Поспорь на меня (СИ) - Эн Вера. Страница 57

— Это уже не имеет значения, Олег, — проговорил он и встал. Протянул бывшему сопернику рук. Забавно, но тот ее пожал. — Я наигрался, — Рома еще раз вздохнул и посмотрел на темные окна собственной квартиры. Принял решение. — Гейм овер.

Глава 26

Неделю Катя болела. Не с бутылки вина, конечно: похмелье прошло хоть и мерзко, но быстро, а вот температура не была столь же милосердна. Главное — ни насморка, ни кашля, и горло не болело. Только голова раскалывалась всю неделю, и сердце стучало гулко и неровно, и температура никак не хотела уходить. Строев трижды вызывал врача, а Катя перерыла весь интернет в поисках своей загадочной болезни, но нашла только что-то вроде «реакции на сильный стресс» и прочей ерунды. Таким диагнозам она не верила. Откуда бы взяться этой самой реакции? Она вон отцовское возвращение в лоно семьи без всякой температуры пережила и рождение Игорешки — а здесь что? Ну опозорилась перед Олегом с этим вином — подумаешь, с кем не бывает? Тем более что он после того случая даже не позвонил ни разу, и Катя окончательно и бесповоротно вычеркнула его из своей жизни. Зачем ей парень, которому наплевать на нее? Хорошо хоть не переспала с ним, уберег ангел-хранитель, а то сейчас бы локти кусала. Не то чтобы Катя сильно берегла свою девственность, но потерять ее вот так, в пьяном угаре, с парнем, которому нет до нее дела и от поцелуев которого мутит — врагу не пожелаешь. Нет уж, секс подождет до лучших времен. До тех, когда появится человек, который действительно оценит Катю. Которому будет нужна только она и который только ее будет видеть. Которого не понадобится соблазнять, под которого не придется подстраиваться, который полюбит Катю такой, какая она есть, и не станет сравнивать с прежней своей подружкой, и притворяться…

Нет, об этом думать было нельзя: Катя себе запретила. Просто запретила и все. Фамилия «Давыдов» отныне была внесена в список табуированных слов, и любое случайное упоминание о нем каралось внеочередной задачей по математике. Да, Катя выучит матан! Осилит без всякой помощи. На крайний случай у нее был Строев, в последнее время с необыкновенным энтузиазмом откликавшийся на любые Катины просьбы. Кажется, перепугала она его с этой болезнью. Впрочем, Катя и сама перепугалась. Не каждый день напиваешься так, что потом не помнишь целую ночь, да еще и в таком виде показываешься на глаза родителям. Катя была уверена, что Строев как минимум от нее отречется. Он же даже не спросил ничего про ее состояние и его причину. А Катя в ответ дала себе слово никогда больше не пить. Даже из-за предательства. Даже в угоду бесконечной, кислотой сжигающей боли. Катя сильнее ее. И всем это докажет.

Однако же в университет после выздоровления она стала ездить на машине с отцом. Он предложил, беспокоясь, как бы в автобусе она не хватанула на ослабший организм новую инфекцию, а Катя согласилась, не желая пересекаться в этом самом автобусе с бывшим одноклассником. Да, отныне именно так она называла Давыдова, убеждая себя в том, что он ничего для нее не значит. Ничего. Просто когда-то они вместе учились и жили в одном подъезде. Но с самого выпускного Катя ничего больше о нем не слышала. Кажется, он поступил в Питерский политех и уехал вместе с Бессоновой. А может, отправился с отцом в крохотный южный городок, названия которого Катя даже не знает. Бог с ним, ей-то что? Она давно забыла и черные глаза, и браслеты на запястьях, и широкие плечи, и горячее дыхание, и преступно жаркие поцелуи…

Черт, опять матан! Давай, Сорокина, учись, отрабатывай собственную слабость! И не смей заглядывать в комиксы, чтобы облегчить себе задачу! Бывший одноклассник знал толк в правильных учебниках, но ты-то давно должна была избавиться и от книжки, и от Давыдова! И не терзать себя…

Черт!

Примеры не решались даже после отцовских объяснений. Да и какие там объяснения, если Катя, глядя на его руки на столе, видела на них кожаные браслеты, а вместо «Катюша» слышала «Катюха» и добрую усмешку над собственными математическими способностями? Давыдов засел слишком глубоко. И никак не желал вытравляться из сердца.

