Лев и Аттила. История одной битвы за Рим - Левицкий Геннадий Михайлович. Страница 26

— На нем нет даже царапин! Римляне не обманули, в твоей руке, Аттила, меч бога Марса!

— Не жалей, сын, о потере. Нынешний вид твоего оружия говорит, что мы обрели непобедимость, — утешил Эллака предводитель гуннов. Он поднял подарок пастуха высоко над головой и обратился к войску: — Этот меч послал римлянам бог Марс, который покровительствовал им в прежние времена. Пока они владели необыкновенным клинком, не было равных по силе этому народу. Глупцы утратили священное оружие, а мы получили его и теперь будем бить римлян столько, сколько пожелаем.

— Веди на Рим, Аттила! На Рим! Аттила непобедим! — дружно заорало войско.

Весь лагерь пришел в движение. Время выступления в поход настало.

В ожидании, пока гунны снимались со стоянок на дунайской равнине, Аттила распорядился найти пастуха, принесшего необычный меч. Его отыскали на пастбище и доставили к шатру на холме прямо с его плетью, которой он стегал своих коров. Ничтожнейший из гуннов, наряженный в некое рванье, стоял перед Аттилой. В глазах пастуха не было ни страха, ни волнения, ни смущения за свой неподобающий наряд; он с восхищением и гордостью смотрел на предводителя, еще не зная, чего ждать от этого визита.

— Ты оказал мне великую услугу. И заслуживаешь такой же награды, — обратился к нему Аттила. — Тебя проводят в сокровищницу, где сможешь взять столько золота, сколько унесешь. Если сочтешь мою плату недостаточной, то можешь прийти еще раз.

— Благодарю, Аттила, за щедрость. Лучшей наградой для меня стало то, что находка оказалась тебе полезной. Золото мне ни к чему, я не люблю этого мягкого металла, из него невозможно сделать даже нужную в хозяйстве вещь.

— За него можно купить все, что понадобится тебе и твоей семье, — заметил Онегесий.

— У меня есть все, что необходимо для жизни, а лишнее — ни к чему, — равнодушно произнес гунн. — Благодаря найденному мечу мяса в избытке. Телку с искалеченной ногой довелось прирезать.

Аттила нечасто проявлял чувства — даже его сыновья росли обделенными отеческим вниманием, но теперь он подошел к грязному пастуху и крепко его обнял. Радость отразилась на увлажненных глазах сурового военачальника.

— С таким народом мы не можем не побеждать, — обратился Аттила к Онегесию, когда пастух покинул шатер.

— Если б все гунны мыслили так, как этот пастух… — неопределенно промолвил советник.

Тревога витала в воздухе на всем пространстве по южную сторону Альп, впрочем, Италийская земля была неодинока в своем страхе. Некий невидимый мрак окутал и бесконечные просторы Галлии, призывая готовиться к худшему. Не только люди, но и природа во владениях императора Валентиниана чувствовала приближающуюся беду. "Почти постоянно происходили землетрясения, — рассказывает монах Сигеберт, — а на небе появлялись многочисленные знамения. Так, по вечерам небо в северной части становилось красным, как огонь, а через огненно-красный цвет пробивались более яркие и бесформенные огни, наподобие звёзд. Луна покрывалась мраком, появлялись кометы, и происходило многое другое".

Слухи о том, что гунны собираются вторгнуться в Галлию, повергли в ужас населявшие ее народы — еще раньше, чем Аттила оставил Паннонию. Церковь как могла старалась облегчить участь своей паствы. Григорий Турский в "Истории франков" рассказывает о епископе города Тонгра Аравации — человеке исключительной святости, который проводил время в молитвах и постах, неустанно упрашивая Господа не допустить в Галлию свирепое неверующее в Иисуса племя. Но слухи шли, что войско гуннов достигло числа, коего еще не бывало на земле, и нашествие стало неминуемым.

