Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения. Страница 47

— Вы побледнели. Хотите воды?

— Нет.

— Такое иногда бывает. Даже если начнутся схватки, на данном сроке ребёнок уже вполне жизнеспособен, и современный уровень развития медицины и техники вполне позволит его выходить. Вам не о чем беспокоиться.

— Да, конечно, — автоматически отвечаю я, на самом деле глубоко внутри уже не находя себе места и ещё больше теряясь по причине того, что, оглянувшись на стул, где только что сидела Оливия, обнаруживаю исключительно пустое место.

Лишь выйдя в коридор, я чудом успеваю заметить, как за ней закрывается дверь туалета. А ведь ей нельзя было уходить, ничего не сказав. Теперь мне необходимо, чтобы эта женщина всегда была перед глазами и под моим присмотром. Только как я планирую всё это осуществить, не отказавшись при этом ехать на гостевые игры? Кто не откажется мне помочь и согласится побыть с Лив в течение пяти дней, и при этом не в ущерб себе, и, что не менее важно, к кому я сам вообще смогу обратиться? Пока я перебираю первые пришедшие в голову варианты и сразу же отметаю маму и Лилиан, Оливия появляется в коридоре к моему немалому облегчению. Однако я всё равно не могу открыто его показать, что в какой-то степени вынуждает меня держаться за агрессию. Хоть я и знаю, что так лишь, вероятно, приумножаю её неблагополучное состояние, а не стираю все предпосылки в порошок и не делаю собственному ребёнку лучше.

— Ты носила что-нибудь тяжёлое? Продукты, например?

— Нет. Их мне привозит отец. Спасибо, что спросил.

— Что это значит?

— Это значит, что хватит орать на меня, — идя чуть впереди, Оливия внезапно останавливается посреди коридора и поворачивается лицом ко мне, — я не делала ничего, чтобы всё это происходило. Я делаю всё правильно. Я не ем ни острое, ни мучное, ни жареное и не запихиваю в себя сладости в необъятных количествах, и самое тяжёлое, что я ношу, это этот ребёнок, но ты мне не поверишь, поэтому давай ты просто скажешь мне, что ты хочешь, чтобы я сделала, и я это сделаю.

— Ты должна переехать.

— К тебе? Какой смысл? Ты всё равно завтра уезжаешь. И даже в остальное время дом это не то место, где ты проводишь большую часть своего времени. Исключения бывают только тогда, когда ты прячешься ото всех, — она права. Она, чёрт побери, так сильно права, что меня это злит. Но злиться на истину весьма непродуктивно. Я действительно засиживаюсь дома только в тех случаях, когда хочу исчезнуть, и чтобы меня никто не трогал. Наверное, это уже и не дом вовсе, а так, лишь убежище. Весьма дорогое и слишком просторное для одного человека, которому не с кем всё это разделить, чтобы воспринимать и относиться к зданию как-то иначе.

— Нет. Речь не обо мне, — как бы сильно какой-то частью своего внутреннего существа я именно этого и не желал, это, однако, худшая из всевозможных идей на свете. Мне не будет трудно готовить что-то по мере своих способностей и при наличии времени, а сложные блюда заказывать из ресторанов и носить еду вместе с напитками и таблетками прямо в кровать беременной бывшей, потому что ей нельзя вставать. Но что мы будем делать в остальное время даже с учётом того, что завтра я уезжаю, но вернусь ещё до истечения оговорённой недели? Сидеть в разных комнатах без взаимодействия, общения и совместного времяпрепровождения? В нормальной женатой паре, находящейся в ожидании пополнения и столкнувшейся с трудностями на этом пути, люди не собирались бы позволить им отдалить их друг от друга. Так мы лишь сойдём с ума, и больше ничего. — Ты не будешь жить со мной. Но я могу отвезти тебя к родителям. Если надо, сначала заедем за твоими вещами. А по дороге купим лекарства по списку.

— И что я буду там делать?

— То же, что и в любом другом месте, где есть кровать. Находиться в ней. Мэриан позаботится о тебе. Я всё ей расскажу.

— Позаботится она, как же… — тихо отвечает Лив, но поскольку делает она это, уже отвернувшись и сделав шаг в сторону мягких кресел, я точно не уверен в том, что расслышал всё правильно, и потому вынужденно переспрашиваю:

— Что ты сказала?

