Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич. Страница 75

Елена пошатнулась, отступила на шаг. Ожоги болели, кисть болела, челюсть болела, хотя и слабее прочего. Самолюбие тоже страдало.

— Посредственно, — сказал Чертежник. Это слово теперь звучало чаще всего при оценке бойцовских навыков Елены. Впрочем, уже прогресс, раньше он выражался куда энергичнее.

— Посредственно. И все же чуть лучше прежнего.

Елене показалось, что у нее проблемы со слухом.

— Что?

— Нашла с кем упражняться?

— Д-да.

— Это правильно. Сразу навыков прибавилось. Надо было раньше искать.

— Но…

Елена хотела бросить наставнику горькие обвинения и осеклась. Фигуэредо проницательно взглянул на нее и сказал:

— Тот, кто ждет смерть по-настоящему, задает себе лишь один вопрос — как лучше подготовиться к неминуемому? Он думает об этом каждый день, каждый час и минуту. А если нет, значит, боец еще не готов и подсказывать ему бесполезно.

Фехтмейстер кашлянул, растер грудь у солнечного сплетения, морщась.

— Схватки лишь с одним человеком закрепощают, ограничивают знание. Если ты не поднялась до понимания, что навык следует оттачивать с разными бойцами, всегда в поисках неожиданностей, значит еще не пришло время.

Он криво усмехнулся, глядя на мрачную физиономию ученицы.

— Я даю знание, ничего не утаивая. Но я не делаю из тебя воина, это уже твоя забота. Хотя… — Улыбка Чертежника стала еще шире и кривее. — На самом деле нет. Если бы я не дал тогда мессер и не предупредил о вызове, сейчас ты лежала бы в общей яме на северном кладбище. Так что я прямо-таки сказочно добр. Есть ли на свете другой столь же щедрый мастер? Не уверен.

Елена опустила голову. Крыть было нечем.

— Ты поможешь мне подобрать меч? — спросила она, не поднимая взгляд. — Или продать тот мессер. Он пришелся по руке.

— Нет, — равнодушно ответил Чертежник. — Это мои клинки. Учитель может одарить ученика оружием, но лишь в особенных обстоятельствах. Ты подобного дара недостойна. Пока, во всяком случае. Голодный не ждет, когда мироздание накормит его, он добывает пропитание. Больной варит себе отвары. Замерзающий собирает дрова и берет огниво. Если ты думаешь, что опасность близка, ищи оружие.

Елена скрипнула зубами… и расслабилась.

— Спасибо за науку, — кивнула она. — Я сделала много ошибок.

Женщина взглянула прямо в глаза наставника. Чертежник молча ждал, кажется, с неподдельным интересом.

— Я чувствую себя, словно жила во сне, не просыпаясь, — неожиданно вымолвила Елена. — Делала вещи, которые нужно было сделать, не задумываясь над их смыслом. Где-то когда увидела, что делать нужно именно так.

Зачем она это говорит?.. И кому она это говорит? Больному садисту, который сломал ей руку просто ради сиюминутного развлечения, который презирает ее как женщину и бесполезного ученика, что никогда не принесет славу наставнику? Елена смотрела в глаза старому фехтмейстеру и понимала, что именно Чертежнику она может сказать все, о чем сейчас думала. Больше никому. Одни не поймут, другие пренебрегут.

— Если ждешь смерти, надо искать учителя. Если будешь долго тренироваться, остальное приложится. Мастер, прежде чем дать знание, должен сказать что-нибудь значимое, серьезное, таков ритуал.

Она уже не столько говорила, сколько размышляла вслух, пытаясь разложить соображения по ящичкам осознания.

— Я не задумывалась, что такое на самом деле жизнь и смерть. Что такое Высокое Искусство. Думаю, только сейчас я начинаю что-то понимать.

Она помолчала.

— Спасибо, мастер.

Елена поклонилась, без подобострастия, но с уважением.

— Спасибо за науку.

Фигуэредо вздохнул, снова потер грудь рассеянным жестом, будто по привычке.

— Вэндера, — отозвался он с неожиданной печалью в голосе. — Все это слова. Только слова. Они красивы, значимы, однако не стоят ничего.

Он шевельнул пальцами, сложил губы дудочкой, будто сдувая невидимую пыльцу.

— Слова это пустой ветер. Только дела имеют значение, больше ничего. Кое-чему ты научилась за год. Могла бы научиться большему. Какие уроки ты извлекла, мы увидим в год следующий. Ступай. Думай. И запомни.

