Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич. Страница 83

— Ну, добыли? — в нетерпении спросил полковник Немчинов.

— Спроворили, — ответил Иван Жаденов, утирая со лба пот. Подошел к Немчинову и подал трубку бумаги.

— Насилу уговорили, — вступил Федор Терехов. — Андрюшка Колпин писал.

— Андреянов что? — спросил Немчинов. — Андреянов и велел… — пояснил Жаденов. — Посулили ему сперва лисицу, так не согласился. Токмо когда двадцать алтын дали, тогда и велел написать копию…

— Подьяческий карман, что утиный зоб! — сказал Федор Терехов.

— Читай, Василий, читай, — протянул Немчинов бумагу Исецкому.

— Пусть лучше Петро, у него глаза помоложе, — передал Исецкий бумагу Байгачеву.

Байгачев развернул листы, придвинулся к окну и начал читать:

— «Февраля 5. Устав “О наследии престола”. Мы, Петр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем, понеже всем ведомо есть, какою Авессоломскою злостию надмен был Сын Наш Алексей, и что не раскаянием Его оное намерение, но милостию Божиею ко всему Нашему отечеству пресеклось (что довольно из Манифеста о том деле, видимо, есть); а сие не для чего иного у него взросло, токмо от обычая старого, что большому сыну наследство давали, к тому ж один он тогда мужеска полу нашей фамилии был, и для того, ни на какое отеческое наказание смотреть не хотел; сей недобрый обычай не знаю чего для так был затвержден…»

— Слушайте, казаки, слушайте, разе истинный царь свово сына на дыбе замучил бы! — перебил Байгачева Исецкий. — Царевич Алексей старой правой веры держался, немецкой политики не любил, табун-траву не курил — за то отец его убил. А ныне под безымянного наследника, под антихриста, нас подводит!

Исецкий истово перекрестился двоеперстно, следом — остальные. Байгачев продолжал:

— «…ибо неточию в людях по разсуждению умных родителей бывали отмены, но и в Святом Писании видим, когда Исакова жена состаревшемуся ея мужу, меньшому сыну наследство исходатайствовала, и что еще удивительнее, что и Божие благословение тому следовало; еще жив Наших предках оное видим, когда блаженный и вечнодостойныя памяти великий князь Иван Васильевич, и по истинно Великий не словом, но делом: ибо оный разсыпанное разделением детей Владимировых Наше Отечество собрал и утвердил, которой не по первенству, но по воли сие чинил, и дважды отменял, усматривая достойного наследника…»

У Байгачева пересохло в горле, он приостановился и зачерпнул квасу. Все слушали его, словно в оцепенении, и только Василий Исецкий качал иногда головой, будто говоря: «Вот как!» А Иван Казачихин не выдержал и вскричал:

— Ишь, на князя шлется! Царя Ивана, сыноубивца, же вспомнил. Кровопивцы! Все-де о благости отечества пекутся. А благость сию народ видит ли? Только кости кладет да кровь проливает…

— Так, так! Обложили податями, не вздохнуть! — заволновался Васька Поротые Ноздри. — Подушные плати, за ловлю плати, за баню плати, за домовину — и ту плати! Уж о бороде и не говорю…

— Скоро с тя, Василий, не токмо за бороду, но и за волос на голове брать станут, а то и за како другое волосато место! — усмехаясь, громко сказал Иван Падуша, и собравшиеся рассмеялись.

— «…Кольми же паче должны Мы иметь попечение о целости Нашего Государства, которое с помощию Божнею ныне паче распространено, как всем видимо есть: чего для заблагоразсудили Мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле Правительствующего Государя, кому Оной хочет, тому и определяет наследство и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе. Того ради повелеваем, дабы все Наши верные подданные, духовные и мирские без изъятия, сей Наш Устав пред Богом и Его Евангелием утвердили на таком основании, что всяк, кто сему будет противен, или инако как толковать станет: тот за изменника почтен, смертной казни и церковной клятве подлежать будет».

Петр Байгачев кончил читать. Все молчали. Наконец полковник Немчинов сказал:

— Ну, казаки, че делать будем?

