Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 71

Пока Власов писал, Трубецкой взял роспись, поданную с утра подьячим Макаром Колмогорцем о том, как его избивали и грабили. Читал Алексей Никитович с интересом, ибо Макар называл, как и Щербатый, главных заводчиков бунта: «Роспись, что взяли в Томском, в Яковлеве дворе Кускова грабежом Макарковых животов Колмогора, соболей и бобров, и денег, и платья и всякой рухляди в прошлом во 156-м (1648. — П.Б.) году, апреля в 15-й день, как заворовали в Томском Илья Бунаков, стакався с ведомыми ворами с Подрезом Плещеевым, да с Федькою Пущиным, да с Васкою Мухоплевом с товарищи.

И по их воровскому совету, Илья Бунаков с товарищи, ис своих воровских кругов послали на меня, Макарка, сыскав, привесть в свои воровские круги, своих советников: Давыдку денщика, да Игнашку Петлина с сыном с Филькою, да Бурундука Кожевникова с товарищи, человек з десять. И тот Давыдко денщик с товарыщи пришли к тому Якову Кускову на двор насильством с великим гарком и з шумом, и меня Макарка, почали бранить всякою непригодною лаею и бить ослопьем насмерть и грабить.

А что пограбили животишек, и то писано в сей росписи:

В сумах взяли 60 соболей кузнецких, цена 30 р.

5 бобров карих, цена 12 р. 50 к.

100 хвостов собольих, цена 8 р.

Да с коробки выняли 2 камки китайки травные, желтоя да красноя, по 6 аршин в камке, цена 10 р.

500 корольков белых отборных, цена 15 р.

Денег 14 р. 60 к.

3 рубашки полотняных, да трои штаны, цена 2 р.

А пограбя меня, Макарка, тот Давыдко да Бурундук с товарыщи, и убив ослопьем, свели в воровские круги к Ылье Бунакову на двор, и Бурундук и перед Ильею бил ослопьем насмерть же, а все приговаривают, что я не приставаю к их воровству. А от Ильи свели в караул, а с караулу отдали за пристава, за конного казака за Басалая Терентьева, и велели мучить в железах.

Назавтрее того к Басалаю Терентьеву из воровских кругов пришли меня, Макарка, убить до смерти и в воду вкинуть Ильины ж советники ведомые воры Васка Иванов сын Мухоплев, да беглой тюменский казак Микитка Барабанщик, да ссыльной за воровство Тимоша Донщина с товарищи, человек с 15, с ослопьем и с колием, и почали бить насмерть за то, что я не пристану с ними воровать вместе.

А бьючи на мне изорвали, волоча в ызбе и на дворе, по мосту и по земле:

Азям аглинского сукна лазорев, цена 4 р. 60 к.

Кафтан дорогильный черевчат, цена 4 р.

Да рубашку полотняную, цена рубашке 45 к.

Да кушак с ножем, цена 1 р. 50 к.

Сорвали пояс шелковой тканой с кошельком шелковым, в кошельке было 9 р. 36 к.

С ворота крест серебряной золочен з жемчуги, цена кресту 2 р. 50 к. Поясу шелковому с кошельком цена 65 к.

3 головы шапку, вершек в гвоздишной кармазин, испод соболий, шапке цена 5 р.

И грабя меня, тот Васка Мухоплев с товарыщи у Басалая и бив насмерть, и оттоле сволокли на Ушайку реку на мост. И тот же Васка Мухоплев на мосту хотел меня колом ушибить до смерти и вкинуть в Ушайку реку. И в страху и в убойстве не упомнил, какие люди меня убить ему Васке не дали. И перевели меня по мосту за Ушайку-реку, и отдали конному казаку Василию Балахнину.

Да в прошлом же во 156 году майя в 3-й день ведомые воры Ильины и Подрезовы и Федьки Пущина друзя и советники Васка ж Мухоплев, Филька Петлин, Агейко Григорьев сын Пономарев, Семейко Тарсково с товарыщи 6 человек приходили на двор к тому ж Василию Балахнину ево, Василья грабить, а меня Макарка, хотели убить, и ограбили меня, и били ослопьем насмерть.

А сняли с меня:

Азям аглинского сукна, гвоздишновой цвет, цена 6 р.

Кафтан камчаты, стеган на бус, лазорев куфтерь, цена 6 р.

Шапка вершок багрецовой, нашивка золотная, испод соболей, цена 5 р.

Опояска бобровая с ножем в окованных ножнах, опояске и ножу с ножнами цена 3 р.

Рубашку полотняную тонкую, цена рубашке 70 к.

Штаны козлиные калматцкого дела желтые на бумаге стеганы, цена 90 к.

