Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич. Страница 62

Все подавленно замолчали. Атмосферу разрядила императрица:

— Как бы там ни было, ты, Алымушка, вряд ли была бы счастлива с Бецким. Все ж таки 20 лет разницы с мужем — это не 60!

— 54, — уточнила Глафира.

— О, существенная поправка! — рассмеялась Екатерина. — Он годился тебе не в мужья, не в отцы даже, а в дедушки! Ну, допустим, был тогда еще крепок как мужчина. Но надолго ли? Год, другой — и всё. Ты же — юная, красивая, озорная — стала бы ему изменять с молодыми. Он бы ревновал. Может быть, выслеживал. Учинял скандалы. И твоя семейная жизнь превратилась бы в ад!

Ржевская сидела понурившись.

— Так что ни о чем не жалей, — подытожила государыня. — Как обычно повторял Кандид у Вольтера: «Tout est pour le mieux dans le meilleur des mondes!» [62]

— Вы, конечно, правы, — слабым голосом отозвалась Глаша. — Только Бецкий с горя ослеп. А затем и вовсе его поразил удар…

— Значит, на роду было так написано, — веско заключила царица. — Некого винить. Сам виновен, что влюбился в молоденькую. Знал ведь наперед, старый дуралей, что в таком возрасте страстные амуры оборачиваются недугами. После семидесяти о душе надо думать, а не об алькове!

Все подобострастно зафыркали, кроме Алымовой: та молчала, как истукан.

— Ладно, о покойном — или хорошо, или ничего. А поэтому помянем еще раз светлой памяти Ивана Ивановича. — Государыня подняла бокал. — Спи спокойно, добрый, верный друг. Ты навечно в наших сердцах. И не нам осуждать твои порывы. В главном ты велик. И покойся с миром!

Выпили опять же не чокаясь, Глаша продолжала утирать слезы, но уже украдкой и не привлекая внимания.

Вскоре разговор перешел с Бецкого на другие, более приземленные, предметы, и обед превратился из поминок в рядовое застолье; жизнь брала свое, и никто, кроме Ржевской, больше не сожалел об ушедшем.

Только на прощанье самодержица подошла к Алымовой и украдкой сунула ей в руку нечто круглое, прошептав на ухо (сделав вид, будто бы целует ее):

— Это для твоего Павлуши. Распорядись для него на свой вкус…

Павел Алексеевич Ржевский, старший сын Глафиры, по ее легенде, якобы происходил от Павла Петровича, будущего императора российского…

Позже, уже в коляске, женщина разжала ладонь: там лежал золотой перстень с бриллиантами, потянувший не менее чем на 70 тысяч рублей.

Слава Богу, всё закончилось: Бецкий в могиле, скорбные церемонии прошли, и на сердце стало намного легче. Завтра пойду к заутрене, закажу еще одну заупокойную службу и сама помолюсь о его душе. Свечечку поставлю. Пусть ему теплее станет на небесах.

Я надеюсь, он меня простил. Если и считал своей дочерью, вряд ли мог в чем-то упрекнуть. Так, по мелочам. В целом же гордился, преклонялся, даже порой побаивался. Не у каждого дочь — императрица российская. Называемая при жизни Великой! Нет, ему я жизнь не испортила, даже несмотря на историю с Глашкой. Мне расстраиваться грех.

И потом я не виновата, что мой Павел оказался столь уж плодовитым — десять законных детей и с десятка два незаконных!.. Всех, кого я знаю, я облагодетельствовала примерно. А кого не знала — тут уж, не обессудьте, не моя вина.

Просто ему заняться нечем: лишь потешное свое воинство, празднества с балами да амурные приключения. Я его к кормилу не подпускаю, знаю, что наделает мерзких дел, как его покойный папаша — Петр Федорович… Лучше пусть сидит в Гатчине и детей множит — всё вреда меньше государству.

Трон же передать надо Сашеньке. Это решено. Под каким предлогом — мы еще обдумаем. Время пока есть.

