Последняя версия - Карасик Аркадий. Страница 8

Я, конечно, не собираюсь говорить Ромину о подозрениях в отношении Светки, противно это и недостойно настоящего мужика. К тому же, как и у мастера ОТК, сил у подружки кот наплакал. Оставлю непонятное её поведение, как говорится, для внутреннего пользования…

Промаявшись до шести утра, я встретил дневного сторожа далеко не доброжелательным урчанием голодного зверя. Не терпелось поглядеть в невинные глазки бесценной моей подружки, послушать такой же невинный лепет, сопоставить одно с другим и решить: врет или говорит чистейшую правду.

Домой летел птицей, соскучившейся по родному гнезду. С небольшой поправкой — «гнездо» не мое, принадлежит Светлане, оставленную мне родителями комнату в коммуналке сдаю каким-то торгашам, приехавшим с Кавказа.

Кимовск — небольшой городок, разрубленный на две части речкой, летом напоминающей ручей, в половодье — могучий поток. Одна его часть, та, которая побольше, сохранила патриархальные черты далекого прошлого: приземистые, вросшие в землю, домишки, кривые улочки, заросшие бурьяном пустыри. Вторая — многоэтажные дома, асфальт, скверы и парки, Дом культуры, кинотеатр.

Росбетон располагается на окраине одноэтажного Кимовска, Светлана занимает двухкомнатную квартиру на пятом этаже девятиэтажной башни в цивилизованной половине города. Моя комнатенка — в доме барачного типа в старой части, именуемой «заречной».

Без десяти семь я уже маялся возле закрытых дверей лифта. Вызов упорно не срабатывал — то ли неисправен, то ли на верхнем этаже пацаны в виде развлечения подсунули деревяшку. Пришлось плюнуть и использовать более надежный способ передвижения — пешком по лестнице. Вернее — бегом, ибо меня подгоняло нетерпеливое чувство исследователя, запланировавшего многообещающий эксперимент.

Многократные звонки оказались безрезультатными — не разбудили подружку. Пришлось воспользоваться ключами. Когда я, наконец, вошел в кваритру — сразу понял причину молчания: Светлана уже ушла…

Очередная странность! Обычно главный технолог покидает теплую постель никак не раньше половины восьмого. Покидает — не то слово: выпрыгивает, зябко поеживаясь, с недоумением поглядывая на уже отзвонивший будильник, наспех глотает горячий чай и бежит к лифту. Марафет, как правило, наводит в своем кабинете.

А сегодня умчалась раньше семи.

Никуда тебе от меня не укрыться, подумал я, расстилая постель, даже лучше, что задуманный «допрос» не состоялся — отдохну, как следует высплюсь — вечером достану Светке до самых потаенных уголков сознания.

Выспаться не пришлось. Не успел забраться под теплое одеяло — заработал телефон, самое мерзкое из всех изобретений человечества. Хрипел, взвизгивал минут пять, словно твердил: бери трубку, идиот, все равно не отстану.

Пришлось подчиниться.

— Константин Сергеевич, вас беспокоят из Росбетона…

Девушка могла бы не представляться — с первых слов узнал кокетливую, как все секретарши, охранительницу служебного покоя генерального директора. Злые языки утверждают: не только служебного, но и личного. Делит, якобы, несекретарские свои услуги между генеральным директором и его заместителем по экономике и реализации.

— Слушаю, Катенька.

— Смотри-ка, сразу узнали, — удивилась секретарша. — Шеф срочно вызывает…

— Но я только-что сменился с дежурства, всю ночь пришлось не спать…

— Знаю, Константин Сергеевич, все знаю… Какой ужас! Бедный Сурен Иванович. Не представляю, как переживет трагедию Ниночка…

— Какая Ниночка? — не понял я. — Любовница, что ли? Какая по счету?

Ехидство у человека стоит на втором месте после подлости. Знаю же, отлично знаю жену покойного, не раз она навещала мужа, когда тот задерживался в своем кабинете. И не потому, что так уж беспокоилась о состоянии его здоровья — гнала женщину ревность к многочисленным и, как правило, удачливым любовным похождениям супруга.