— Дозволь мне, Иван Гаврилыч, — встал сотник Иван Белобородов. — Мы с тобой да с Жаденовым, да со многими другими еще казаками родились в Таре. Почитай, сызмальства отечеству служим, оберег нашим пределам от степняков держим основательный, и предки наши, чаю, с самим Федором Елецким на татарву хаживали. Не делами ль нашими Омска да Семипалатинска крепости держатся, сколь в них тарских казаков забрано. Убоялся ли кто из нас ратных дел? Нет таковых! И всегда за пределы наши стоять готовы!.. А от нонешнего государя много указов было, много терпели, но такого непотребства еще не бывало! Не по-нашенски сей устав утвержден, не по-русски! Кажный сам пусть глядит, я ж за безымянного к присяге не иду!

— И я не иду! — вскричал Федор Терехов. — Из нас, казаков, царь мужиков-лапотников сделать помышляет! Мало ему, собаке, жалованье наше отнял, так ишо поборами обложил! И служи, и плати!

Откуль деньги взять, когда и на петербурхский провиант отдай, и на рижский провиант отрежь, и за то, и за это! Да еще и подушным окладом грозит. Как жить при царе таком!

— Верно! Воистину, так! Не пойдем к присяге! — послышались со всех сторон взволнованные возгласы. — Не от царя истинного, от шведа обменного устав сей!

— Казаки! — вскочил сотник казачьих детей Яков Петрашевский. — Я от мира отрываться не стану, токмо сомнение имею тако. Кабы царь был шведом, стал ли бы он противу шведов двадцать с лишком лет воевать? Славный Ништатский мир поимели б мы разе? А потом, слыхали, что в конце-то устава сказано? Кто к присяге не пойдет, смертной казни подлежать будет! Подумать крепко надо!

— Че думать? Не иттить! Сделайся овцою, так и волки готовы! — закричал Иван Падуша. — Аль у нас ружей нету?

— Ружья-то есть, да за бунт великой кровью умоешься, — задумчиво сказал знаменщик Александр Усков. — Как по Волге булавинцев, пустит нас царь в петлях но Иртышу…

— Так че делать?! Душу антихристу продать? — сердито спросил Байгачев.

— Куды ни кинь, везде клин, — пожал плечами Усков. — Не о земной жизни надобно печься, но о небесной, — сказал Василий Исецкий. — Пред богом в чистоте предстать помышляйте! Коли к присяге пойдете непотребной, отец Сергий к причастию не допустит.

— Можа, и допустит, спросить бы его, — сказал Усков.

— Как же! Меня он в 719 году за присягу Петру Петровичу не пускал к причастию, — сказал Василий Исецкий.

— Пошто так? Петр Петрович истинный наследник был, — удивился Федор Терехов.

— Отец Сергий говорил тогда, что-де он от немки рожденный, и присягать ему не надлежало…

— Так что делать станем, Иван Гаврилыч? — спросил сотник Белобородов Немчинова. — Ты наш голова…

— Все дни, как Михаиле Енбоков весть сию принес, думал я, как быть нам… Все надеялся, что зряшные слухи. Ан нет… Чаю я, не след нам оружьем брякать, но и наследнику безымянному присягать не надлежит. Удумал я, братцы, напишем-ка мы государю письмо и отправим в Тобольск: так, мол, и так, за безымянного идти не хотим, а если имя означено будет, тогда пойдем… Отцу Сергию покажем, совета испросим. Что скажете?

— Верно решил! — крикнул Жаденов. — Не идти за безымянного!

— Верно-то, верно, да токмо словом и комара не убьешь! В урман идти надо! — крикнул Федор Терехов.

— Эк, ты, Федор, все, как горох, скачешь! Только б саблей махать, — с укоризной проговорил полковник Немчинов. — Оттого и писать хочу, чтобы не взять греха на душу, не пролить кровь русскую… По себе знаю тяжесть сего… Ужели мы, православные, крошить друг дружку будем на радость врагам нашим?..

— А ежели последнее отымать начнут? — с досадой проговорил Терехов. — Слово мира — и для меня закон… Коли писать решите, то уж тогда в том письме отписать надо, чтобы жалованье вернули сполна и в подушный оклад нас, казаков, не писали!

— Так, Федор! О сем писать надо, — сказал Васька Поротые Ноздри. — Не то перепишут и нас, на заводы, что на Исети, брать будут. Из Тобольска почти всех драгун туды позабирали… Над ними в начало ставят немцев да пленных шведов и велят робить с утра до вечера. Помощник ко мне и кузню пришел, был там. Ушел от трудов непосильных;… Уголь жег. Грит, за вадцатисаженную кучу, кою одернить и сжечь надобно, платили три рубля с копейками… А наруби-ка ее! Намаялся бедный, у меня в два кулака за один провиант кует…