Бумажный тигр. Власть (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич. Страница 50

Это было не ветхое Библейское «ничто», сухое и слежавшееся, как пустота внутри шляпной коробки, а пустота совсем другого рода. Ледяное бездушное пространство, царство молчаливой смерти, поглощающее звуки и запахи. Запретный чертог дворца мироздания, в котором слабый и жалкий человек не имел права существовать, но в который все-таки проник, где силой, а где и хитростью…

У пустоты за стеклом не было ни цвета, ни формы.

Она была бездонной, оттого от одного взгляда на нее делалось пусто и холодно внизу живота, а пальцы рефлекторно пытались вцепиться в любой оказавшийся поблизости предмет обстановки, точно у тонущего, хватающегося за обломки. В этой пустоте, казалось, и в самом деле можно утонуть, лишь взглянув на нее. Исполинский объем, лишенный объектов и ориентиров, чудовищно воздействовал на разум, привыкший оперировать твердыми материями и четкими расстояниями.

В пустоте не было верха и низа. В ней даже не было направлений. И в ней совершенно точно не было знакомого серого камня Майринка, такого основательного и надежного, который Лэйд привык попирать собственным весом.

Не было локомобилей. Улиц. Домов. Не было даже здания Канцелярии, которое, казалось, находилось здесь с рассвета времен, едва только Господь отделил свет от тьмы.

Если в этой пустоте что-то и существовало, то только пепел.

Невесомый серый пепел, беззвучно бьющийся о стекло.

Крохотные угольные снежинки, парящие в пустоте за тонкой преградой из прозрачного стекла. В один миг они казались танцующей метелью, движимой в мире без направлений и сторон света, в другой — неподвижно висящими хлопьями, незаметно для глаза меняющими форму.

Синклера стошнило, но никто не сделал попытки помочь ему. Никто не нашел в себе даже сил отвернуться от окна.

— Что это? — спросил Крамби. Он был потрясен, он был очарован, он был испуган до смерти — как крохотный мотылек, увидевший в глухой ночи ослепительный огонь старины «Уитби Уэст Пьер[18]», — Что это такое?

— Пу-пустота, — благоговейно произнес Лейтон, немного заикающийся и тоже поддавшийся гипнотическому влиянию, — Бесплотный эфир. Шуньята[19]. Войд.

Розенберг разразился злым лающим смехом.

— Пустота! — он попытался дергающимися пальцами вновь наполнить стакан, но бутылка плясала у него в руках, — Окажись вы в этой пустоте, Лейтон, от вас не осталось бы и лоскутка! Впрочем, может, это и к лучшему. Уж после того, как я прочел последний отчет по ревизии…

Крамби и сам с трудом ворочал языком, точно пьяный.

— Вы были там?

Отчаявшись совладать с бутылкой, Розенберг швырнул ее об пол. Удивительно, но никто даже не вздрогнул от звука бьющегося стекла. Все как зачарованные смотрели в окно. Туда, где вздымаемые волнами несуществующего ветра, медленно кружились в пустоте серые хлопья.

— А вы, конечно, хотели бы? Черт! Уж спасибо большое! Я видел, что сталось с Ходжесом!

— Каким еще…

— Этот болван выскочил за дверь первым, — буркнул Розенберг, — Чертовски прыткие ноги, как для старшего секретаря. Едва не смял меня в дверях, должно быть, совершенно ополоумел от страха. Он бросился наружу, крича во все горло. Проклятый паникер, на таких нельзя полагаться. И…

— Исчез? — тихо спросил Лейтон.

— Унесся? — Крамби потянул пальцем за ворот, ослабляя безобразно висящий галстук, залитый вперемешку вином и кровью, — Как в сказке?

Розенберг покачал головой. Вызванная рыбным порошком эйфория удивительно быстро отпустила его, оставив обезвоженную оболочку с потухшими глазами.

— Нет, — сказал он, — Не унесся. Его кожа стала прозрачной, будто напитанной светом звезд. А кости стали сплавляться друг с другом, превращаясь в расплавленную медь. Он даже кричать не мог потому что зубы сплавились с челюстями воедино. Он дергался и бился снаружи о дверь, пока его прозрачная плоть истончалась и стекала, а кости сливались и перекручивались и лопались и…

Кто-то милосердно плеснул в стакан бренди и протянул Розенбергу. Но тому потребовалось еще полминуты, чтоб выплеснуть жидкость себе в глотку.

