Из-под снега (СИ) - Чоргорр Татьяна. Страница 4

— На какую работу тебя поставить, Нимрин? — спросил кузнец. — Ухаживать за скотом, топить печи, долбить камень, колоть лёд, грести снег? Что ты умеешь делать?

— Мне кажется, я был воином и собирателем знаний. Только, увы, я мало не помню. Я готов делать любую работу. Если позволишь выбирать, лучше в тепле.

— Будет тебе тепло, — добродушно осклабился кузнец. — Небось, на всю жизнь намёрзся, бродяга?

Улыбнуться в ответ, пожать плечами. На всю, не на всю, а намёрзся он крепко.

***

— Кому ты так узко ушиваешь, Аю? — спросила любопытная Дини.

— Да вот, любезный привёз с ярмарки вместо подарков тварь чёрную, страшную и костлявую, как поганый сон, — посетовала младшая жена кузнеца, сноровисто орудуя швейной иглой. — Им с мудрой Вильярой любопытно, видишь ли. А всему дому — страх.

— Погань и есть! — округлив глаза, подтвердила малышка Жуна, одна из кузнецовых племянниц. — От саней отвязывали труп трупом. А в тепле отлежался и задышал. Мы с Вяхи заглядывали в чулан, видели.

Вяхи, дочка кузнеца от старшей жены, сердито зыркнула на кузину, жестом показала, будто укорачивает чей-то болтливый язык.

— Почему никому не сказали? — рыкнула на девочек Тунья. — Хорошим охотницам пристало быть любопытными. Но молчать, когда заметили неладное, нельзя! А ну, пошли во двор грести снег! Чтоб до ночи в тёплых покоях ноги вашей не было! И ты, Дини, не рассиживайся, брысь на кухню.

Девчонки удрали, радуясь, что дёшево отделались: рука у Туньи тяжёлая. Когда затихли торопливые шаги, старшая жена начала журить младшую.

— Ума у тебя нет, Аю, одна жадность на побрякушки! Золотые серьги и бусы из синего жемчуга, а всё тебе подарков любезный не привёз? Летнюю луну тебе подавай?

— Не луну! Я зеркало просила. Стеклянное, какие делают в доме Арна.

— Глядись хоть в воду, хоть в зеркало, краше знахаркиной дочки не станешь, — скривившись, буркнула Тунья.

— Да неужто ты ревнуешь, любезная? — рассыпала смех колокольцами Аю.

Саму Аю считали очень красивой. Гораздо красивее худой, угловатой, нескладно длинной Туньи. Тунья — почти уродина. Сговор двух богатых домов привел Тунью в жёны Лембе, жениха и невесту особо не спрашивали. Не противны друг другу, и ладно. Вот родит Тунья мальчика, непременно когда-нибудь родит, исполнит долг, и сразу выгонит её любезный. Как снегом умыться, выгонит!

Аю кузнец брал уже по любви, став главою дома. Говорили многие, будто брал её за внешнее сходство с той самой знахаркиной дочкой, прежде — первой красавицей клана Вилья, ныне — его хранительницей.

— К мёртвым и мудрым не ревнуют, — отрезала Тунья. — А всё-таки тебе до неё, как зимней луне до летней.

Аю ловко перекусила нитку и взялась за следующий шов. Пусть Тунья хмурится каждый раз, когда в доме гостит мудрая Вильяра. Пусть делается от этого ещё некрасивее, чем обычно. Пусть ворчит на любезного, вместо того, чтобы хорошенько приласкаться к ним с мудрой. Не хочет знать, как хорошо на пушистых шкурах втроём…

Однако на этот раз кузнец выставил за дверь обеих жён. Остался в лучших покоях с Вильярой и чёрной поганью. Это — главный повод для недовольства Аю. Морщатся над переносьем густые, прекрасные белые брови, яростно втыкается в потрёпанную шкуру игла.

Тунья, между тем, не перестаёт ворчать:

— Опять заболтала, дурёха, своими подарками-зеркалами. А не смей пугать детей новым слугой!

— А ты сама-то не боишься?

— А чего там бояться?

***

Тунья сердито передёргивает плечами: Аю — дурёха. Родилась глупенькой, а познав мужа, но так и не зачав дитя за пол-лета и осень, растеряла последний ум. Будет теперь маяться до зимнего сна, стелиться подо всех и вся.

