Тагир. Ребенок от второй жены (СИ) - Сафина Анна. Страница 42

— Если я пройду лечение, ты же меня простишь? — делает просящие глаза, смотрит с надеждой. — И всё будет как прежде?

Чувство, словно я нахожусь в вакууме и не могу достучаться до ее разума, пугает. Передо мной сейчас далеко не здоровый человек. Больной. Душевно и морально.

— Ты покушалась на жизнь моей Ясмины, Наиля. Дважды! Думала, я не узнаю, что ты хотела убить Ясмину и моего ребенка?! Надеялась, спущу это с рук? — рычу, мечтая ее придушить, но держусь ради будущего с луной моего сердца. — Лучше не зли меня. Место тебе в тюрьме, но я вижу, что ты нездорова, считай это моими отступными. Вылечишься, тебя отправят на родину доживать свой век. Но никогда больше не приближайся к моей семье.

— А кто твоя семья, Тагир? Ясмина? — нижняя губа дрожит, она продолжает отыгрывать роль сирой и убогой, всеми обиженной маленькой девочки. — Да она…

Не знаю, что Наиля хочет сказать. Раскрываю всё это время стиснутый кулак и показываю ей.

— Не узнаешь? — холодно спрашиваю, тщательно отслеживая каждую эмоцию на ее восковом лице.

Она затыкается, испуганно сглатывает, берет себя быстро в руки.

— Это… Кулон. Это мое, Тагир, отдай! — даже голос повышает, жадно смотря на лунное украшение, которое так дорого моему сердцу.

Больше, чем всё богатство мира. Больше, чем она может себе представить.

— Ты осквернила в моей жизни всё, чем я дорожил, — стискиваю челюсти, чувствуя, как напряжены скулы. — Отравила воду, которую я пью каждый день, обдала смрадом воспоминания, которыми я жил. Я думал, ты мое наказание от Аллаха за собственные грехи, а ты оказалась обычной воровкой.

— Нет! — крикнула, по щекам ее потекли слезы. — Это она! Это Ясмина воровка! Она украла у меня всё! Тебя! Твою любовь! Даже кулон… Это должен был быть мой кулон! Ты должен был подарить его мне! Ты мой, Тагир, мой!

Глаза у нее стали выпученными, рот искривлен, Наиля стала хныкать, прижимая руки к груди, кидая взгляды то на меня, то на украшение.

— Ты больна, — поджал губы и засунул подвеску в карман.

Ясмина больше не сможет надеть мой подарок. Он безнадежно испорчен гнилым дыханием этой женщины. Но и выкинуть то, что символизировало мою любовь, выше моих сил. Что ж. Настало время вырваться из оков чужого плена…

— Талак! — произношу роковое слово, значение которых Наиле ясно как день. Не жалею ее, добавляя: — Ты не получишь ничего, что было предусмотрено брачным контрактом. До этого момента я еще думал оставить ли тебе что-то, но теперь не сомневаюсь. Такие, как ты, должны гнить в яме, вырытой собственными руками. Как это сделала ты.

— Ты не посмеешь! Я свяжусь с твоими родителями, Тагир! — верещит Наиля, ударяя кулаком по груди несколько раз и проливая слезы.

— Надеешься, что встанут на твою сторону? — презрительно дергаю губой. — Не обольщайся, они примут мою волю, хотят того или нет.

Может, зря я не сказал им с самого начала, какое гнилое у нее нутро, и чем она держала меня возле себя столько лет.

— Это ты ошибаешься, Тагир, — прищуривается, словно знает что-то, о чем пока не в курсе я сам. — Твоя мать всегда будет на моей стороне. Всегда…

— Талак, — добавляю суровее, еще сильнее сгущая обстановку.

Ее зрачки начинают тревожно бегать из стороны в сторону, она приподнимается, часто дышит.

— Тогда я… — сужает глаза, и мы оба знаем, что собирается сказать: — Заявлю в полицию, кто убил Аслана.

— Хочешь засадить меня в тюрьму? — усмехаюсь, видя ее злое лицо.

Но на этот раз чувствую себя свободным, нет того страха, что был восемь лет назад.

— Не притворяйся, Тагир. Мы оба знаем, что не ты убил брата Ясмины.

Снова ее козырь, о котором я не смог сказать ни отцу, ни матери. Не стоит им волноваться из-за этой мрази.

— Заткнись! — рычу, дергаюсь и хватаю одной рукой за ворот ее рубашки. — Только пикни, никто тебе не поверит.

