Неопознанный взрыв - Карасик Аркадий. Страница 67

Снова обхватила руками и ногами, придавила грудью — не вырваться.

— Спать пора. Завтра продолжим. Ежели пожелаешь, конечно. Брать бабу силком никакого тебе удовольствия, слаще — добровольно…Надо итти, не то дружаны бросятся искать.

Завирюха потянулся за одеждой.

Евдокия поняла — парня не удержать, он насытился. Лучше согласиться на завтрашнее продолжение. Авось удатся оставить в своей постели до утра. Соскочила с кровати, обмоталась по самое горло простыней, зажгла свет.

— Погоди… как тебя величать?

— Сергеем, — поспешно «признался» Завирюха. — Зови Сергеем.

За время пребывания в банде он начисто позабыл свое имя, назвался первым пришедшим в голову.

— Сичас я тебе, Сереженька, яблочек соберу. Сам полакомишься, друзей угостишь. Хорошие яблочки, кислосладкие, сочные. Они в погребе лежат — свеженькие, будто вчера с дерева сняты. Я ими в военном санатории торгую — прямо-таки хватают, за полчаса — цельный мешок.

Любовник молча принял пакет с яблоками и вышел из особняка…

В арендованном двухэтажном коттедже — восемь комнат. Пять — на втором этаже, три — на первом. Генерал с лысым доходягой и вертлявой мамзелькой заняли верхотуру. Там у них — компьютеры, какие-то мигающие приборы, завалы книг и исписанной бумаги.

Одно слово — наука!

Внизу — Завирюха и два боевика. Угрюмые парни, лишнего слова не выдавишь, улыбаются только при виде бутылки или пухлого задка молочницы, продающей владельцам коттеджей свою продукцию. Парни, вроде, надежные, но вот беда — мозги проворачиваются со скрипом, пока дойдет до них сигнал тревоги — можно трижды доехать до Москвы и возвратиться обратно.

Поэтому и тревожится Завирюха, старается пореже покидать особняк.

Официально: крупный бизнесмен проживает с дочкой и её мужем. Побаивается покушения и поэтому содержит телохранителей. На вполне законных основаниях. Не верите? Проверяйте. Все бумаги в полном порядке.

Версия подкреплена солидными удостоверениями и паспортами, на виду лежит арендный договор, справки, выданные разными администрациями и префектурами. Настоящие, не поддельные. Один Бог знает сколько баксов перекочевало из кармана Пуделя в карманы чиновников.

Сунулся было в особняк участковый — познакомиться с новыми владельцами, заодно проверить, что они из себя представляют. Завирюха охотно впустил его в вестибюль, одарил приветливой улыбочкой. Здороваясь за руку, оставил в ладони лейтенанта сто баксов. И — замер, как охотничья собака при виде фазана. Как отреагирует на подобную вольность представитель власти? Возмутится или примет, как должное?

В соседней комнате боевики с автоматами в руках прижались к стене по обе стороны от двери.

Принял. Можно сказать, скушал с удовольствием. Даже многозначительно облизнулся, выпрашивая добавку.

— Где хозяин? — доброжелательно спросил он, пряча купюру в карман. — Дома?

— Занят, — обьяснил Завирюха. — Запретил беспокоить. Выпей, друг, за его здоровье.

Успокоенные боевики спрятали оружие. Один из них, повинуясь зову старшего, внес в вестибюль на разукрашенном подносе бутылку коньяка и две рюмки.

Выпили, зажевали дольками лимона, посыпанными сахарной пудрой.

— Здоров ли хозяин? — заботливо спросил мент. — В таком возрасте частенько сердце беспокоит…

Опытный мужик, изучая паспорт Иванчишина, даже возраст взял на заметку.

Завирюха взбодрил и без того пышную свою прическу. Вежливо склонился к участковому. Будто приготовился поведать ему важную тайну.

— Точно — болен. Сердце — чепуха, у него болячка пострашней. Недержание мочи. Круглосуточно сидит в обнимку с уткой. Не успеваем её опрастывать… Пьет и писает, писает и пьет… Прямо беда — замучились.

— Да, болячка_ядри её в корень, не позавидуешь. — посочувствовал лейтенант. На всякий случай осведомился. — У тебя и твоих ребят паспорта в порядке?… Понимаешь, требует начальство всех проверять, — неуклюже заизвинялся он. — Особо черных…

— У нас все белые. Коричневых, черных, голубых не держим, — беззаботно рассмеялся парень. — И все документы — в норме.

