Смерть меня не найдёт (СИ) - Летова Ефимия. Страница 38

"Эй, желудок, а куда мне дальше?!"

"Не знаю, я здесь больше не работаю!"

Впрочем, дискомфорта я не чувствую, так что — плевать.

Тихий стук в дверь заставил меня подскочить на месте. Я испуганно глянула на тётку, но та и бровью не повела, дёрнула меня за рукав, кивнула в сторону одиноко стоящего в углу стола для посетителей, накрытого куском чистой и даже относительно светлой, но пыльной ткани. Я метнулась туда и залезла под стол, опять испытывая острейшее дежавю — совсем недавно мы с Мартом так же прятались от королевских стражников под столом.

Прислушалась к раздающимся снаружи голосам, кажется, это был не очередной налёт, а всего лишь соседка или покупательница, незнакомый голос был женским, спокойным, тихим.

Всё равно рисковать не стоит…

— Мррр? — Ксамурр залез ко мне, прыгнул на сидение стула так, что оказался прямо напротив лица. Заглянул в глаза своими космически бездонными кошачьими иллюзорными глазищами.

— Тссс, — шепнула я.

Картинки-воспоминания замелькали перед глазами, мерцали, путались, словно кто-то в моей голове тасовал их, как колоду карт.

Запах жареного мяса, перегара, лицо Марта, его тихий голос на фоне визгов и криков стражников и посетителей таверны — свежие, яркие, мои воспоминания. И совсем другие, размытые, неявные, нечёткие.

Я сижу под столом. Под этим самым столом, и скатерть, кажется, та же самая. Её край поднимается вверх, и какой-то юноша склоняется ко мне:

— Прячешься?

— Тссс, — шепчу я ему, как только что — коту. — Лирта Айя меня ищет, ругается.

— Что случилось? — он смотрит серьёзно, но по-доброму, и я не могу смолчать.

— Отвар велела сварить для лирты Риссы, а разве я виновата, что вода не закипает никак? Я…

— Идёт! — он резко опускает край скатерти, а я вжимаю голову в плечи.

…что за чушь?

Стряхивая морок чужого прошлого, я с трудом концентрируюсь на происходящем снаружи.

— Лирта Айя, ну, пожалуйста, — жалобно говорит невидимая женщина, — Сами ж знаете, нет у меня денег, а у вас товар пропадает! А я через декаду-другую верну, а?

— А то ты не знаешь, что запрет на торговлю у меня, и знак торговый сняли, не видела что ли, хмыра? — ворчит тётка, и мне неожиданно становится легче от понимания, что она такая не только со мной.

Воспоминания Агнессы не желают отставать. Я сижу тихо, как киртан в поле, но сильная рука ухватывает меня за лодыжку и вытаскивает, словно тушканчика из норы.

…в Магре нет тушканчиков. Ведь нет же?

Кто я? Чьи это мысли?

— Ай! — взвизгиваю, но тихонько, чтобы не напугать пару покупателей, забредших в лавку.

— Ах ты, драя хмырова, почему вода в котелке холодная?! — тётка дёргает меня за ухо. — Я тебе когда говорила её туда поставить?

— Я ста-а-а-вила!

— Не ври! — она шлёпает меня по лицу мокрым полотенцем.

— Айя! Подойди! — это голос матери, куда более слабый и тихий, но мы с тёткой на миг замираем, а потом она грозит мне кулаком и торопливо бежит к сестре.

Оглядываюсь: юноша всё ещё тут. Подходит к стоящему на огне котлу, касается рукой.

— Действительно, холодный.

Я пожимаю плечами, стараясь втянуть слёзы обратно в глаза — за одиннадцать лет жизни я почти научилась этому нехитрому фокусу — не доказывать же каждому встречному и поперечному, что я действительно уже хмырову кучу времени назад поставила котелок на огонь!

— Вообще-то я хотел бы сделать заказ, — юноша не смотрит мне в лицо, и от этого немного легче. — Но никак не могу отыскать хоть кого-нибудь, кто бы его принял…

— Мама… больна, сегодня ей хуже, а лирта Айя не успевает одна, — торопливо говорю я, украдкой вытирая рукавом влажный нос. — Подождите немного, пожалуйста.

— Может быть, вы мне поможете?

