Дворянство Том 1 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич. Страница 84

Елена проверила его температуру путем наложения руки на лоб, строго напоила отваром. Она, честно говоря, опасалась последствий пинания мяча во дворе, но рассудила, что риск более-менее приемлем, а немного физической активности выздоравливающему не помешает. К тому же играли недолго, и на дворе начиналась форменная оттепель, было тепло и безветренно. Мяч получился смешной и постоянно разматывался на тряпки, но было весело.

Мальчишка в игре походил на щенка-переростка, столь же нелепый, будто конечности у него действовали каждая сама по себе. Елена с удовлетворением отметила, что повелитель мира улыбался, более того, пару раз даже попробовал рассмеяться. Получалось как-то страшненько, будто лицо Артиго закостенело, будто маска, и не могло воспроизводить ничего сверх заложенной программы. Но это все-таки лучше, чем трагическая физиономия мученика у столба с гвоздями, и Елена поздравила себя с маленьким педагогическим успехом. Раньян так и не появился, он улаживал какие-то дела с городским самоуправлением, а затем, по обмолвке Насильника, ушел буквально «в леса» с Жоакиной. Видимо о чем-то серьезно разговаривать, потому что уединиться ради плотских утех можно и в более комфортной обстановке.

После мяча Елена поручила Грималю тщательно пропарить мальчишку в бане, без фанатизма, чтобы не нагружать и так слабое сердце, но прогревая до последней косточки. Артиго перенес испытание стоически, хотя ему явно было до степени отвращения неприятно все, от плебейской «черной» баньки до прикосновений слуги.

А затем они с Еленой долго разговаривали, снова (и вполне искренне) пытаясь как-то притереть друг к другу разное понимание мира. Императору невероятно понравились «Звездные Войны», однако мальчик не понял конец. Елена завершила историю типичной победой добра с полной аннигиляцией зла, и Артиго недоуменно спросил «а зачем?». Здесь и обозначилась очередная точка непонимания, обусловленная разницей культур.

Для Елены абсолютно логичной, более того, единственно возможной формой глобального противостояния было уничтожение противника. Все для победы, тыл сражается в цехах наравне с фронтом, а в конце флаги победителей над вражеской столицей и оккупационная администрация. Соответственно, правильная империя побеждает, неправильная во главе с колдуном-узурпатором прекращает существование, чужие замки сносятся до фундамента, аристократия под неправильными гербами – те, кто остался в живых - упраздняется. Вот этого, то есть концепции тотальной войны, где в жертву победе приносится все и бьются до последнего солдата – Артиго не понимал. Точнее понимал, но в очень узком значении, как экстремальную форму кровной вражды.

Например когда ныне правящий владетель Малэрсида ни с того ни с сего по какому-то надуманному поводу взял и повесил одного из молодых Борзекков. По итогам развернувшегося побоища гордые, но бедные Борзекки закончились полностью, а императорские комиты, расследовавшие грязную историю, обогатились на поколение вперед (тут Артиго явно сконфузился, но честно пересказал слухи о грандиозных взятках, которыми, якобы, не побрезговал даже император). Елена могла бы пояснить, что это был за надуманный повод, но благоразумно решила - скромность украшает человека. Простой лекарке неоткуда знать такие подробности жизни высшей аристократии.

Почувствовав учителем в этот раз уже себя, мальчик зачитал женщине обширную лекцию о противостоянии многих благородных домов Ойкумены, включая королевские «замятни». Артиго знал буквально наизусть без преувеличения тысячи событий, имен, гербов, межродственных и деловых связей, фамильных привилегий и черт знает что еще. Причем свободно ориентировался в этой паутине, объединявшей примерно двадцать пять герцогских и королевских семейств, а также несколько сотен дворянских фамилий попроще. Елену подмывало выспросить про младшую дочь упомянутых Вартенслебенов, ведь мальчишка наверняка что-нибудь знал, но женщина снова придавила искушение, решив быть умной и сдержанной.

