Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич. Страница 31

Он застал Тренину и Эллу Валентиновну во время бурного спора о том, где Полине Аркадьевне лучше жить — дома или в лагере.

— Лучше всего в саду Эдемском, — высказал свое мнение Миша. — И еще там, где наливают кофе и раздают печенье.

Попотчевав Михаила, Лариса осторожно спросила:

— Ты, когда вчера ушел от меня, на Главной аллее ничего не слышал?

— Нет. А что?

— В том месте, где трибуна, кто-то плакал.

— Тебе показалось.

— Второй раз? — Тренина покачала головой. — А первый был в тот вечер, когда к вам в комнату забрался вор. Из-за этих всхлипываний я сегодня всю ночь не спала — думала, опять что-нибудь случится.

— Ты становишься суеверной, наверное, деревенский дух пагубно на тебя действует. — Он накрыл ее сцепленные пальцы своей огромной горячей ладонью. — Это, Ларочка, сама трибуна плачет по безвозвратно ушедшим годам! Никто на ней нынче не толкает пламенных речей, не вскидывает вверх кулачок, не кричит: «Будем борцами!» Вот она, сердечная, и хнычет.

Поблагодарив за теплый прием, он откланялся, бросив на прощание:

— Не оставляйте Полину Аркадьевну одну, без присмотра.

— Этого еще не хватало, — буркнула Элла Валентиновна, когда дверь за Мишей захлопнулась. — За детьми глаз да глаз нужен! А за родителями присматривать я не нанималась.

Лариса вздохнула. Еще два месяца ей предстояло жить в этом лагере, а силы были уже на исходе.

Проходя по Главной аллее и насвистывая «Марш энтузиастов», Миша вдруг резко затормозил возле трибуны.

— Что с вами, старушка? — обратился он к деревянному сооружению. — Насморк подхватили? — Блюм взобрался по ступенькам и прошелся по дощатому полу, покрытому линолеумом. «Скрипит, как старый «Арго» под ногами Язона!» Миша заметил, что линолеум не прибит к полу. Решив исследовать трибуну, мешающую Ларисе своими всхлипами спать по ночам, он скатал линолеум в рулон и внимательно рассмотрел пол. В центре трибуны он обнаружил съемную крышку, какие обычно бывают в полу деревенских домов, над погребом. Достав из кармана перочинный ножик, Блюм поддел им крышку люка. Внутри оказалась тесная комнатенка, чуть больше собачьей конуры. Спрыгнув туда, Миша согнулся в три погибели. «Чье-то логово!» — отметил он, глядя на дряхлый матрас с торчащими из него желтыми кусками ваты, аккуратно расстеленный на земляном полу. «Детки играют в бомбоубежище, — махнул рукой Блюм. — А Лариса перепугалась! Ночами не спит». Он уже хотел выбраться наружу, как заметил в углу какой-то странный черный предмет. Взял его в руки — это оказалась матовая, иссиня-черная пудреница.

«Лоран Дорнель», — прочитал он французскую надпись. — Фирменная вещь в этой конуре?» Блюм присел на матрас и открыл крышечку. В пудренице не было пудры, там лежал ярко-красный детский носок.

Полина Аркадьевна на самом деле проспала недолго.

— Я что, уснула? — никак не могла она вспомнить. — Как я сюда попала? — Юра смотрел на нее, как на душевнобольную. — Да нет, Юрий Викторович, я в своем уме, — успокоила его Крылова, прочитав во взгляде Соболева искреннее сочувствие.

Есть Полина Аркадьевна отказалась и уже спокойно, без истерик, но со слезами в голосе поведала о происшедшем накануне.

Примерно в десять часов вечера зазвонил телефон. Она сняла трубку. Несколько секунд в трубке что-то трещало, а потом до нее донесся истошный крик: «Мама!» — а затем — гудки. Полина была уверена, что кричала Ксюша. То же самое повторилось в полночь, а когда телефон зазвонил в два часа ночи, она, обезумев, убежала из дома. К четырем утра, пешком через весь город, дошла до автовокзала, еще полтора часа прождала первый автобус и приехала в лагерь. Приехала к нему, к Юре, потому что больше у нее никого нет.

— Примете? — не глядя ему в глаза, спросила Полина. — Я больше не могу находиться в этой квартире! — Она мяла в руке мокрый от слез носовой платок. — Если Ксюшу убили, то зачем же так издеваться надо мной?