— Как вам не стыдно, Константин Сергеевич, — потревоженной медведицей гневно заворчала Катенька. — Разве можно так говорить о покойном — грех это незамолимый…

Удивительно, все вокруг стали такими богобоязненными, что диву даешься. Прежде чем воткнуть нож в спину другому, набожно перекрестятся, нажимая кнопку радиовзрывного устройства, сотворят молитву, посылая пули в грудь и в голову заказной жертве вспомнят цитату из Библии или из Корана. Нисколько не удивлюсь, узнав, что киллеры просят у священников отпущение грехов, получив же его, снова отправляются на «дело».

Фальшь, когда-то осужденная, загнанная в подполье, выползла на свет Божий, распустила во все стороны ядовитые корешки и ветви. Забралась в редакции газет и на телевидение, опутала депутатов парламента и министров правительства, дошагала до самого Президента. Что же говорить о простых людях, доотказа пропитанных лжеинформацией и лжеобещаниями…

Та же Катенька, для любовных забав с которой Вартаньян снял неподалеку от Росбетона однокомнатную «берложку» в старом, рубленном доме, обвиняет меня в «незамолимом грехе». Не исключено, что этой же квартирой в тех же целях пользуется и Пантелеймонов.

— Ладно, минут через сорок буду, — невежливо прервал я сердитые воспитательные фразы девушки. — Передай генеральному. Вот только посижу в туалете и — бегом.

Упоминание туалета вызвало новый взрыв эмоций, мне показалось, что даже трубка завибрировала под наэлектризованными волнами, исходящими изо рта потрясенной моей наглостью Катеньки. Подумать только, говорить девушке о туалете — мерзость какая!

Когда ровно через сорок минут я вошел в приемную генерального директора Росбетона, секретарша сидела, максимально выпрямившись, выпятив и без того немалую грудь, и смотрела в окно, будто ожидала известия от неземной цивилизации. На меня — ни малейшего внимания.

— Прибыл по вашему вызову, красавица! — браво доложил я, не желая портить отношений с нужным человеком. — Надеюсь, Вацлав Егорович на месте?

Снисходительный кивок завитой головкой, театральный жест ручкой в сторону оббитой коричневым дермантином двери. Реакции отработаны многомесячной практикой, опробованы почти на всех сотрудниках Росбетона.

Я, подавив приступ раздражения, прошел в кабинет генерального директора.

Пантелеймонов — крепкий пятидесятилетный мужчина со спортивной фигурой и проницательными серыми глазами, как любят выражаться работяги, помесь быка и велосипеда. От первого он унаследовал упрямство и силу, у второго — маневремнность и надежность. Дед генерального — поляк, бабка — француженка, отец — украинец, мать — русская. Короче, столько намешано в нем разной крови — любой генетик запутается.

Эмоциональный, подвижный, Пантелеймонов терпеть не может сидеть за столом — всегда в движении: то — по кабинету, то — по цехам и отделам предприятия, то — просто по этажам и коридорам.

Вот и сейчас рабочее место директора пустует. Бегает Вацлав Егорович между широченным окном и книжным шкафом. Будто тренируется в беге на короткие дистанции, готовится к соревнованиям, как Лужков к футбольному матчу между командами московской мэрии и российского правительства.

— Слушаю вас, — доложился я, нагло присаживаясь к приставному столику. — Вызывали?

Истоки редкого для меня раздражения понятны: бессонная ночь, убийство Вартаньяна, напряженный диалог с Листиком. Нервы, как утверждают знающие люди, бывает даже лопаются от перенапряжения, а у меня если и не лопнули, то потеряли, похоже, присущую им эластичность.

— Присаживайтесь, — не останавливаясь и не обращая внимание на то, что я уселся без приглашения, пробурчал генеральный. — Прежде всего, хочу послушать все, что вам известно. Имею в виду ночную трагедию… Правда, мне уже позвонили из уголовного розыска капитан… как его, — он подбежал к книжному шкафу, провел тонкими пальцами по корешкам томов «Большой Советской энциклопедии», будто там закодирована забытая фамилия сыщика, — ах, да, некий Ромин, но он — чужой для Росбетона человек, вы — близкий.

Вот как, близким стал, охватил меня новый приступ раздражения, как мизерную зарплату платить — чужой, как оказывать внеслужебные услуги — близкий. Но дерзить, излечивать дерзостью больное самолюбие — самому себе вредить. Вспомнилось наименование одной из книг Соложеницина: «Как теленок бодался с дубом». В данном конкретном случае «дуб» — Пантелеймонов, «теленок» — бывший зек. Как бы мне не обломали недавно народившиеся слабые рожки…