Бессмертный избранный (СИ) - Андреевич София. Страница 3

— Мне нужны растения с дальней поляны, — повторяет он. — Скоро двоелуние. Тебе пора учиться магии зарождения, девочка. Я помню, чему я обещал тебя научить, но и ты обещала быть прилежной.

— Я наберу, Мастер, — говорю я, склонив голову.

Я должна была сделать это еще десять дней назад, но не сделала из-за Серпетиса. В тот день, когда я нашла его, я собиралась пойти на дальнюю поляну за ночными растениями. Но провела весь день у его постели. И все следующие дни тоже, хоть и знала, что до двоелуния уже остается совсем немного. Если я пропущу эти две луны, то смогу научиться зарождению только через четыре Цветения. Будет ли жив к тому моменту Мастер? Он торопил меня, и я подозревала, что нет.

Я собираю со стола посуду и быстро споласкиваю ее в ручье неподалеку от дома. Пение птиц и шелест листвы кажутся такими спокойными. Трудно поверить, что за каких-то два или три мереса отсюда у края леса, на тропе стоят вооруженные воины Асклакина, готовые убить без предупреждения любого человека с зубом тсыя на шее.

Фиуры всех земель Цветущей равнины подчиняются приказу владетеля Асморанты. Среди воинов есть те, кто потерял после запрета своих близких: жен, сестер, братьев, отцов. Закон не пощадил и Мастеров. Каждый обязан был принести клятву верности правителю Асморанты, каждый произносил слова отречения от магического знания, подтверждая слово делом.

Маги не могут лгать, и многие умирали прямо на месте, отказываясь лишать себя единственного, что имело в их жизни значение. Мне повезло, я к тому времени уже была отшельницей и ученицей Отшельника, Мастера, живущего в лесу. В моей семье магией не занимался никто, и я знала, что матери и отцу ничего не угрожает.

Я жила в вековечном лесу уже шесть Цветений, постепенно познавая магию и мудрость Мастера, решившего взять девчонку с разрезанным напополам лицом под свою опеку.

Я наклоняюсь над ручьем и смотрю на свое отражение. Шрама почти не видно, когда я спокойна, и только тогда, когда мной овладевает магический огонь, он вспыхивает яркой красной молнией на моем лице, пересекая его от левого виска и наискосок, до подбородка.

Я не знаю, откуда взялась у меня эта метка. Я пыталась расспросить мать и отца, но они только качали головами.

Однажды еще совсем маленькой я пришла домой с окровавленным лицом. Порез был такой глубокий, что насмерть перепуганная мать взялась зашивать его костяной иглой, но бросила уже после первого стежка, когда я завопила как ошпаренная и стала дергаться так, что игла порвала кожу. Замотав мою голову в тряпки, мать потащила меня к деревенскому магу, рыдая от страха, что я могу умереть уже по дороге. Когда маг снял с меня тряпки, кровь уже перестала течь, и края раны сошлись. Наложив повязку с травами, он отправил нас с матерью домой, сказав, чтобы в следующий раз не отвлекали его по пустякам.

Тот маг умер на костре после пыток, отказавшись присягнуть правителю и лишиться своего дара. Он не разговаривал с любопытными девчонками, и я не успела спросить его, было ли в моей ране что-то магическое, или я просто налетела с разбегу на какой-нибудь камень.

— Девочка! — зовет Мастер.

Я собираю посуду и возвращаюсь в дом. Мастеру нужно расчесать волосы перед сном. Еще светло, и дневные птицы поют свои веселые песни, но для него пришло время отдыха. Я слышу, как он мурлычет себе под нос какую-то песню, и чувствую вокруг себя легкое колебание воздуха.

— Тебе нужно успокоиться, девочка, — говорит Мастер, не глядя на меня.

Он уже расплел свою седую косу и уселся на стул у окна, чтобы мне было лучше видно. Я подхожу ближе и беру из его тонкой руки костяной гребень, и он становится в моей ладони холодным, хотя мое тепло должно было его согреть.

Этот гребень сделан из кости Мастера моего Мастера. Его древняя магия настолько чужда моей, что холод передается из гребня в мои пальцы, и к концу ритуала руки у меня всегда немеют.

— Дай мне свою кровь, — говорит Мастер, вытягивая в сторону морщинистую руку.