— Он превратился в какую-то дьявольскую штуку вроде астролябии. Огромная медная астролябия, плывущая в пустоте, и кое-где еще видны были суставы и ребра, а шестерня была сделана из его позвонков и…

Розенберг поперхнулся, бренди заклокотал у него в горле. Продолжать он не смог.

— Несчастный Ходжес, — пробормотал Лейтон, ни на кого ни глядя, — Я надеюсь, ему пришлось легче, чем Дэвису и Эшби. Они выскочили через черный ход, прежде чем все опомнились. Я слышал их крики и…

— Эшби — кредитного эксперта? — сухо спросил Коу, глядя в окно, — Шатен, со стеклянным глазом?

— Да, это он. Вы их видели?

— Ни того, ни другого. Но минуту назад в северо-восточном направлении проплыл стеклянный глаз размером с глобус, покрытый чем-то алым. Впрочем, — Коу задумчиво царапнул ногтем стекло, — У меня нет оснований более считать это направление северо-восточным.

— Господи, закройте шторы! — приказал Крамби сквозь зубы, — Я не могу на это смотреть. Это… Это же какой-то кошмар. Немыслимо.

Да, подумал Лэйд, немыслимо.

Иногда, чтобы пощекотать себе нервы, мы придумываем страшные истории про ужасных существ. И единственное, что заставляет нас ощущать себя в безопасности, это ощущение немыслимости выдуманного. Эта немыслимость надежно защищает нас от плодов нашего воображения, как разум защищает от кошмарных сновидений, запертых в мире грез. Но у этой преграды из немыслимости при всех ее достоинствах есть один недостаток. Она тонкая, как оконное стекло. В какой-то миг мы просто слышим звон и, прежде чем успеваем спохватиться, оказывается, что метаться уже слишком поздно.

— Бросьте вы уже свои чертовы часы! — оскалился Розенберг, — Или вы так боитесь пропустить пятичасовой чай? Если так, уверяю, в скором времени у всех нас обнаружатся проблемы посерьезнее!

Только тогда Лэйд понял, что безотчетно вновь вынул проклятый брегет, который жег ему кожу, точно серебряный амулет демонические покровы, и привычно щелкнул крышкой.

Обе стрелки смотрели ровно вверх, слившись воедино. Они не отсчитали ни одной минуты за все это время, не прошли ни одного деления. Потому что…

Сам не зная, зачем, Лэйд осторожно взялся пальцами за головку подвода и провернул ее несколько раз. Затрепетав, стрелки двинулись по своему извечному маршруту против часовой, обежав четверть круга. Но стоило Лэйду отнять пальцы от головки, как они вздрогнули, затрепыхались под стеклом, точно издыхающие змеи в прозрачном аквариуме, и медленно поползли обратно. Лишь достигнув самого верха, невидимая сила освободила их, вновь сделав недвижимыми.

— Мой Бог, — пробормотал Лэйд одними губами, чувствуя, как язык во рту съеживается, точно он вдохнул кружащей за стеклом пустоты с хлопьями пепла, — Это не ноль. Это двенадцать.

Ты ошибался с первой минуты, тигр. С той самой, когда переступил порог. Повинуясь слепой привычке, все это время ты искал демона, что прячется в доме. И совсем не подумал о том, что будет, если ситуация примет противоположный оборот.

Если внутри демона окажешься ты сам.

[1] Borchardt C93 — самозарядный пистолет конструктора Гуго Борхардта, 1893.

[2] Toru tekau ma toru nga wahine kairau kua mate (маори) — тридцать три мертвых шлюхи.

[3] Cambre (от глаг. Cambrer — гнуть, изгибать) — движение в балете, резкий наклон корпуса.

[4] Баббит — сплав на основе олова с добавлением сурьмы, меди и свинца.

[5] Манассе бен-Израиль (1604–1657) — активный деятель иудаизма, приложивший много усилий для возвращения евреев в Англию в XVII-м в.

[6] Медаль святого Бенедикта — христианский символ; медальон с символами и текстом, связанными со Святым Бенедиктом Нурсийским.

[7] Соус песто — холодный итальянский соус из базилика и оливкового масла.

[8] Лакшми — богиня изобилия и процветания в индуизме.

[9] Pane di Almatura — традиционный итальянский хлеб из города Альматура.

[10] Камберленд-соус — английский соус из красной смородины и пряностей.