Растерянно хлопаю глазами — никто из взрослых никогда так со мной не говорил. Так… уважительно, словно я настоящий нормальный человек. Тётка лупила, не очень больно, но обидно, мать смотрела то с какой-то остервенелой любовью, то с жалостью, словно это у меня многолетняя неизлечимая с нашими небольшими доходами лёгочная хворь, а не у неё. Правда, юный лирт не мог ещё считаться взрослым в полной мере, но всё-таки он был гораздо старше меня. Беру из его рук лист со списком нужных трав, пробегаюсь взглядом по извилистым строчкам, к удивлению себя-настоящей, теперешней, прекрасно понимая написанное.

Я знаю, где лежат нужные травы, знаю, сколько они стоят и как отмерить нужное количество, но брать их без спросу страшно. А ну как напутаю, клиент останется недоволен и меня накажут?

— Лучше чуток подождите взрослых, лирт.

— Я тороплюсь, — с сожалением говорит он. — Уверен, вы всё здесь знаете, лирта…

— Агнесса, — говорю я почти шёпотом, ожидая, когда он назовёт своё имя.

Мы обе, она — Агнесса из прошлого, и я — Камилла из настоящего, мы обе ждём, когда он назовёт своё имя, почему-то это кажется очень важным.

Глава 38.

Денег или каких-то вещей мне в дорогу добрая тётушка Айя не предложила, а я и не просила — в конце концов, кто я такая? Граблями вслед по затылку не треснула — и то хорошо.

Кто я?

Вопрос на миллион, если честно.

Кто такая я, если помимо тела мне достались, похоже, и чужие умения, воспоминания, а теперь вот ещё и родственники?

Впрочем, это как раз можно как-то понять, но что делать с неуместными отголосками чужих чувств: острой болезненной горечью, связанной со смертью матери Агнессы, привычным и таким неискоренимо детским страхом перед вспыльчивой родственницей, скорой на расправу и обладающей тяжёлой рукой? И какая-то робкая, всепоглощающая нежность по отношению к высокому худощавому пареньку из агнессиных снов и видений. Я понимала умом, что это и есть такой картинно красивый следователь Лигран, кто же ещё, он же сам мне всё рассказал! Понимать-то понимала, но поверить никак не могла — не увязывались воедино у меня эти два персонажа, вот никак, не сводились и всё тут.

Отчего-то очень хотелось попросить лирту Айю сводить меня к могиле матери, хотя это только отняло бы драгоценное время. Я вовремя остановилась — кто знает, как здесь проводятся обряды погребения, выдам себя своими странными вопросами, а тётка подумает, подумает — да и поскачет к страже… Возможно, тут и вовсе нет никаких кладбищ и захоронений, а тела умерших по благословению Тираты скармливаются кваркам, что символизирует перерождение и максимально быстрый телепорт почившего в божественную обитель. А возможно, на похороны приглашается штатный некромант, и покойный самолично прощается с родными и близкими, оглашает последнюю волю и бодро топает в сторону свежевыкопанной могилы с криком в сторону этих самых родных и близких: "Ребят, продолжайте отмечать, не провожайте, сам дойду!"

Так что навещать последний приют ближайшей родственницы я не стала, тем более, что она и родственницей-то была не мне. Мысленно ещё раз проглядела любезно подсунутые памятью картинки: любимая мать, худая и бледная, улыбающаяся мне, как обычно, немного виновато и испуганно, если не сказать, затравленно, гневливая Айя, от души стегающая меня по спине веником, старенький лирт-сосед, старинный друг дедушки, которого я никогда не видела, учивший меня читать и писать, школа, где мне страшно и неуютно от неумолкаемого детского гвалта и обилия новых слов, и постоянно хочется домой. Паренёк-студент, забегающий за травами для крепкого сна и концентрации внимания, обращающийся со мной так, словно я принцесса. Вот ещё бы чуть дальше пролистать и увидеть, как эта тихая скромная девочка идёт к кому-то ночью на встречу, а затем направляется в храм, убивает служительницу, скидывает мёртвое тело в колодец и уносит королевскую реликвию, чтобы…

Чтобы что?

Вот я и посетила свой-не свой дом, но не узнала ничего нового и важного, кроме того, что Лигран, похоже, не соврал, и девочку Агнессу он, похоже, действительно знал. И что? Никаких зацепок.

А если я украла фелинос для него? У парня, близкого к королевской семье, и, вероятно, вхожего во дворец по роду своей службы, могли быть весьма честолюбивые планы по собственному продвижению наверх по карьерной лестнице.