Епископ, благодаря снизошедшему откровению, понял, что земля франков переполнена трехами, и оттого молитвы его не достигают Господа. Тогда Араваций направился в Рим, чтобы заручиться покровительством апостола Петра. И вот, приблизившись к могиле блаженного апостола, епископ неустанно молился. В течение двух-трех дней он оставался без еды и питья, дабы ради житейских потребностей не прерывать молитву. Много дней он провел у могилы апостола, и когда душа епископа готовилась покинуть истощенное воздержанием тело, ему пришел ответ от блаженного Петра:

"Зачем ты беспокоишь меня, святейший муж? — спрашивал апостол. — Ведь Господь твердо решил, что гунны должны прийти в Галлию и, подобно великой буре, опустошить ее. Теперь же прими совет: возвращайся скорее, приведи в порядок дом свой, приготовь погребение, раздобудь для себя чистый льняной саван. Так говорит Господь наш, Бог".

Епископу ничего не оставалось, как поспешить домой. Придя в Тонгр, Араваций раздобыл все необходимое для собственного погребенья и начал прощаться с клириками и прочими жителями города. Весь народ принялся умолять: "Не покидай нас, святой отец, не забывай нас, пастырь добрый!" Плач не мог изменить то, что начертано судьбой и о чем известил глас апостола Петра. Обходя свое епископство, Араваций, изнуренный лихорадкой, так и умер в пути. Прихожане похоронили его возле столбовой дороги.

Гунны идут на запад

Войско Аттилы покинуло свои стоянки в Паннонии. Огромнейшая конная масса устремилась в ту сторону, где поздним вечером солнце соединяется с землей. Варвары прошли мимо защищенных альпийских перевалов и вырвались на бескрайние просторы Галлии — туда, где не имелось силы, способной преградить им путь.

Перед тем отряды гуннской разведки, словно слепые котята, долго бродили у каменных громадин, созданных природой. Один вид белоснежных альпийских вершин, которые терялись где-то в облаках, был непривычен для них — детей равнины. Наткнувшись несколько раз на римские заставы и потерявши немало отчаянных воинов, разведка гуннов оставила в покое негостеприимные альпийские предгорья. Не напрасно стягивал Аэций все имеющиеся войска к подножью гор, ведь если б проходы не были хорошо защищены, гуннская лава затопила бы италийские равнины. Несомненно, грабеж богатых городов для гуннов был предпочтительнее галльских провинций, по которым уже прошли толпы таких же кочевников:

На этот раз римлянам удалось спасти от вражеского вторжения Италию, однако им не хотелось окончательно потерять и часть своих владений в заальпийской Европе, по которым теперь двигался Аттила.

Многочисленное гуннское войско (историк Иордан оценивает его в полмиллиона человек) на сей раз двигалось нескоро, управлять такой массой людей было невероятно сложно. У римлян имелось некоторое время на ответные действия. Впрочем, обе стороны задолго до битвы мечей вели войну умов.

Противник Аэция оказался необычайно хитрым, несмотря на то, что Аттилу римляне презрительно именовали варваром и дикарем. Надменность и презрение к врагу ни к чему хорошему не ведет, и римской гордыне случалось быть поверженной недооцененным противником. В то время как войско переправлялось через Дунай, от шатра Аттилы во все концы земли летели гонцы. Имея огромнейшую армию, правитель гуннов не гнушался вести войну с помощью искусного притворства и незнакомых ему письменных знаков. Писцы не пользовались уважением гуннских воинов, но были высоко ценимы их предводителем. Теперь команда разноплеменных буквенных знатоков из последних сил старалась поспеть за Аттилой и Онегесием, занося на пергамент их коварные слова.

Один из посланцев Аттилы прибыл в Равенну. Трясущемуся от страха императору Валентиниану он передал письмо своего владыки. Простодушный император сразу успокоился, ознакомившись с его содержанием: в нем не было требований о выдаче Гонории, не упоминалось и ее приданое величиной в половину империи. Аттила писал, что не желает римлянам зла и воевать с ними не намерен. Гунны идут наказать их общих врагов — вестготов, которые отказались выдать перебежчиков.

Вестготов, самовольно расселившихся на землях нескольких римских провинций, римляне никогда не считали своими друзьями. Не в силах бороться с ними, Рим, стиснув зубы, признавал варваров союзниками — федератами. Валентиниан не имел ничего против, чтобы "союзников" побили гунны, а потому настроение у него поднялось. Аэция же неожиданные откровения Аттилы озаботили, как не могло не тревожить и то, что огромная армия вышла из Паннонии и ступила на землю провинций, которые еще считались римскими.