной. У Надьки всегда была своя «мохнатая рука» в райкоме партии. Думаю, что все исходило оттуда. — Лариса поправила челку, съехавшую ей на глаза, и сказала: — Я не понимаю, чего вдруг вы вспомнили о ней. Нади давно нет в городе, и потом, насколько мне известно, ее интересовали мальчики, а не девочки. Мальчики, надеюсь, еще не пропадают?

«Ага! — смекнул Блюм. — Значит, растление мальчиков не такая уж страшная тайна, как думает Соболев, если даже Лариса знает о ней». Но сейчас его заботило не это, а одна очень важная деталь, случайно промелькнувшая в их разговоре, и Миша, переваривая нечаянно полученную информацию, не знал, как опять вернуться к ней, и потому молчал. Тренина же в продолжение беседы о Мартыновой разглагольствовала о том, как в комсомоле не ценили кадры и разбрасывались людьми.

— Взять того же Соболева, — возмущалась Лариса, — талантливый парень, а его пять лет мариновали в заводском ПТУ, у черта на куличках! Дали бы ему помещение в центре города для подросткового клуба, и потянулись бы к нему ребята без всякой рекламы! Он на них действовал как магнит. Дети лучше самых авторитетных специалистов чувствуют гениальность. Конечно, Юрке пора уже делать что-то более серьезное, чем детские утренники.

— Как ты сказала? Утренники? — переспросил Миша.

— А что же это, по-твоему? Конечно, утренники. — Лариса надела на подсохшие ноги босоножки и встала. — Пойдем — что-то прохладно сегодня.

По дороге в лагерь она с воодушевлением рассказывала Мише о последней Соболевской постановке. О тех трюках и репризах между актами, которые придумал Юра, и о том восторге, с каким девочки все это репетировали и показывали. И тут Миша произнес фразу, повергшую Тренину в замешательство:

— А ведь ты, Лариса, все это рассказывала Буслаевой за неделю до премьеры. — И, не дав ей опомниться, спросил: — Почему ты скрыла это от Жданова? Ведь ты виделась с Галкой, когда ездила на день домой. — Они остановились на Главной аллее, напротив трибуны. — Буслаева подробно тебя расспрашивала о готовящемся спектакле. Так?

— Да. — Лариса опустила голову.

— И ты, разумеется, не скрыла, куда на самом деле девается маркиз Карабас, когда превращается в мышку?

— Она знала все, хоть Юра и просил меня молчать.

И тогда он задал последний вопрос:

— А о том, что Соболев поменял девочек ролями, она тоже знала?

— Да, — кивнула Лариса, и ей опять почудилось, что всхлипнула трибуна, но она не придала этому значения, потому что Миша, бросив на прощание холодное «спокойной ночи», быстро удалился в сторону своего коттеджа.

Глава 7

Новое утро ознаменовалось новым поворотом в деле о пропавших девочках.

С первым автобусом в лагерь прибыла Полина Аркадьевна. Она ворвалась в дом, где жили Лариса и Элла Валентиновна, — бледная, растрепанная, с черными кругами под глазами. Хриплым голосом спросила:

— Где живет Соболев?

В доме у ребят она опустилась на пол и забилась в истерике. Миша спросонья поморщился, вспомнив о больной жене. Юра помог несчастной женщине подняться на ноги, а Лариса держала наготове стакан воды.

— Что случилось, Полина Аркадьевна? — прошептал ей на ухо Соболев.

Крылова, уткнувшись лицом в его голое плечо, прохрипела:

— Они ее замучили!

Стакан выпал из рук у Трениной — не разбился, а лишь издал глухой звук. Вода смочила деревянный пол. Блюм соскочил с кровати и натянул штаны.

— Замучили Ксюшеньку мою! — пробормотала она в плечо Соболеву, и Юра почувствовал, как теплая слеза Полины потекла у него по спине. Он сделал остальным знак, чтобы их оставили наедине.

— Полина… Поля… — гладил Юра ее растрепанные волосы. — Объясните толком, что произошло? — Он усадил ее за стол, но она, уронив на руки голову, зарыдала с новой, отчаянной силой. Юра не знал, что делать. Зачем-то стал рыться в аптечке — бинт, йод, анальгин… Он прекрасно помнил, что валерьяновых капель в его аптечке нет. Вдруг Полина утихла, будто лишилась чувств. Юра подхватил ее на руки и положил на свою кровать. Ему это казалось невероятным, но Полина Аркадьевна спала безмятежным, детским сном.

— Трындец! — констатировал Миша, заглянув в раскрытое окно… — Часто случается после сильного стресса, — объяснил он. — Она может проспать так до вечера.

— Как ты думаешь, это у нее не психическое расстройство?

— Думаю, что Полину Аркадьевну кто-то здорово напугал. — И, заслушавшись звонкими трелями какой-то пичуги, вдохнул полной грудью свежий поток воздуха. — Пойдем к Ларисе пить кофе.

— А как же Полина Аркадьевна? — развел руками Юра.

— Ты что, собрался ее сторожить? — И, увидев, что приятель его в некотором замешательстве, улыбнулся. — Ну, как знаешь. Подай мне только блокнот. Он у меня на тумбочке лежит. — Соболев протянул ему красную кожаную книжицу. Миша полистал ее и прочитал вслух: — «Калмыков Егор Трофимыч — лесник». Запомнил? — Юра кивнул. — Советую не терять время. Давно пора было навестить старика. — Блюм спрятал блокнот в карман и на прощание произнес: — Будь осторожен! Я позвоню в четыре часа. Постарайся вернуться к тому времени. — И он бодро зашагал к дому Ларисы.