Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна. Страница 34

– Скорее – диктатором, – осторожно предположил Гет. – Ведь император – Постум.

– Хорошо, пусть диктатором. Все будет хорошо!

Гет вздохнул. Сам Гет не очень-то верил в эти видения. Но если фантазии несчастной девчонки помогут ей в горе, пусть надеется. К тому времени, когда выяснится, что Элий действительно погиб, она успеет сжиться со своей болью, а Постум чуточку подрастет. И может быть… Ох, мал еще, слишком мал император. А Макций Проб слишком стар. В тревожные годы слишком медленно растут дети. Слишком быстро дряхлеют старики.

– Так как на счет перекуса? – напомнил Гет. – А то молока в бутылочке было на один глоток…

– Ты выпил молоко из бутылочки Постума? – ахнула Летиция.

– Он меня сам угостил, – не моргнув глазом, заявил Гет.

Добиться приема у Бенита было не так-то просто. Но Порция старалась не для себя, но ради Бенита и Понтия. И это ее вдохновляло. Она вымаливала, улещивала, хитрила. Интриговала не слишком успешно, но настойчиво. И добилась своего.

Двери Бенитова таблина распахнулись, и Порция вошла в огромный зал, пустой, гулкий, с нарисованной галереей на одной длинной стене и с застекленным криптопортиком вдоль другой. Стол в дальнем углу казался далекой, недостижимой пристанью. Человек за столом – как минимум полубог. Она шла к нему и протягивала руки. Она рассказала о мерзких просьбах и их исполнении, о поджогах, убийствах и избиениях. Голос ее дрожал. Ей было жаль Бенита. Как могло случиться, что такого прекрасного человека предали? Но она не предаст. Умрет за него, но не предаст. Ведь должен же быть кто-то, за кого хотелось бы умереть. Бенит вышел из-за стола и обнял ее. Она чуть не умерла от восторга. Каждая клеточка ее тела трепетала.

– Ты правильно сделала, что пришла. Я должен узнать правду именно от тебя. Только простым маленьким людям известна правда. Те, кто наверху – продажные, лживые твари. И если такие, как ты, будут со мной, мы справимся. Все вместе! Главное – быть вместе! – Его сильный голос проникал в самое сердце.

– Быть вместе… – Слезы катились по ее щекам – такие прекрасные, такие светлые слезы. Бенит не виноват. И ее мальчик ни в чем не виноват. И она не виновата. Они же ни в чем не виноваты. Все-все…

– Я должен знать правду. Правду маленьких людей. Непременно. – Бенит разжал руки. – Вам причиняли столько зла! – Голос его дрогнул от гнева. – Кто-то должен отереть слезу с ваших глаз! Но для этого вы должны быть тверды. Быть преданы. Все вместе – мне одному!

Порция отступила. Не смея повернуться к Бениту спиной, пятилась задом.

– Ты смелая женщина, ты умная женщина, ты честная женщина, – бросал ей вслед жемчужины похвал Бенит. – Отныне твои мысли принадлежат мне. Твои слова – мои слова.

Едва дверь за Порцией захлопнулась, как Бенит нажал кнопку звонка. Тут же бочком из узкой потайной двери в таблин протиснулся Аспер и вытянулся по стойке смирно, как будто Бенит был центурионом, а он, Аспер, новобранцем из десятой когорты.

– Переведи ее сына в другой отряд исполнителей. В тот, что занимается постройкой статуи Геркулеса. И проследи, чтобы парень вкалывал до седьмого пота. Без выходных. Мамаша будет счастлива. Вообразит, что он теперь на пути добродетели.

– А что делать с женщиной?

– Пусть работает, где работает. Мы получили бесплатного внутреннего соглядатая. Она будет следить за всеми и доносить. Из одной любви ко мне. – Бенит самодовольно ухмыльнулся. – Она считает себя честной и одновременно потакает своим мелким грязным страстишкам. Из таких получаются самые лучшие агенты. Будешь лично получать от нее донесения.

– Накинуть ей сотню сестерциев?

– Нет. Зачем? Она все сделает по велению сердца. Таким людям не нужно платить. Они созданы для нищеты.

