Она моя (СИ) - Тодорова Елена. Страница 19

Повернувшись к Карлу, выжимаю улыбку. Он значительно старше Тарского. И, безусловно, проигрывает ему по всем параметрам. Но мне плевать. Ведь я сама не ищу варианты и не пытаюсь заместить дыру в груди. Просто делаю то, что от меня ждут.

«Чем быстрее ты начнешь сотрудничать, тем быстрее сможешь вернуться домой».

Пора, пора…

Настраиваю в своем подсознании: «Хватит цепляться за Таира и заметать все дороги к дому. Пусть он делает, что ему, черт возьми, заблагорассудится, а я должна вернуться к отцу».

Жаль, что кроме как улыбку, больше ничего не способна из себя выдавить. Никогда не страдала косноязычием. Напротив, всегда умела поддержать беседу практически в любой компании. Но здесь, с этим мужчиной, слова не идут. Он отпивает из стакана бурбон и закуривает сигарету, а я продолжаю до ломоты в скулах держать одну и ту же эмоцию.

Что же дальше? Что?

Господи, помоги мне!

Умышленно или нечаянно пепел слетает прямиком мне на ногу. Не успеваю моргнуть, как Карл скользит по моему колену, якобы чтобы смахнуть с тонкого капрона несгораемые остатки табака. Цепенею, когда ладонь остается. Раскрывая пальцы, ползет вверх по моему бедру. Целенаправленно подбирается к подолу платья и, лишь перейдя эту границу, тормозит.

С дрожью выдыхаю, когда лицо мужчины приближается к моему. Чувствую запах алкоголя, никотина и слабые нотки еще чего-то незнакомого. Ничего откровенно неприятного, хотя, возможно, я испытываю слишком сильный шок, чтобы полноценно анализировать свои ощущения.

Неужели Тарский позволит этому случиться?

Смотрю на тонкие мужские губы. Сталкиваюсь с хмельными глазами. Зажмуриваюсь до того, как рот Карла накрывает мой.

Неужели ЕМУ все равно???

Сердцебиение безумно разгоняется, но мне плевать, даже если проклятое сердце вырвется, наконец, из груди и заберет из моего тела остатки жизни. В эту самую секунду часть моей истерзанной души желает, чтобы все прекратилось. Вторая же часть горячо и отчаянно жаждет отмщения.

Да пусть же будет ЕМУ хоть чуточку больно!

Пусть будет!

Какой бы глупой, жалкой и безрассудной не выглядела эта месть, я собираюсь ею нас обоих уничтожить.

ТЕБЕ ведь больно?

Знаю… Чувствую…

Смотрит… Смотрит и сворачивает пространство своей яростью…

Я задыхаюсь… Кончик мужского языка мягко раздвигает мои губы и проталкивается внутрь рта. Одновременно с этим тяжелая ладонь неторопливо двигается выше по бедру и доходит практически до белья.

Вздрагиваю всем телом, но не пытаюсь Карла остановить.

ТЫ сам этого захотел… Сам…

Внешне себе кажусь деревяной, неподвижной, ледяной, а внутри кострами дикими разгораюсь. До конца вечера точно сгорю, не вынесу этой игры. Не вынесу… И пусть!

Но… Поцелуй внезапно прерывается. Какая-то невидимая сила резко отдергивает от меня Карла. Разжимая веки, понимаю, что это сделал Тарский. Едва встречаю залитые пылающей чернотой глаза, как он дергает меня за руку, вынуждая подняться, и молча выволакивает из зала.

Наверное, в холле мы замедляемся. Не могу понять… Сердце своей сумасшедшей скоростью все иные показатели сбивает. В голове нарастает звон. По телу распространяется болезненный гул.

Позволяю запихнуть себя в машину. Слепо пялюсь в лобовое стекло, пока покидаем парковку. На трассе свет фар встречных машин жжет глаза. Но не он заставляет их переполняться слезами.