Если убрать словесную шелуху насчет «чести» и прочую мишуру смыслов, все истории Артиго были очень похожи. Они рассказывали об алчности, болезненной спеси, а также безудержной жестокости. Менялся лишь антураж в зависимости от локации и куртуазности участников. Бароны в диких местах выставляли посреди дороги колья с головами вражеских детей, графы в столицах устраивали подставные дуэли в стиле «десятеро на одного». Вассал убивал господина в церкви, затем рубил его жену, пытавшуюся закрыть собственным телом умирающего мужа. Настоящие честь и милосердие встречались нечасто и опять же носили специфический характер наподобие «люди чести достойно сдались в плен и пользовались большим уважением, а прочие были повешены ибо не к лицу держать слово, данное подлому сословию» или «подверг насилию жену и старшую дочь, малолетних же только убил». Но вот понятное Елене и привычное по литературе ожесточение «до последней капли крови» в этих повестях действительно встречалось редко и ограниченно.

Наверное, результат сугубо феодальной организации общества, подумала женщина. Все построено на сословиях, личных клятвах и привилегиях. Понятие нации пока отсутствует даже в теории, раса по большому счету одна, пусть с многочисленными ответвлениями. И держава опять же одна, потому что формально Старая Империя существует по сию пору, властвуя над всей обитаемой землей. Да и Церковь Единого – не католичество, попов крепко сдерживает аристократия, которой не нужны конкуренты. Поэтому настоящая вражда по большому счету может быть только личной и соответственно ограниченной возможностями ненавистника. Что ж, по-своему логично. Нет точки сосредоточения общей ненависти – нет и тотальной вражды на взаимное истребление, которая могла бы увлечь массы.

Точка ненависти… оборот ей понравился, но вылетел из памяти с той же легкостью, как возник, потому что вернулся Раньян, злющий, словно гиена. Приступы бешенства посещали бретера нечасто и выглядели ужасающе именно на контрасте с местными традициями проявления эмоций. Для мужчины в порядке вещей было кричать и рыдать в голос, бретер же как будто замыкался в себе, становясь очень грустным. В таком состоянии злобного меланхолика он походил на гранату с нестабильной взрывчаткой и выдернутой чекой.

Артиго сразу забыл про свою родовитую исключительность и завернулся в одеяло, как странник в плащ под ливнем. Да и Елена, глядя в темные глаза Раньяна, почувствовала холодок, предательски скользящий вдоль хребта в сторону копчика и ниже.

- Бери меч, - бретер не просил, а приказывал. – И ступай за мной. Посмотрим, чему ты научилась.

* * *

- Ты могла ему навредить.

Сейчас Елене стало по-настоящему страшно. Не от мертвого тона, которым была произнесена короткая фраза, и не потому, что Раньян говорил в процессе жестокого рубилова, не теряя дыхания. А из-за того, что бретер постепенно, шаг за шагом, увеличивал темп боя и, похоже, бил всерьез. Поединок, начавшийся как жесткий тест практикой, все больше походил на запланированное убийство. Типично бретерское, в соответствии с больной эстетикой цеха – прикончить красиво и стильно, как будто по правде и закону.

Женщина бы ответила, но боялась вылететь из ритма и «потерять воздух», так что ограничилась коротким, будто лай:

- Нет.

Хотя на самом деле, конечно, могла. Сейчас идея вытащить на доморощенный (да еще и зимний) футбол ребенка, только выкарабкивающегося из тяжелой болезни, уже не казалась такой хорошей. Наоборот, по здравому размышлению она представлялась более чем рискованной. Но объяснять разъяренному убийце, что женщину поразил блеск настоящего, живого интереса в глазах молодого старичка, тот момент, когда юный аристократ вдруг стал похож на обычного мальчишку… да, в сложившихся обстоятельствах пускаться в оправдания было бы неразумно.

Начинала подкрадываться усталость, меч казался тяжелее, а бретер наоборот, еще быстрее. Его мессер имел довольно сильный изгиб, нехарактерный для такого оружия, и больше походил на саблю с удлиненной рукоятью. И действовал им Раньян в классическом сабельном стиле, одной рукой, оперев другую в районе тазобедренного сустава. С каждым ударом Елена все больше уверялась, что мечник привел ее на полянку в южной стороне от города с твердым намерением здесь и оставить. Завалить просто так – было бы некрасиво, неправильно, предосудительно. А когда мастер случайно убивает не слишком искусного ученика… что ж, судьба.