Поспорь на меня (СИ) - Эн Вера. Страница 58

— Искренне надеюсь на это, Сорокина! — раздался от двери ироничный голос, и Катя вздрогнула, не веря собственным ушам. Обернулась, уверенная, что двинулась в своих переживаниях.

— Бессонова?

Нет, не призрак: Сонька собственной персоной стояла перед ней, в ее комнате, откинувшись спиной на дверь и скрестив руки на груди. В ее взгляде читалось такое презрение, словно Давыдов нажаловался ей на Катину выходку с Олегом и Бессонова приехала клеймить подругу позором.

— Бессонова! — кивнула Сонька и еще сильнее впечатала Катю в компьютерное кресло. — Собственной персоной! Три часа на самолете — и могу наконец лицезреть тебя, подруженька! Ну здравствуй! Соскучилась!

Катя невольно поежилась от ее обвинительного голоса и тут же одернула себя. Стоп! А не ей ли надлежит обвинять и втаптывать? Не ее ли обманули и предали? Не она ли не желает ни видеть Бессонову, ни общаться с ней? Так какого черта?

— Не могу ответить тебе тем же, — огрызнулась она и тайком вдохнула, овладевая собой. — Надеялась, что ты поймешь это по телефону, но, очевидно, придется объяснять лично.

Однако Бессонова даже не смутилась.

— Объясни, сделай милость! — заявила она. — Я за этим, собственно, и прилетела. Потратила единственный выходной. И меньше всего хочу слушать твои агрессивные высказывания и видеть твою постную физиономию!

Катя нахмурилась: Бессонова была в своем репертуаре. Вот только Катю с недавних пор перестало это забавлять.

— Не смотри и не слушай, — жестко посоветовала она. — Я тебя, если помнишь, в гости не приглашала.

— Не помню! — резко ответила Сонька. — Помню, что зазывала, а потом вдруг пропала: на звонки не отвечаешь, и вообще телефон все время вне зоны доступа. Я с другого пробовала звонить — ан нет, та же история. Ну, думаю, неспроста все это! А вдруг с Катюхой беда какая приключилась, а я ни сном ни духом? Ну я на первый самолет, а потом на такси через весь город! А все почему? Потому что я хорошая подруга. В отличие от…

— Хорошие парней не уводят! — отрезала Катя, не выдержав всего этого фарса. Сонька почти застыдила, почти! Но перестаралась. Катя не знала, какую цель она преследовала своим приездом, но молчать больше не собиралась. Даже на ноги встала, чтобы быть с Сонькой наравне. И прожгла взглядом теперь ее.

— Вот ни фига себе! — даже оторопела Бессонова. — И кого это я у тебя увела, позволь полюбопытствовать? На память только тот придурок из седьмого класса приходит, но он вроде как уже не считается…

— Давыдов тоже не считается? — выдохнула Катя, чувствуя, как больно застучало в груди сердце. А ведь обещала себе забыть. Ни черта не умела держать обещания.

— Давыдов? — переспросила Сонька и, прищурившись, обошла Катю кругом. Катя терпела. Наверное, стоило бы вытолкать Бессонову за дверь и пригрозить вызвать полицию, если она еще хоть раз переступит порог ее дома, но Катя хотела услышать ответ. Глупо, мазохистски — но хотела. Может, хоть так получится его отпустить. И смириться. — Ох ты ж, голуба, вот уж чего я никак не ждала! — наконец продолжила Сонька, и в голосе ее не было и тени раскаяния и вины. — И когда ж это я у тебя Давыдова уводила — напомни, если не сложно! А то вдруг я что-то пропустила.

Пожалуй, это был худший ответ из всех возможных. Катя приняла бы правду или ложь, но только не вот это кокетливое виляние. В нем Бессонова тоже была мастером.

А Катя — полным профаном.

— Уходи, Соня! — с горечью выговорила она и опустилась обратно на кресло. Отвернулась к окну. — Уходи, пожалуйста, я не могу тебя видеть! Возвращайся к Давыдову, скажи, что я дарю его тебе и не буду преследовать за предательство. Будьте счастливы. Только меня больше не трогайте! Меня для вас отныне не существует!

В комнате повисла тишина, и слышно было, как за окнами поют птицы. Счастливые, для них началась настоящая весна, у них впереди любовь, тепло, целая новая жизнь. Они могут радоваться.

Катя забыла, что это такое.

— Катька, ты рехнулась, — неожиданно с какой-то жалостью, но без единой насмешливой ноты произнесла Сонька и обняла ее за плечи. — Что ты опять себе напридумывала? Каких мелодрам пересмотрела?

