Запоздавшее возмездие или Русская сага - Карасик Аркадий. Страница 45

Глава 13

«… прощание со Степанковкой прошло у меня более или менее спокойно. Значительно трудней далось вживание в армейскую жизнь. Рядом с Семеном…»

Из второго письма батальонной фельдщерицы.

Прошло полгода. За это время Клавдия написала добрую дюжину писем, из которых отправила только одно — остальные порвала и сожгла. От Семена — ничего. Будто втреча с отпускником ей приснились.

Что же делать? В свою очередь выбросить из памяти или написать еще одно жесткое письмо? То-есть, поставить на дружбе с парнем жирную точку? Ни то, ни другое делать не хотелось, Клавдия все еще надеядась, придумывая для Видова множество оправдательных причин. На исходе шестого месяца она решила посоветоваться с Настей? А к кому еще обратиться за помощью, не к матери же, которая только и думает о мужиках?

«Совещание» состоялось все в той же боковушке. Навестить подругу в новом ее доме Клавдии не хотелось, мысль о возможном подслушивании женской беседы псаломщиком вызывало у нее брезгливую дрожь.

— Ну, что у тебя снова случилось? Выкладывай пока мать возится в кладовке.

За полгода замужества продавщица раздобрела, раздалась в груди и бедрах, движения сделались плавными, величавыми и, одновременно, осторожными. Однажды призналась — понесла. Труды хилого псаломщика увенчались успехом.

— Как у тебя там, — Клавдия выразительно кивнула на округлившийся живот подруги. Не потому, что так уж интересовалась ходом беременности

— просто еще не подыскала подходящих слов для откровенного разговора. —

Шевелится?

— Еще как шевелится, разбойник! — светло улыбнулась женщина, ласково проведя ладонью по «разбойнику». — Такой же бешенный, как его папаша. — Тот полгода спать не давал, теперь — этот… Так что же все-таки случилось?

Клавдия говорила округлыми словами, старалась не показать особого своего отношения к Семену. Обычное беспокойство, связанное с детской дружбой: исчез человек, пообещал писать и — ни одной строчки. Обратиться к командованию не хочется, как бы не накликать на Видова неприятности, общих знакомых нет. Положение безвыходное.

— Почему безвыходное? — удивилась Настя. Помолчала и неожиданно спросила. — Любишь, да?

— Сама не знаю.

Благо, жена псаломщика не стала обсасывать непростой вопрос о любви, понимающе улыбнулась.

— Любишь, не любишь — твои дела. Адрес Семена знаешь — поезжай, проверь. И себя и его.

— Как это поезжай? — Клавдия непонимающе округлила глаза. — В качестве кого: жены, сестры, любовницы? Гарнизонное начальство в обмороки попадает, командирские жены заплюют… Нет, так не получится — не поеду!

Несколько долгих минут Настя размышляла, заодно поглаживала вздувшийся живот. Словно уговаривала псаломщикова ребенка успокоиться, перестать брыкаться. В конце концов придумала.

— А почему бы тебе не поступить на армейскую службу? Случайно слышала, что в военкомате с охотой принимают женщин-медиков. Что у тебя — семеро по лавкам, да? Или мамочка не пускает? Напиши заявление: так и так, желаю служить в Красной Армии, имею среднее медицинское образование, семьей не обзавелась… И в гарнизоне кумушки на заплюют, и Семен зауважает.

Неожиданый совет подруги упал на хорошо подготовленную почву. Через неделю, снова отпросившись у Горячева, Клавдия поехала в райвоенкомат. Откажут — так откажут, в народе говорят: попытка не пытка. А вдруг согласятся? Тогда она снова увидит Семку, насладится его растерянным взглядом, недоуменно разведенными руками. И будет жить и работать рядом с ним.

Все прошло, как нельзя лучше. Принявший просительницу немолодой майор с интересом оглядел девушку.

— Можно узнать причину вашего желания пойти в армию?

— Разве для этого необходимо какое-то особое желание? — вопросом на вопрос ответила Клавдия. — Скажем, хочу принести пользу Родины. Или такое стремление возбраняется?

По мнению медсестры патриотический порыв — самое верное средство рассеять сомнения майора и выставить себя в благоприятном виде. Пусть только попробует возразить — она натравит на него райком комсомола, введет в действие тяжелую артиллерию — второго секретаря горкома партии, которому однажды перевязываоа порезанную руку.