— Слава Богу, — облегченно задышал лейтенант. — И мне, и вам спокойней.

Он небрежно полистал поданные Завирюхой книжицы. В первой же нашел дополнительные сто баксов. Жестом фокусника слизал и эту бумажку. И снова облизнулся.

Шалишь, мент, здесь тебе не банк, больше не получишь. Касса закрывается.

Разочарованный участковый откланялся. Все в порядке, живите и радуйтесь, ваша милиция вас бережет. Выискивая желанную зацепку, придирчиво оглядывал стены вестибюля, фигуры кланяющихся боевиков, Медленно пошел к выходу — вдруг остановят.

С тех пор лейтенант один раз в неделю появляется в особняке. Будто в кассу для получения зарплаты. Жмется, мнется, снова и снова обнюхивает поданные паспорта, осведомляется о состоянии здоровья болящего хозяина, о работе водопровода и канализации, радио и телевидения. Покидает полюбившийся коттедж только после того, как положит в карман зеленую бумажку. Иногда — две. Так сказать, авансом, за слепоту и глухоту.

Повадился на халяву, каждый раз злобствовал Завирюха. Платил он, конечно, не из своих кровных — Пудель, не считая и, даже не спрашивая, субсидировал своего помощника.

Мысль о возможности сжульничать, к примеру, сказать, что участковому плачено значительно больше, не приходила в голову. Не потому, что действовали некие моральные законы — одолевала боязнь расправы. Слищком уж жестоко карал Пудель за более мелкие прегрешения. Узнает — под молотки. Так отделают провинившегося — ни одна больница не излечивает…

Дни шли за днями, недели — за неделями.

Иванчишин с помощниками вкалывал по черному. Старик поднимал Ковригину и Коврова в шесть утра. Торопливо пили поданный боевиками кофе с булочками и усаживались за столы. Часовой перерыв на обед и послеобеденный отдых, получасовой — на ужин. Отбой — в одинадцать.

Никаких телевизоров, никаких прогулок. Работать, друзья, работать, подгонял помощников генерал, отдыхать будем на том свете — времени отведено предостаточно.

Судя по веселому настроению старика, что-то у них получается, что-то склеивается. Ходит он, подпрыгивая, прищелкивая пальцами, напевая невесть какую игривую песенку.

Однажды, когда в коттедж доставили с какого-то завода небольшой продолговатый предмет, похожий по форме и по размерам на граненный стакан, ученые потребовали шампанского. Чокались, пили, произносили малопонятные тосты, смеялись.

Завирюхи все это — до фени. Он откровенно скучал. Охранять ученых бездельников с поехавшей крышей, следить за ними, наводить в особняке порядок — разве это можно называть работой, достойной настоящего мужчины?

Бурный, взрывчатый характер парня настойчиво требовал более активной жизни. Пусть с опасностями, но — жизни, а не прозябания.

Серые будни немного скрашивало общение с Евдокией, глупой и наивной бабой, которая верила в трепотню любовника. Только перед ней можно рисовать фантастические картины своего, якобы, высокого происхождения.

Но телка, похоже, вошла во вкус сексувльных упражнений и требовала многократного их повторения.

— Что я тебе бык-производитель? — не выдержал однажды Завирюха. — Получаешь два раза в неделю — хватит. Думаешь легко заполнить такую емкость, — раздраженно шлепал он по жирному, оплывшему животу. — Кормила бы салом да мясом — ладно, а то даешь одни любимые, черт бы их жрал, яблочки…

— Когда приманивал, што обещал? — обиженно верещала сторожиха, наваливаясь на парня. — Все вы — козлы вонючие, только и добиваетесь справить свое удовольствие. Бабы, мол, все стерпят, им так природой дадено — терпеть, наслаждаться не обязательно…А я вот хочу! — заканчивала она страстный монолог на самой высокой ноте.

— Наслаждайся на здоровье, разве я запрещаю? Только два раза в неделю, не больше, — устало отбрехивался Завирюха. — От твоих «наслаждений» скоро копыта отброшу, уже не хожу — передвигаюсь. С пшенки да макарон разве на любовь потянет?

— Говоришь, кормлю плохо? — наседала сторожиха. — А на прошлой неделе нахваливал жаркое… Сказано, целуй! — переходила она на приказную форму обольщения. — Покрепче и послаще! После накормлю — пельмени накрутила!