Могла ли она ошибаться на его счет? Какая-то дурная надежда терзала всю болезненную неделю, утверждая, что Давыдов ни в чем не виноват, что Катя все неправильно поняла и убедится в этом, едва встретился с ним снова. В гости она его, естественно, не ждала — после того спектакля, что устроила на его глазах, — но почему-то иногда верила этой надежде. Ну… Ромку же словно обухом ударили, когда он увидел ее с Олегом. И потом он звонил не меньше десяти раз, пока уже Олег не посоветовал ответить, а Катя со злости не закинула номер Давыдова в черный список. Да, ее ждал еще один пример по матану, но эта глупая надежда, кажется, и помогла ей выздороветь. Катя слишком хотела заглянуть в черные Давыдовские глаза и услышать от него хоть слово.

Но бывший одноклассник — да, так правильно — как оказалось, не появлялся в универе с того самого памятного Софочкиного звонка. Очевидно, не стал откладывать дело в долгий ящик и отправился в Питер первым же самолетом. А что, Бессонова кровать на первое время предоставит, а там уж разберутся как-нибудь. Главное — вместе и в полной гармонии. Давыдов недолго горевал по Кате. Впрочем, чего еще от него ожидать?

Надежда умерла, а вместе с ней умер и всякий интерес к жизни. Катя ходила на занятия, делала уроки, гуляла с Игорешкой, сопровождала маму в магазины, даже в ресторане согласилась с родителями поужинать — но все это словно в каком-то полусне. Без эмоций, без желания, без какого бы то ни было стремления. Она запретила себе плакать — и хоть это свое обещание выполняла безукоризненно, и бессмысленно чего-то ждала. Каждый день, каждую минуту. Наверное, ждала, когда станет легче. Проще. Когда хоть немного отпустит эта тоска и уйдут эти изводящие сны, которыми заправлял дьявол по фамилии Давыдов. Ни одной ночи не давал Кате покоя, заставляя ее по утрам презирать себя за слабость, а после отбоя — оживать в жарких Ромкиных объятиях, в его ненавязчивой заботе, в его томительной близости. Кажется, Катя сходила с ума.

Черт, да ведь даже недели общей не было! Ни секса, ни времени! За что же ей теперь такие мучения? И есть ли хоть какой-то шанс от них избавиться? Лучше бы вообще его не знать! Жила почти девятнадцать лет без этой страсти и такой настоящей, такой искренней нежности, а какие-то пять дней перевернули всю жизнь с ног на голову! И никакого матана не хватит, чтобы заставить о них забыть! И вычеркнуть предателя Давыдова из собственного сердца.

В накатившей горечи Катя взяла в руки телефон и покрутила его. Хоть бы позвонил кто-нибудь: поболтать, отвлечься. Но кто станет звонить ей на новый номер? Старую симку Катя выкинула в окно, когда телефон высветит ей в окошке имя Бессоновой: уж с ней Катя говорить не хотела вовсе. Как это забавно, должно быть: твой парень и твоя лучшая подруга. Катя всегда в фильмах жалела героинь, оставшихся сразу без двух самых близких людей, но никогда не думала, что окажется на их месте. За воспоминания о Бессоновой Катя отправляла себя учить химию, но победа над ней не шла ни в какое сравнение с победой над матаном. Матан она победить не могла. Он был сильнее нее.

Катя посмотрела в окно: там вовсю светило апрельское солнце, так и выманивая на прогулку. Но гулять Катя не хотела. Не хотела она и рисовать: кажется, ни разу за три недели не взяла в руки карандаш. Музыка в наушниках играла сплошь романтическая либо совсем уж печальная, а в последнее свое включение телевизора Катя наткнулась на «Обыкновенное чудо» — и едва не разрыдалась. Как так получилось, что все любимые ею вещи вдруг оказались связаны с Давыдовым? Она рисовала для него, она проживала жизнь Шварцовских героев — вместе с ним, даже погода теперь вызывала воспоминания о нем: солнце — и воздушный змей; снег — и Айвазовский; ветер — и каток. И везде Ромка, Ромка, Ромка! Его озорной взгляд, его искрометная улыбка, его насмешливый голос… Может, надо было взять себя в руки и сказать ему в лицо все, что она думала о его предательстве? А она малодушно сбежала от него — и теперь маялась из-за собственной трусости. Что ж, так ей и надо! В следующий раз умнее будет! И взрослее.