Майор не стал ни возражать, ни ехидничать.

— Ладно, пишите рапорт. Рассмотрим.

— Но у меня имеется одно непременное условие…

— Вот как, — устало усмехнулся военкоматовец. — Не успели надеть военную форму и сразу — условия? В чем же они заключаются?

— Служить только в этой части! — Клавдия выложила на стол бумажку с выписанным на ней адресом Семена. — В другую не поеду!

— Понятно, — снова усмехнулся майор. — Любимый человек, да? Ничего не скажешь — достойная причина!

В конце концов, Клавдия добилась своего!

Переговоры с матерью прошли удачно. Мария, озабоченная бегством кладовщика, не стала выспрашивать или возражать. У каждого — своя жизнь, захотелось дочке помаршировать в кирзачах — туда ей и дорога!

— Выписываться станешь или сохранишь Степанковскую прописку? — рассматривая в зеркале сетку тонких морщин, покрывших ее лицо, базразлично спросила она.

— Обязательно? То же мне — свет в окошке, деревенская прописка!

— Как хочешь.

Вот и все переговоры матери с дочкой.

Разговор с доктором еще короче, но более напряженный. Клава выбрала время сразу после утреннего обхода — пациенты потихоньку выздоравливали, двое уже пытались выбраться из душной палаты на свежий воздух. Соответственно, настроение лечащего врача, он же — глава деревенской медицины, было радужным. Фрол Петрович смеялся, шутил, потчевал всех встречных-поперечных ласковыми словами.

— Фрол Петрович, а у меня — новости!

Клава влетела в кабинет этакой счастливой птахой, казалось, что у нее за спиной трепещут ангельские крылышки. Радость, конечно, напускная, на самом деле девушка откровенно боялась предстоящего разговора с «женихом», но отлично понимала, что этого все равно не избежать, поэтому — чем скорей он произойдет, тем лучше.

— Рад за вас, бесценная. Позвольте поинтересоваться в какую блескучую бумажку завернута ваша новость? — с присущей ему виртуозностью ненавязчиво поинтересовался Горячев.

Клава безостановочно говорила, старалась не дать возможности доктору разглядеть за внешне восторженными фразами действительную причину. Она отлично знала проницательность Горячева.

— Где, как не в армии, можно приобрести солидный опыт медика? Ведь там и обычные заболевания, и ранения, и профилактика эпидемий. Прослужу несколько лет — поступлю в Военно-Медицинскую Академию, получу диплом и обязательно — слышите, Фрол Петрович, обязательно! — вернусь в Степанковку!

Доктор согласно кивал, задумчиво теребил пальцами густые брови, горестно улыбался. Кажется, он все понял как надо, подумала Клавдия, укладывая в потертый ученический портфель немногочисленные медицинские учебники, тетрадки с беглыми записями, тапочки, в которые она переодевалась, приходя на работу.

Так они и расстались. Без выяснения отношений и зыбких, как топкое болото, надежд на будущее…

Не успел поезд отойти от перрона, как Клава начисто забыла обо всем: о немолодом влюбленном, о сексуально озабоченной матери, о туманном будущем. Облокотясь на столик, незряче смотрела в окно и мечтала о предстоящей встрече с Видовым.

Плацкартный вагон переполнен. В отсеке — четверо пассажиров: пожилой мужчина в очках и с полуседой бородкой клинышком — наверно, бухгалтер или снабженец — кокетливая девица с накрученной прической, женщина с ребенком и военный. Если судить по петлицам, старший лейтенант.

Разбитной парень, ничего не скажешь, общительный. Не успели проехать и десяти километров, как он успел познакомиться с соседями. В первую очереь, представился: старший лейтенант Новоконев, можно по простому — Сашка. Едет по переводу в Ковыль.

— Впервые или уже там служили?

Сашка невесть по какой причине радостно рассмеялся. Будто своим нескромным вопросом Клава пощекотала его самолюбие. Девица осуждающе вздернула выщипанные бровки, вздохнула. Надо же, до чего неразборчивы военные: вместо того, чтобы поухаживать за симпатягой, втягиваются в серьезную беседу с грудастой, деревенского вида, девкой!