Катю передернуло. Она скинула Сонькины руки и, снова вскочив, обернулась к ней. Гнев так и рвался наружу, и Катя наконец перестала его сдерживать.

— Я пересмотрела мелодрам? — выкрикнула она, не заботясь о том, что ее могут услышать родители. — Я напридумывала? А ваши с Давыдовым признания в любви мне, вероятно, тоже послышались? И твое приглашение его в Питер на политех? И его обещание не сопротивляться? И его восхищение твоей проницательностью и твоей чуткостью? Ты очень чутка, Бессонова, просто феноменально! Так прояви ее, наконец, услышь меня и исчезни из моей квартиры и моей жизни! Ну! Я жду! Или мне уйти самой?

Она едва могла дышать от переполняющей боли и почти упала обратно в кресло от облегчения, когда Бессонова наконец отступила. Однако дальше Сонька сделала то, чего Катя никак не ожидала. Она достала телефон и уткнулась в него, бормоча какую-то песню и не обращая на Катю ни малейшего внимания. Катя ждала, не чувствуя в себе сил начинать новую битву. Но если Бессонова ее вынудит…

— Этот разговор ты слышала? — наконец спросила Сонька и нажала в телефоне какую-то кнопку. В трубке послышался щелчок, а дальше она заговорила голосом Бессоновой: «Лучи света тебе, Давыдов! Я сегодня всех люблю! И тебя больше всех, мой отважный друг!»

Следом раздался смешок Давыдова и его веселый голос, заставивший Катю содрогнуться: «Я тоже люблю тебя, Сонь. Ты по делу или исключительно в чувствах признаться?»

«Если скажешь, что Катерина сама своего Олега отшила и при этом не собирается счеты с жизнью сводить, я тебе не только в любви признаюсь, но и теплое место в нашем универе подберу», — ответил ему в тон Сонькин голос, и Катя уже знала, что услышит дальше. Эта фраза три с лишним недели не давала ей покоя, но сейчас ударила еще больнее, чем в первый раз:

«Теплое место в Питерском политехе — это предел моих мечтаний, Соф. Прямо сейчас выезжать или можно все-таки в кино сходить?»

«И ты в кино? — не дал осознать всей истины Сонькин голос и тут же продолжил уже с какой-то затаенной радостью: — Погоди, уж не с Катюхой ли? На ночь глядя? Последний ряд, Давыдов? Да ты времени даром не теряешь!»

«Ты удивительно догадлива, Сонь, и потрясающе проницательна. Мне всегда это в тебе нравилось. Остальные вопросы, надеюсь, могут подождать?» — согласился Ромка, объясняя Кате свой первый — совершенно невинный — комплимент, а она перестала дышать.

«Могут, — согласилась Соня и вдруг посерьезнела: Катя и не знала, что она может так говорить. — Кроме одного. Я помню, о чем мы с тобой в прошлый раз говорили, Давыдов, поэтому убеди меня, ради бога, что ты не просто очередное обещание свое выполняешь! Что тебе есть до Катюхи дело! Что ты не добьешь ее, в конце концов, когда она в тебя влюбится! Иначе я, честное слово, приеду и задушу тебя твоими же браслетами».

Катя быстро заморгала и потерянно посмотрела на Соньку. В душе начинался настоящий раздрай. Неужели Бессонова могла это говорить? Неужели могла заботиться о ней, да так, что позвонила бывшему однокласснику и потребовала у него гарантий Катиного спокойствия? И Ромка их дал?

«Если такое случится, я приеду к тебе сам и даже не буду сопротивляться», — на полном серьезе заявил он, и Катю обожгло стыдом. А она-то ведь каких только пошлостей не придумывала на эту фразу. А оказалось…

«Значит, признаешь, что запал на Катерину еще в школе? — рассмеялась телефонная Сонька, добивая. — Я-то помню, как ты смотрел на нее все время, но кто б мне поверил?»

«Поменьше экспериментируй, Соф, тогда и проблем с доверием не будет», — отозвался такой же телефонный Ромка удивительно невинной фразой, из которой Сорокина тоже умудрилась построить каменных колоссов. Права Сонька, напридумывала и пересмотрела. А Ромка… Неужели он с самой школы ее любил? Ведь на танец почему-то хотел пригласить. И не решился, потому что она кусалась. Она все время кусалась, и в этот раз тоже укусила. Как бешеная собака. От которой нет исцеления.