— Ой ли? — усмехается эта гюрза.

Выдыхаю, отпускаю, отталкивая ее спиной к стенке.

— Даю тебе шанс одуматься, — цежу сквозь стиснутые челюсти. — Психиатр выдал заключение по твоему состоянию. Никто не поверит бредням пациентки Кащенко.

Она от моих слов дергается, будто не верит, что я поступлю так с ней.

— Мне, может, и не поверит, а неоспоримому доказательству очень даже! — вскидывает голову, обжигая меня яростью взгляда, усмехается зло, победно.

Но на это у меня уже есть ответ.

— Уверена, что надежно спрятали его с отцом? — говорю о том, о чем знаем мы оба. О рычаге давления, которым Наиля восемь лет держала меня на поводке. О причине, по которой я заключил этот брак. О том, что было в руках Наили и ее отца.

Она меняется в лице, хватается ногтями за щеки, сильно растопырив пальцы, будто хочет расцарапать себе лицо или содрать кожу.

— Ты не мог его найти! Не мог! — трясет головой.

— Вы с отцом потеряли бдительность, почуяли мнимую власть, верно? — усмехаюсь, закидываю удочку. Иду ва-банк: — Правильно говорят: если хочешь что-то спрятать в надежном месте, спрячь это под самым носом.

Наиля теряет дар речи, только сипит, выведенная на чистую воду. А я чувствую, как тугая удавка на шее заметно слабеет. Первый вдох свободной жизни дается с трудом. Но это пока.

— И не советую дергаться. Как только придут результаты экспертизы рубашки Аслана из лаборатории, будь уверена, я уничтожу тебя и твою семью, если ты откроешь свою гнилую пасть, — наклоняюсь и цежу прямо в лицо. — Сама в тюрьму сядешь за подстрекательство к убийству.

Наиля застывает, на ее лице отчетливый страх, даже больше — первобытный ужас.

— Т-ты… Что ты сделал? — хрипит, отодвигаясь и обхватывая себя руками, даже плакать от испуга перестает, словно от результатов зависит ее жизнь.

Чувство западни, что все эти годы довлело надо мной, стало отпускать, впервые за восемь лет. То, чего я добивался, решилось так просто, стоило лишь сделать то, о чем я всё это время мечтал. Пусть болтает, но после собранных доказательств о ее регулярных издевательствах над прислугой, которая даст показания, стоит лишь надавить. Не зря дал приказ охране установить камеры видеонаблюдения дома сразу же после происшествия на ипподроме.

Много чего узнал и о махинациях ее отца, которые он уже провернул с некоторыми родственниками, что собирался сделать и с оливковыми рощами, которые я желал оставить в наследство сыну, нашему с Ясминой ребенку. И о самом важном тоже узнал. Реакция Наили была красноречивой, значит, я был прав, считая, что Ахмет припрятал на чердаке то, чем они шантажировали меня эти годы. Что ж, гиены сами вскроют свои гнилые тайны.

— Талак! — ставлю точку в нашем разговоре и разворачиваюсь к выходу.

Слышу ее крики и проклятия, перемежающиеся плачем и задыхающимися всхлипами.

Выхожу из больницы и вижу пропущенный звонок с офиса. Заниматься бизнесом нет никаких сил, сейчас все мысли только о Ясмине, но есть вопросы, которые требуют моего решения. Стоило ли вообще покупать компанию Ясмины, раз она отвлекает меня от самого главного в моей жизни.

Заеду на работу, а вечером, как только будут готовы результаты экспертизы, заберу их и поеду домой. Ахмету в моем доме делать больше нечего. Впрочем, теперь это не мой дом больше. Сразу же заберу Ясмину в новый, а этот… Как и желал, сожгу.

Глава 23

Ясмина

Слышу, как в коридоре топает злой Ахмет. Узнаю его по грубому голосу. Бормочет как безумный. Семейное у них это, в самом деле. Поступь шагов тяжелая, что-то роняет, останавливается, гремит лестницей, приставленной к входу на чердак. Я стою у двери и боюсь выглянуть наружу. Хочу уже выйти, чтобы попросить охрану угомонить отца Наили, но не успеваю. Раздается стук в дверь.

— Кто? — чувствую страх и опасность, которыми пропитан, казалось, весь дом.

— Это охрана, Арман, госпожа Ясмина. Господин Тагир заказал доставку еды на дом для вас, сказал, что курьера вы встретите лично. Он отказывается отдавать еду Фаине, — глухой мужской голос по ту сторону, полный надежды.