А сегодня — только о хорошем. Надо отвлечься от грустных дум. Вечер провести легкомысленно, весело, словно никаких похорон не случилось. Похороны в прошлом — поскорбели, поплакали — баста! Мертвым — память, а живым — забота и счастье.

Всем приглашенным на этот вечер было разослано предуведомление, что, по распоряжению самодержицы, дамы должны быть в греческом (тоги, туники, сандалии, собранные в пучок волосы), а мужчины в цветных фраках с пестрыми жилетами. Мини-карнавал.

Собрались в экзотическом Китайском зале — тоже пестром, цветастом, с шелковыми занавесями, ширмами, картинками, безделушками, присланными из Китая, а посуда и вазы — все китайского фарфора.

Вышла императрица в греческом, очень похожая на изображения богини плодородия и живительной силы природы Деметры: белый плащ-пеплум, красная накидка, волосы скреплены диадемой-обручем, в левой руке — рог изобилия с фруктами. Шла по зале и, здороваясь с приглашенными, раздавала каждому виноградинки, сливы, райские яблочки. Небольшой оркестрик, сидя в углу, мелодично играл при этом из «Волшебной флейты» Моцарта. А закуски были только фруктовые и еще бисквитные пирожные с фруктами.

— Господа! — обратилась ко всем присутствующим государыня. — Мы сегодня прощаемся с летом. И вкушаем его дары. Радуемся последним теплым дням. На пороге — осень, грустная пора, а за ней зима, холода да вьюги. Осенью и зимой надо заниматься важными делами. А остаток летнего тепла проведем в праздности и веселье. Развлекаемся, дорогие друзья, пьем вино и слушаем чудесную музыку!

Села в кресло в окружении светских дам. Говорили о Моцарте, о его масонстве, о загадочной смерти четыре года назад — вероятно, от отравления.

— Не хочу сегодня о траурных предметах, — оборвала тему Екатерина. — Жизнь, свет, тепло — вот о чем беседуем.

Кто-то сообщил: внучка Ломоносова — Софья Алексеевна Раевская — ждет ребенка, но поехала с мужем, Николаем Раевским, в полк его драгунский.

— Как же, как же, знаю Колю Раевского, — покивала императрица, — он прекрасно показал себя в польской кампании, и Суворов немало его хвалил. Да и Соня — симпатичная девушка, дочка моего библиотекаря Алексея Константинова, я ее люблю. — Помолчав, добавила: — Только зря она поехала в этом положении. Ведь Нижегородский драгунский полк, в коем командир Коля, придан корпусу Валериана Зубова, на который возложена миссия — с персами сражаться. Будет жарко. — Съела виноградинку. — Ну, да Бог даст, всё у них обойдется [63].

Сделала знак Державину, чтобы подошел. Тот был в ярком гороховом фраке и коричневом жилете в белый горошек.

— Гавриил Романович, что-то ты невесел сегодня? Все мы тут радуемся теплым дням, а тебя словно из январского сугроба достали!

Дамы в окружении прыснули в свои веера. Стихотворец развел руками:

— Так ведь к вам — сразу же с поминок по Бецкому. Только и успел, что заехать домой и сменить траурный костюм на веселый.

— Фуй, опять поминки! — сморщилась царица. — Я же приказала на этом вечере — ни полслова о грустном! Ладно, так и быть, расскажи, но коротко: всё прошло прилично? Ты, я слышала, произнес вдохновенную надгробную речь?

Собеседник вежливо поклонился:

— Говорил, что думал и как сумел. Даже мысль возникла — написать стихи на кончину благотворителя. И уже родилась одна строфа:

Самодержица прицокнула языком:

— Что за прелесть это, любезный Гаврила Романыч! Краше и не скажешь. Сочиняй дальше, а потом целиком зачтешь. Я велю на его надгробье высечь слова: «Луч милости был, Бецкий, ты!» Хорошо, хорошо, молодец, голубчик! — А когда Державин ушел, тяжело вздохнула: — Прямо за живые струны задел. Сердце слегка заныло — настроение перебил. Ну да ничего, мы сейчас в картишки сыграем — отвлечемся, пожалуй.