Условный разум (СИ) - Моисеев Владимир. Страница 30
Пильман решил, что ему следует поделиться новыми идеями, которые высказал Энди Хикс. И прочитал вслух, все, что только что записал.
— Условный разум, — это он хорошо придумал, — сказал Мозес. — Таких людей как этот писатель, вроде бы, называют остроумными и находчивыми?
— В каком-то смысле.
— Надо будет почитать его книги.
Пильман с сомнением пожал плечами.
В кабинет вошла Ева.
— Наверное, вам обоим будет это интересно. Мой сотрудник рассчитал модель Посещения, не связанного с космическим полетом. Выяснилось, что существует два решения соответствующей волновой функции. Проще говоря, существует два района, где могла появиться Зона. Первое решение — действительно указывает на Хармонт, что мы наблюдаем своими глазами. Второе, неожиданное, предполагает существование аналогичной Зоны на другом конце Земли, в России, в Ленинградской области.
— Отправитесь в экспедицию? — спросил Мозес.
— Если информация подтвердится.
— Не забудьте пригласить меня.
Через три дня они были готовы отправиться в путь. Пильману хотелось, чтобы к ним присоединился Хикс, но тот отказался. Сказал, что ему нужно закончить роман. И добавил, что в России своих фантастов хватает.
Часть 2
Панов и Алмазов
Когда все началось? В детстве, естественно. Иногда люблю вспомнить, как так получилось, что я решил вдруг стать ученым? Произошло это в классе шестом или седьмом. И виноваты, само собой, были прочитанные мной книги. Я тогда много и беспорядочно читал. Почему-то во многих попавших мне в руки книгах подробно рассказывалось о всепоглощающей жажде познания, которая, если уж овладевала однажды душами людей, не отпускала до конца их дней и делала по-настоящему счастливыми. Людей этих называли учеными, потому что они занимались наукой — одним из самых волнующих способов познания окружающего мира, известных человечеству. Некоторые считали их неудачниками, но это, конечно, было не так. У страсти познания был смысл, ради которого стоило жить, а это ни за какие деньги не купишь.
Я до сих пор вспоминаю и перечитываю эти книги. Поль Крюи. «Охотники за микробами». Синклер Льюис. «Эрроусмит». Вениамин Каверин. «Открытая книга» и «Два капитана». Чарльз Перси Сноу. «Пора надежд» и «Поиски». Митчелл Уилсон. «Живи с молнией» и «Брат мой, враг мой».
Потом пришло время читать фантастику. Жюль Верн. «Таинственный остров» и «Из пушки на Луну». Герберт Уэллс. «Машина времени» и «Война миров». Артур Конан Дойл. «Затерянный мир». Братья Стругацкие. «Далекая радуга», «Понедельник начинается в субботу» и «За миллиард лет до конца света». Фред Хойл. «Черное облако».
Мне нравилось читать истории о фантастических обстоятельствах, в которые попадают удивительные и талантливые люди.
И нет ничего странного в том, что однажды наступил день, когда я понял, что больше всего на свете хотел бы стать одним из них. Находиться рядом с настоящими учеными казалось мне наивысшим счастьем, которое только может выпасть в жизни.
В детстве я еще не разделял эти состояния
— стать и находиться. Мне тогда казалось, что это одно и то же. Я считал притягательный мир науки своим, и мечтал оказаться однажды его частью.
Хотелось верить, что однажды смогу стать таким же одержимым борцом за истину, как мои любимые книжные герои. Даже больше того — тайно рассчитывал, что и настоящие ученые обязательно признают меня своим. Так была решена моя судьба. И, надо сказать, я ни разу не пожалел о своем выборе.И ведь получилось. Однажды я стал одним из тех самых людей, которых считал особенными. И вынужден был признать поразительную истину — мое мировоззрение сформировали не чужие сочинения. Это я сам выбирал для чтения книги, в которых находил что-то важное для себя, то, что давало мне право не считать свои желания чем-то маргинальным и ненормальным. Конечно, я читал и другие книги, но сейчас ничего не могу сказать о них, кроме того, что они были интересными, но описывали непонятный мир, который так и остался чужим. Мир людей, для которых познание пустой звук.
Самым большим своим недостатком всегда, с самого раннего детства, я считал гипертрофированное, часто болезненное чувство любопытства. Я хотел знать. Всегда и обо всем, о чем бы ни заходила речь. Иногда это было неприятно и неуместно, но победить странное желание постоянно удовлетворять свое любопытство я был не в состоянии. Потом стал утешать себя тем, что болезненное любопытство для любого настоящего ученого — всего лишь обязательная профессиональная деформация, без которой добиться успеха в своей работе нельзя. Может быть, я заблуждался. Но, честно говоря, мне достаточно было того, что так считал я. Со временем пришлось научиться использовать свое неуемное любопытство в мирных целях (при написании квартальных отчетов о проделанной работе).
Как устроен мир вокруг? Вот что я хотел знать. Подхода к решению этого главного вопроса было три:
1. Ядерная физика. Строение неисчерпаемых атомов. Начинать следовало с основ мироздания. Следовательно, заняться квантовой механикой;
2. Биология. Исследование феномена жизни, хотелось понять, что такое сознание и мышление;
3. Астрономия. Почему Вселенная оказалась именно такой — расширяющейся с ускорением. Как возникли звезды, галактики и планеты, почему именно на Земле возникла разумная жизнь? Что такое пространство, почему возникли и наполнили его многочисленные поля? Что такое время? Что такое темная материя и темная энергия? Как развивалось все это невообразимое сборище таких непохожих материальных объектов. Существуют ли объекты нематериальные?
Я сделал выбор — посчитал, что астрономия лучше всего подходит для того, чтобы получить внятные ответы на волнующие меня вопросы.
Как оказалось, я сделал правильный выбор.
В университетские годы я интересовался многими вещами. Прежде всего, пытался понять, что такое наука? Очень быстро выяснилось, что многие студенты весьма смутно понимают характер своей будущей работы, поскольку никогда всерьез не задавались таким вопросом, с необъяснимым пренебрежением относясь к любым проявлениям философии. Их интересовали только конкретные исследования. Мне это казалось странным. Как можно чем-то заниматься, если не очень хорошо представляешь смысл своих действий?
А еще для меня было важно понять, есть ли у научного познания предел. Познаваема ли Вселенная, так сказать, до конца? Существует ли что-нибудь кроме наблюдаемой астрономами Вселенной? Я был обычным студентом, но ни на миг не сомневался, что обязательно попытаюсь найти внятные ответы на эти вопросы. Стоит ли тратить время на учебу, если не можешь четко сформулировать планы на будущее? Я хотел узнать о Вселенной что-то такое, чего до меня никто не знал. Нормальное желание для молодого ученого.
В университете я встретил студента, с которым мог вести содержательные разговоры о самых запутанных научных вопросах. На самом деле, найти подходящего собеседника не так просто, как кажется. Конечно, мне здорово повезло. Кирсанов умел слушать и понимать. В те годы я был восторженным молодым человеком, которого переполняло огромное количество самых безумных гипотез. Мне было необходимо делиться своими идеями с людьми, которые были бы согласны безропотно их выслушивать, понимать и как-то реагировать: хвалить, восхищаться или критиковать. Я поощрял любую реакцию. Не все мои идеи были удачны, Кирсанов немедленно указывал на явные ошибки, логические недостатки и прочие изъяны моих идей. Иногда казалось, что и ему нравится беседовать со мной, его присутствие наполняло мое сердце радостью.