Тунья презрительно кривит губы: она сама даже весной сохраняла здравомыслие. За трезвый ум и хозяйственную смётку кузнец научился ценить навязанную ему жену. Теперь говорит, уезжая, и повторяет, возвращаясь: «Пока ты ведёшь мой дом, Тунья, моё сердце спокойно». Перед осенней ярмаркой сам выковал и надел жене на шею золотую гривну — доверенность на ведение всех дел. Редкая женщина может похвастать, что получила такое не от матери…

Аю всё талдычит о своём:

— Тёмный он насквозь, этот пришлый! Ярость и смерть на нём — чужая и его собственная. Неужели ты не видишь, Тунья?

— Я не смотрю в ту сторону. Пусть знахаркина дочь думает о таких вещах.

— Она-то подумает, а наш любезный?

Тунье всё труднее делать вид, будто ей всё равно. Она безмерно гордится своим кузнецом! Сны мастера Лембы пронзают миры, руки его творят небывалое наяву. Любое дитя знает: именно такие мастера меняют мир, остаются в сказках и в преданиях мудрых. Увы, не всегда они меняют мир к лучшему. Мудрые стоят на страже жизни и равновесия, но посвящённая клана Вилья слишком молода и любопытна сама. Знахаркина дочь скорее втянет друга юности в какие-нибудь безрассудства, чем предостережёт… Казалось бы, при чём здесь странный новый слуга? А всё-таки…

— У любезного ума побольше, чем у нас обеих! Но я тоже за этим прослежу. — Тунья закрепила последний узел на куртке, забрала у Аю штаны и отправилась вручать слуге его новую одежду.

Глава 2

Нимрин дремал в коконе шкур. Сладострастная возня кузнеца и колдуньи, их стоны, рыки и взвизги мешали ему уснуть крепче, но это хорошо, ведь где-то в глубине сна его подстерегает враг. Враг реальный и лютый. Подстерегает во сне. Удивительно, а сомнений-то никаких.

Присоединиться к чужим утехам хотелось всё больше, и в этом тоже мерещилось нечто неправильное. Навязанное извне? Слишком трудно провести границу между собой и миром, чтобы сказать наверняка… Слишком лень шевелиться… Вот же неугомонные!

Видимо, в какой-то момент он всё-таки погрузился в сон, потому что, когда высунул голову из-под шкур, кузнеца в комнате не было, а колдунья спорила с одной из женщин, приносивших еду.

О чём спорили, Нимрин спросонок не разобрал, а стоило шевельнуться, обе замолчали и уставились на него. Колдунья смотрела тепло и благожелательно, взгляд её собеседницы не обещал ничего хорошего.

— Это твоя хозяйка, Нимрин. Старшая жена мастера Лембы, распорядительница Тунья. Её ты будешь слушаться так же, как кузнеца, — на этих словах Вильяра слегка поморщилась, или показалось?

Нимрин склонил голову и бесстрастно-вежливо уточнил:

— А если хозяин и хозяйка дома велят мне разное, кого я должен буду слушаться?

Вильяра улыбнулась, Тунья оскалилась, разница разительная!

На вопрос ответила Вильяра:

— Веление хозяина выше веления хозяйки, моё веление — выше их обоих. Но если случится противоречие, ты сразу скажешь об этом тому, кто велел позже.

— А кого ещё я должен слушаться, кроме вас троих?

Вильяра не успела рта раскрыть, как Тунья рявкнула:

— Всех! Ты младший из младших слуг в этом доме. Здесь никого нет ниже тебя.

Теперь уже колдунья выскалила зубы, и отнюдь не на Нимрина:

— Он мой, Тунья. Мой и других мудрых. Я доверяю его вам с кузнецом. На время, чтобы вы позаботились о нём. Ты хорошо поняла меня, женщина?

Как ни странно, слова колдуньи остудили пыл хозяйки дома. Тунья низко склонила голову:

— Да, я услышала тебя, мудрая Вильяра.

— Посмотри мне в глаза, Тунья!

Жена кузнеца нехотя повиновалась. Колдунья тихо, на грани слышимости, завыла. Нимрин не взялся бы сходу воспроизвести этот звук, но заёмным знанием знал: именно так, заунывным воем без слов, звучат здешние песни и заклинания. Через миг обе женщины завывали в унисон, положив руки друг другу на плечи. Потом они вспомнили о третьем в комнате, разом оглянулись, и Нимрина будто подтолкнуло встать в круг и подпеть. Неожиданно, это оказалось легко, тянуть хором Зимнюю песнь умиротворения. Была ли в звуках магия, Нимрин не разобрал, но они в самом деле умиряли страсти. Тунья теперь смотрела на нового слугу более-менее доброжелательно. Вопрос, долго ли продержится эффект? Но думать о плохом Нимрину не хотелось. Вообще думать не хотелось, и это было неправильно. Может быть, он подумает об этом позже.