Крест с ворота серебряной золочен с красными корольки и с финифтом, цена 2 р. 50 к.

Да денег с чересом сорвали 24 р. 78 к., чересу цена 20 к.

Сапоги с ног сафьянные зеленые подержаны, цена 70 к.

Онучи лятчинные, цена 15 к.

Да я ж, Макарка, в тюрьме будучи от воров в заточенье поел одних своих крошешек издержал и что долгом задолжалса, и тово издержалось 28 р. 90 к.

А что у меня, Макарка, Илья и Борис взяли моих животишек преже того томсково воровства и моего тюремного сиденья и что у мене оне ис тюрьмы вымучили, угрожаючи всяким мученьем, и то у меня объявитца в ысковых челобитных».

«Так одного подьячего токмо пограбили, а еще смеют писать государю, что никаких дворов не грабливали! — подумал Трубецкой. — За такие дела вешать надо!»

Он велел подьячему подать последние томские челобитные и стал их читать.

Перед вечерней надо было идти на доклад к государю…

— Ну что, написал? — спросил он Власова. — Сколько с миром не тянут?

— Сорок шесть конных казаков и двенадцать пеших… Петра Сабанского с товарыщи не писал, — ответил Власов.

Месяц тому назад Осип Щербатый при очной ставке с этим же Власовым подал список своих сторонников числом вдвое больше. Однако среди фамилий, им указанных, Трубецкой увидел и те, что были под челобитными. И с досадой подумал, что список Власова, пожалуй, ближе к истине, и почти весь город забунтовал против воеводы Щербатого. А весь город не перевешаешь.

Во второй половине августа в Москву добрались томские челобитчики во главе с Федором Батраниным. Несмотря на воеводскую отписку, что челобитчики идут к государю от всего города, по пути они не получали государственных подвод. Да и опасаясь ареста, подобно Аггею Чижову, в городах в приказные избы не обращались и «волоклись» до столицы пятнадцать недель. «Дорогою… едучи, всякие нужи и бедности терпели и последние платьишка с себя испроели».

Но все-таки добрались и 29-го дня августа вручили в Сибирском приказе общегородскую челобитную. Остальные челобитные подали в сентябре.

Для Алексея Никитича Трубецкого ничего нового в челобитных не было. Те же жалобы на «насильства и изгоню» от Щербатого и требование провести обещанный государем справедливый сыск по всему городу, а не по одиночке. Читая челобитную Федора Пущина с объяснением, почему они в Сургут выезжать отказались, Трубецкой мысленно обругал Скворцова и Ерохина. В наказной памяти и впрямь Скворцов писался с «вичем», Львовичем, а имя государя не упомянул… Справедливый же сыск Алексею Никитовичу был не нужен.

Трубецкой приказал всех семерых задержать в Москве для допросов и очных ставок. Шестерых отдал за приставов, а Тихона Хромого посадили в тюрьму как беглого, поскольку на него пришел донос дьяка Ключарева, что Тихон должен быть выслан вместе с Федором Пущиным в Сургут, однако он бежал в Москву…

Сентября 20-го дня Трубецкому вручили челобитную на имя государя от самих шестерых челобитчиков. Здесь были обычные жалобы на Щербатого, что по его ложным отпискам следствие затягивается и в Москве и в Томске, просили убрать от следствия Скворцова, Ерохина и дьяка Ключарева и провести обещанный справедливый сыск по новой Уложенной книге… Трубецкой хотел вообще не подавать эту челобитную государю, но опасаясь, что упрямые челобитчики подадут ее прямо государю, передумал. К его удовлетворению, государь отписал, чтоб решение по сим делам принимал сам Трубецкой.

Допросы и очные ставки тянулись второй год и от московской волокиты устали не только задержанные томичи, но и Петр Сабанский «с товарыщи», хотя были на свободе и получали в Москве жалованье. Сентября 22-го дня Петр Сабанский, Василий Старков, Иван Широкий и Макар Колмогорец подали в Сибирский приказ челобитную от имени двадцати двух человек сторонников Щербатого, которые были отправлены из Томска в Тобольск и в Москву. В челобитной они писали, что на очных ставках ими правда о бунте открыта, больше нужды в них нет, а ныне: «…мучимся и разоряемся четвертый год и домишков своих не знаем, в Томском в тюрме болши году животы свои мучили, а здесь на Москве скитаемься бес твоего государева указу два года, помираем голодной смертью, а к твоей государевой руке мы, холопы твои, и по сю пору не ставлены…» Просили «указ и оборонь учинить, чтоб впредь в твоей государьской в далной вотчине в Сибире тем вором и иным, на то смотря, воровать, бунты и круги заводить было неповадно».