Глава XIV

Мартовские игры 1976 года

Они ждали, ждали и ждали. Каждое утро Элий говорил себе: сегодня наконец вернутся посланцы Малека, прибудут люди из храма Либерты и привезут выкуп. Но день проходил, наступал вечер, ворота оставались запертыми, никто не приезжал. И вновь наступало утро, и вновь, сгорая от нетерпения, Элий твердил: сегодня непременно. И вот распахивались ворота и мерной поступью входил во двор караван. Мягкими будто обутыми в меховые тапки ногами ступали двугорбые, презрительно оглядывая суетливых двуногих. Бактрианы опускались на колени, закутанные в черные одежды подозрительные личности спрыгивали на землю, обнимались с Малеком и его друзьями, стаскивали со спин верблюдов тюки с поклажей. Но эти люди прибывали по своим делам и уходили по своим делам, не обращая внимания на пленников. Посланцы Либерты не появлялись.

Римлян содержали уже не так строго, как прежде, почти каждый день выпускали во двор. Уже и на кухню они ходили за едой сами. А в кладовой одна очень бойкая темнокожая особа была готова обслужить любого за расписку в тысячу сестерциев. Неведомо, как она собиралась дать этим бумажкам ход, но расписок у нее набралось на полмиллиона. Сама пустыня стерегла пленников лучше любого надсмотрщика. Кто-то даже привык и как будто примирился. Кто-то, но не Элий.

Ожидание выедало его душу, как болезнь. Так же точно Элий ждал, когда достигнет совершенства в гладиаторском мастерстве, чтобы исполнить главное свое желание – испросить для Рима вечного мира, всегда закрытых ворот храма двуликого Януса. Но тогда его ожидание было связано с собственными усилиями. Тогда он тренировался как одержимый, говоря себе ежевечерне: «Еще не сегодня». И внутренне сгорая от нетерпения, заставлял себя работать еще день и еще, и еще. И наконец решился, час настал. И Элий напоролся на клинок Вера. Проиграл более сильному бойцу. А может, все дело в том, что это желание в принципе неисполнимо? Элий не знал ответа. Знал другое – он не может больше ждать. Ибо в нынешнем ожидании от него ничего не зависело. А он не мог так жить. Не мог – и все. И тогда он заговорил о побеге. С Неофроном. Потом с Камиллом. Преторианцы тоже думали о бегстве. Не только думали, но и готовились к нему, как могли. Неофрону удалось стащить кинжал, Камилл нашел во время прогулки затоптанный в песок ломаный нож. Едва прозвучало слово «побег», как Элию стало казаться, что самое мерзкое, самое страшное в своей жизни уже пережил. И не ведал, как жестоко ошибался.

Бунт возник стихийно. Кто-то из людей Малека ударил Неофрона, тот заехал кулачищем тощему прислужнику в нос. Парень растянулся на песке, мгновенно «брут» из кобуры охранника перекочевал к Неофрону. Однако Неофрон не собирался сражаться со всей оравой Малека: пока охранник приходил в себя, преторианец зашвырнул пистолет в щель меж камнями и присыпал песком. Неофрон знал, что за строптивость его жестоко изобьют, но готов был терпеть: другой шанс добыть пистолет вряд представится. Но гнев, так умело подавленный Неофроном, вспыхнул в сердцах остальных, кому-то показалось, что драка – это сигнал к восстанию. И шестеро юнцов набросились на охрану. Элий в этот момент находился в помещении. И вдруг крики, грохот выстрелов… Неужели началось без него? Элий кинулся наружу. Головорезы Малека скрутили четверых нападавших. А заодно и Неофрона. Охранники пинали их, били прикладами винтовок, норовя попасть в живот или в промежность. Еще двое бунтарей были убиты, и несколько человек ранено. Песок от крови сделался оранжевым.

Преторианцы сбились у стены дома под направленными на них винтовками. Все они были безоружны. Едва Элий выскочил во двор, как тут же черный зрачок винтовки уставился ему в грудь. Он поднял руки и медленно подошел к остальным. Встал с краю.

– Значит, решили бунтовать? – Малек в шелковой расшитой золотом одежде появился во дворе. Его длинная абба волочилась по песку. Казалось, он был ничуть не испуган, а, напротив, доволен. – Этих пятерых расстрелять!