Я ненавижу этот момент, но он неизбежен. Острым зубом тсыя я колю себе палец и жду, пока на коже не выступит алая капелька. Я вытягиваю руку ладонью кверху так, чтобы Мастер увидел кровь, и закрываю глаза, представляя себе луг и солнце, и птиц, танцующих в потоках воздуха. Я могу закрыть глаза, но перестать чувствовать не могу. Мастер касается моей кожи губами — и по телу пробегает легкая дрожь.

— Убирай руку.

Я сжимаю ладонь в кулак не раньше, чем она оказывается у меня за спиной. Я — маг крови и воды, а Мастер — маг воды и воздуха. Я могу отравить его, когда готовлю лекарства и яды — одной каплей, крошечной алой капелькой. Чтобы этого не случилось, он каждый день должен принимать эту крошечную капельку смертельного для него яда внутрь. Позволять нашей магии смешиваться. Позволять моей магии чувствовать родство — как ощущаю его я каждый день, когда дышу воздухом, которым он дышит, и стираю одежду, пропитанную его потом.

Без этого он не смог бы ничему меня научить. Без родства в обучении не было бы смысла, не было бы толка.

— Я же сказал тебе успокоиться, девочка, — говорит Мастер, и я понимаю, что снова часто дышу. — Я чувствую твою воду вокруг. Ты слишком много думаешь сегодня.

— Я думаю о том, что случилось с семьей этого мальчика, — говорю я правду прежде, чем он спросит. — Если бы в деревне был маг, он мог бы их предупредить. Может быть, все остались бы живы тогда.

Я провожу гребнем по его жидким седым волосам. Снова. Снова. И снова — бесчисленное число раз в полном молчании, которое говорит мне о том, что Мастер обдумывает ответ на мой не заданный вопрос.

— Они могли прийти из Земель за горой или с побережья, — говорит он наконец. — Вся Цветущая равнина лишилась магии, но за ее пределами никаких запретов нет. Эти люди рискнули напасть на хорошо защищенную приграничную деревню. Они получили отпор, но только после того, как фиур послал туда свои войска. В деревнях еще не отвыкли от магии, они еще чувствуют себя под защитой.

— Ты думаешь, будут другие?

— Другие будут, — говорит он. — Мланкин шесть Цветений сдерживал врагов памятью о былых победах. Владетель забыл, что победы достались ему не только оружием, но и знанием магов. Мы сражались бок о бок с ним и его воинами. Без нас они бы не победили. Асклакин громче всех призывал сжечь непокорных. Он первым и узнает, каково это — сражаться без подмоги.

Я перекладываю гребень из одной руки в другую, сжимаю и разжимаю пальцы, чтобы разогнать застывшую кровь.

Граница, река Шиниру — это ведь совсем недалеко, всего два дня пути на хорошей лошади по тропе вдоль вековечного леса. Фиур Дабин владел клочком земли, но у Шинироса ее много, и много деревень, которые можно разграбить и сжечь. Скоро кончится Цветение и начнутся Холода. Что будут есть лишившиеся крова? Куда пойдут те, кто не успеет построить дом?

Вековечный лес на западе подступает к горам, знаменующим конец Цветущей равнины. На севере он касается краем владения Шембучень, на востоке граничит с Асморой, на юге замирает на обрыве над рекой Шиниру. Любой может найти приют под кронами, но вошедшему однажды трудно вернуться назад. Никому еще не удавалось пройти лес от края до края.

Дом Мастера стоит на неизвестно кем протоптанной древней тропе — иначе до нас никому было бы не добраться. Воины фиура вели лошадей строго по тропинке, зная, что оплошность может стоить им жизни. Сошедший с лесной тропы в вековечном лесу сгинет навсегда, если не знает магии. Шаг в светлый подлесок — и тропинка исчезает без следа. Деревья меняются местами, солнце, стоявшее в зените, через пару шагов может уже касаться краем невидимого горизонта.

Без магического знания в вековечном лесу всех путника ждет погибель.

Рискнут ли потерявшие дом ступить под призрачные кроны? Решатся ли искать защиты у тех, которых сами же выгнали шесть Цветений назад?

— Тебе все-таки нужно успокоиться перед путешествием, девочка, — говорит Мастер. — Завтра не бери с собой еды и по пути до дальней поляны ничего не ешь. Пусть голод очистит твой разум.