— Ничего, Картер. Это всё равно неважно. Я ведь и сама всё могу.

— Тебе плохо? — она садится и отворачивается, и больше всего на свете мне хочется опуститься рядом с ней хотя бы на подлокотник, отвести волосы в стороны, посмотреть в её глаза и дотронуться до живота, но я боюсь, что в таком случае сделаю что-то такое, что выходит за рамки этих вещей. Например, скажу то, что не хочу или просто не должен затрагивать ни под каким предлогом. Поэтому и остаюсь на расстоянии.

— Нет. Просто о чём я вообще буду с ней разговаривать?

— Откуда же я знаю?

— Но ты знаешь, что доверительных отношений между нами нет. У нас больше любовь на расстоянии, но без этих слов. Я никогда их от неё не слышала.

— Решение этих вопросов совсем не моя проблема, Оливия, — чего она вообще от меня хочет? Чтобы я привёл в качестве примера свою семью и то, что при необходимости мы всегда можем собраться за одним столом и поддержать друг друга, и посоветовал ей как-нибудь попробовать то же самое? Но то, что работает и помогает нам, необязательно сработает в её случае. Мы ведь говорим о том, что чувствуем, а не избегаем этого, как чумы, в отличие от, как теперь выясняется, и Мэриан, а не только моей бывшей жены. У меня… — у меня полно и своих забот, которыми я благодарен исключительно ей, хочется сказать мне, но сделать это просто не поворачивается язык. Она всё равно моя зона ответственности. Особенно сейчас. Наверное, я не смогу оставить её в такой ситуации. Даже если на родителей. — Мы не станем это обсуждать. Я больше не часть твоей семьи.

— Но как раз по этой причине ты вообще не ощутишь моего присутствия. Нам уж точно нет нужды лезть друг к другу в душу или просто в личное пространство. Мы будем словно два незнакомца, попавшие в непогоду и нашедшие укрытие посреди поля, — если бы всё действительно было так просто, но…

— Я найду того, кто присмотрит за тобой, пока меня нет. Поехали за твоими вещами.

***

— Можете спать в моей комнате. Свежее постельное бельё в шкафу. Кухня в твоём полном распоряжении. Холодильник я вчера заполнил. Если понадобится что-то ещё, деньги на полке в прихожей.

— Я всё ещё не уверена, что это хорошая идея, Дерек.

Я и сам, признаться, не уверен. Теперь, по прошествии времени, спустя одну ночь и при свете дня то, что Оливия вот уже почти сутки находится в моём доме, в доме, который когда-то был для нас общим, пусть я и приобрёл его задолго до её появления в моей жизни, кажется мне чем-то странным, сюрреалистичным и парадоксальным. Но всё станет даже хуже, чем обстоит сейчас, если я пойду и скажу ей, что, переспав с этим, взял и передумал. Это выставит меня в самом негативном свете, какой только может быть, превратит в подонка и козла, хотя я подозреваю, что это вряд ли сделает ей больно, но точно больно будет мне. Потому что я не хочу таким быть, даже когда вроде бы хочу.

— Но ты же уже приехала сюда и здорово меня выручишь, Дениз.

— Я напоминаю, что у меня двое детей. Двое маленьких, зачастую непослушных и порой надоедливых сыновей, которые могут обойтись без своей мамы несколько часов, но не дней.

— И я готов к тому, что они тоже здесь и, возможно, всё мне разнесут, — Дениз строго наказала Джейми и Дэвиду сидеть на диване, когда объясняла им, что отлучится поговорить с дядей Дереком, и ничего вокруг не трогать. Они не производят никакого шума, но, возможно, это поры до времени, а может, тишина вообще ничего не доказывает. Если я пока не слышал грохота упавшего телевизора или чего-то подобного, это вовсе не показатель, что мальчики так и остаются словно прикованными к мебели. — Наверное, это даже будет отличной практикой. Если не захочешь, можешь не убирать погром. Я потом сам. Просто останься и присмотри за Лив. Врач разрешил ей ненадолго выходить на улицу, но я всё-таки предпочитаю, чтобы она дышала свежим воздухом около окна и выбиралась из кровати, только если в туалет или на кухню.