— А вам не кажется, что это похоже на месть? — предположил Юра.

— Кажется, — ответила она. — Но у меня в голове не укладывается, кому я могла так насолить, чтобы расплачиваться такой ценой?

— Позавчера пропала еще одна девочка, — сообщил ей Соболев. Преображенскую, как и Маликову, Крылова не знала. — Все факты говорят за то, что девочки садятся в машины к знакомым людям, к хорошо знакомым людям. Маша Преображенская, например, села в «жигули» цвета «гранат», где был мужчина в синей бейсболке. — Он сделал паузу. — Может, это кого-нибудь вам напоминает?

Полина подумала и покачала головой. Она достала из сумочки аккуратно сложенный тетрадный листок и протянула его Юре.

— Вот то, о чем вы вчера просили. Список знакомых. Их оказалось не так уж много.

Список состоял из одиннадцати фамилий, из них только две женские, из чего напрашивался вывод, что Полина Аркадьевна в основном общается с мужчинами. Юра быстро пробежал глазами листочек и сразу отметил, что ни Буслаевой, ни Стацюры в списке нет. Ему были знакомы лишь двое. Значившийся под первым номером Леонид Ильич Травкин — Ленчик — и очень удививший Соболева — под номером девять Арсений Павлович Авдеев.

— Вы давно знаете Авдеева? — поинтересовался он.

— Года полтора.

— Как вы познакомились, если не секрет?

— Не секрет. Он ведь директор рекламного агентства и полтора года назад снимал рекламу нашей турфирмы для телевидения. Причем очень скрупулезно — заснял даже номера в гостиницах, где проживают наши клиенты.

— То есть сам туда ездил?

— Нет, конечно. В основном его оператор. А сам он, если не ошибаюсь, съездил только в Мексику…

— Куда? — У Юры перехватило дыхание.

— В Мексику, — повторила Полина. — У нас есть замечательный тур: Мехико — Таско — Акапулько, на пятнадцать дней. У Арсения губа не дура, выбрал самое дорогое — тысяча восемьсот восемьдесят долларов путевочка стоит! Ему, разумеется, бесплатно досталась.

Соболев наконец сообразил, что Авдеев уже давно водит его за нос. Юра даже не был в курсе, что тот директор рекламного агентства. Он принимал его за частное лицо, а не за юридическое.

— А каким образом Арсений Павлович общался с Ксюшей?

— Так он снимал ее в этой рекламе.

— Что, возил с собой в Мексику?

— Зачем? — удивилась Юриной неосведомленности Полина. — Он снимал ее в студии. А потом они сделали монтаж.

— И все? Больше он ее не видел?

— Видел, — неохотно промолвила Полина. — Не раз был в гостях.

«Не его ли тапочки мне пришлись по размеру? — ревниво спросил себя Соболев и сам же ответил: — Нет, халат тогда был бы мне короток и узок в плечах».

— Он еще снял Ксюшу в какой-то рекламе, — продолжала тем временем Крылова. — Но у него не было повода мне мстить. Это глупо — подозревать Арсения! — искренне возмущалась Полина. — Он сам меня бросил, — грустно призналась она, — но мы еще иногда перезваниваемся…

— И давно он вам звонил?

— Перед моим отъездом в Испанию… — Она вдруг приподнялась, села на край кровати и обхватила ладонями лицо. — Я знаю, кто мне мстит!

— Кто? — не удержался Соболев.

— Какая скотина! Какая свинья! — раскачивалась она из стороны в сторону. — Да, это он, Ленчик. Он тоже звонил мне перед отъездом в Испанию, интересовался, с кем я оставлю Ксюшу. Скотина!

— Чем вы ему досадили?

— Обозвала импотентом и спустила с лестницы! — На Полину вдруг напал смех, перешедший в новые рыдания.

Юра не находил себе места, не зная, как ее успокоить. Но Полина успокоилась сама, она неожиданно замолчала, встала и прошла к зеркалу.

— На кого я похожа! — простонала она, расчесывая неподдающиеся волосы. — Представляю, сколько я вам сегодня доставила хлопот! Вы ведь подумали, что у меня «крыша поехала», когда я бросилась к вам в объятия? Признайтесь… — Она изобразила на своем зареванном лице подобие кокетливой улыбки.

— Да. Было немного, — признался Соболев.

— Налейте мне чаю, — попросила она, — и расскажите, что намерены предпринять вместе с вашим другом.