Он снова помолчал.

— Наставники редко делают подарки ученикам. Но тебя я одарил трижды. Меч, перчатки, знание о вызове. Никогда прежде я не был столь щедр. И не собираюсь впредь.

— Я поняла.

— Уходи. На сегодня мы закончили.

Уже на пороге женщина остановилась, обернулась.

— Мастер… Я могла бы сварить эликсиры. Я знаю, как облегчить боль в чреве и сердце.

— Вон отсюда, — сумрачно приказал Фигуэредо.

Елена вздохнула и прикрыла дверь. Чертежник есть Чертежник…

Дальше в планах был визит к Флессе, точнее в мастерскую, где обшивалась герцогиня. Но сначала Елена сделала крюк, зайдя в баню. Конечно, местным банно-помывочным комплексам было далеко до личной купальни Флессы, однако почувствовать себя чистой и надеть свежую рубашку все равно приятно.

Неспешно прогуливаясь по городу, лекарка отметила некоторое затишье, будто Мильвесс устал от напряжения, решил расслабиться хоть на день. Прохожие казались спокойными и дружелюбными, ну, по крайней мере, в большинстве своем. Уличная торговля шла весьма бойко, не слышались возмущенные вопли насчет денег и прочих скандальных тем. Даже вооруженные люди, коих в столице был переизбыток, не искали драк. Словно копили силы и азарт, чтобы выплеснуть их на арене. Возможно, сказался новый слух о том, что в Город прибыл целый караван судов с Острова, груженных чистейшим серебром для монетного двора. Все ждали появления в обороте добрых, новых денег.

Так или иначе, последние пару недель хождение по Мильвессу больше походило на перебежки среди военных действий, однако в этот раз Елена искренне наслаждалась прогулкой. Попутно заметила, что наконец-то близится настоящая зима, причем «злая». Холод все прибывал, а снегопады запаздывали. Если так пойдет и дальше, к весне зерно в голой почве замерзнет, не взойдя. Очередной «тощий» год… Прибрежные районы выживут на рыбе, а тем, кто подальше, придется очень плохо. Особенно горцам, которые издавна покупали зерно.

Чем дальше она углублялась в богатый район, тем больше приходилось следить за обстановкой и глазеть по сторонам, главным образом, чтобы не попасть под чью-то лошадь. Разумеется, мчащийся во весь опор дворянин и не думал следить за безопасностью пешеходов. А еще следовало проявлять особую осторожность с прислугой. Аристократ может вообще не заметить, что ему не оказано должное почтение, однако слуга, наоборот, готов утверждаться за счет хозяина, ретиво защищая честь господина.

Вот и швейная мастерская. Хотя «мастерская» это слабо сказано. Вообще понятие «готовая одежда» в Ойкумене имело оригинальную специфику. Материалы стоили дорого, поэтому шить артикулы про запас никто не стремился. Размеров как таковых не существовало, точнее размер у каждого производителя был один, исходя из личных представлений мастера об усредненной фигуре. Платье шилось под заказ, с меркой, или подгонялось на конкретного человека из того самого размера. Поэтому статус, положение любого горожанина определялись с одного взгляда — «сшито или ушито».

А по-настоящему богатые лавки походили скореена клубы, где состоятельные заказчики проводили часы, а то и целые дни, вдали от суеты низших сословий. Здесь всегда можно было перекусить, утолить жажду, даже вздремнуть в комфорте. Многие юноши бедных родов так подкармливались, переходя из магазина в магазин, изображая требовательных клиентов. Там куриная ножка, здесь бокал вина, вроде не сыт, но уже и не голоден.

Как подобало человеку ее положения, Флесса была очень требовательна к виду и качеству одежды, поэтому зависала в портновских мастерских подолгу. И выбирала лучшие. Этот… наверное, следует сказать «швейный центр», занимал трехэтажный особнячок, маленький, без садика, но весьма уютный. Первый этаж с узкими подслеповатыми окнами крепко врос в землю, там работали обычные швеи. На второй этаж вела отдельная лестница, деревянная, но с искусной резьбой. Здесь принимали клиентов, чтобы уберечь их от контакта с рабочей скотинкой, хранили дорогие ткани, снимали мерки. На третьем этаже заказчиков угощали дорогим вином и оформляли завершение сделки, принимая кошели с оплатой. Печная труба на крыше была закручена вдоль продольной оси, не спиралью, а как винт. Такая кладка делалась трудно, стоила дорого и свидетельствовала о процветании конторы.