Тарский все молчит и молчит. Никак не комментирует произошедшее. Не произносит ни единого слова. Хотя я чувствую, что внутри него что-то происходит. Как бы ни старался заглушить, его эмоции трескучей энергией раскалывают сжатое вокруг нас пространство.

Срываюсь непреднамеренно.

Разорванно вздыхаю, судорожно всхлипываю и начинаю громко плакать.

Глава 17

Катины рыдания не стихают до самого дома. Рвет нутряк на ошметки, а там ведь и без того лютый шквал душу загребает, словно все силы природы, весь вселенский беспредел за грудину каким-то шальным ветром замело. Как это без зверства вывезти? Опасаясь того, что царевна может увидеть в моих глазах, взгляда ее избегаю. Сжимая рулевое колесо, фокусируюсь исключительно на дороге.

Катя… Катерина… Катенька, мать ее… Катенька… Катенька…

Сглатываю и, приоткрывая губы, ртом и носом одновременно медленно вбираю минимальную порцию воздуха.

Знаю, что ее вины в произошедшем нет. Знаю, что не имею права на нее злиться. Знаю, что, напротив, должен успокоить. Вот только… Словно зверь, разодрать ее жажду. Заведомо буду не прав, но, если доберусь, разорву. Да не просто кровь выпью, я ее, мать вашу, сожру до последней косточки. Понимаю это и сам в ужас прихожу.

Нездоровые чувства, эмоции, мироощущения… Кроет меня, устоявшегося прагматика и хладнокровного ублюдка, с такой силой, что в глазах темнеет. Но хуже всего, что за всей этой одуряющей массой трепыхается раздирающая сердце тоска.

Тремор кисти разбивает. Чтобы остановить это, крепче вцепляюсь в руль и на миг перекрываю приток кислорода. Задерживаю дыхание до легкого жжения в груди, а когда снова вдыхаю, кажется, что вместо насыщения внутренности кипятком обдает.

Не думал, что такое возможно.

Что это за наплыв, вашу мать? Откуда столько? Кто отвесил? Куда меня, черт возьми, несет? Как это мирно загасить?

В холле, стоит поймать Катино лицо в ярком свете ламп, грудную клетку в сотый раз тисками сдавливает. Да так, что кости трещат. Сжимаю зубы, смотрю на нее, просто потому что уже не нахожу сил отвернуться. Катерина во мне, очевидно, тоже что-то улавливает. Содрогается, настороженно пятится и все же… Разрывая тишину, пытается перераспределить эмоции, которых у нас на двоих на поверку оказывается критически много:

— Ты ведь знаешь, что я этого не хотела… И если бы не твоя чертова работа, никогда бы никому не позволила! Это все твоя вина, твои долбаные тайны… Я тебя ненавижу! Слышишь меня? Таи-и-и-р-р? Таир… — срывается, в какой-то одуряющий миг растеряв злость. — Гордей… — ласковым тоном сильнее припечатывает, чем предшествующим ему криком.

Сорвавшись с места, Катя сокращает между нами расстояние. Вижу это, просчитываю заранее урон, который она способна нанести, но остановить ее не могу.

Подходит вплотную. Касается ладонями моей груди. Раскатывает по напряженным мышцам дрожь.

— Что творишь? — едва нахожу силы выдохнуть.

Севший на эмоциях голос колышет загустевший вокруг нас воздух колючим сипом и низкими вибрациями. Прикладываю титанические усилия для того, чтобы прогнать выедающие глаза, мозг и душу воспоминания, как к ней, моей чистой и нежной царевне, притрагивался другой мужик.

— Поговори со мной.

— Не стоит сейчас. Завтра.

Как ни ломаю себя, оттолкнуть ее не способен. Стою и позволяю ей своим присутствием, запахом, взглядом, жгучими касаниями доламывать остатки своего загрубевшего нутра.

— Я хочу услышать тебя сейчас, — шепчет Катя. Приподнимаясь на носочки, в душу вламывается. Я, мать вашу, сам своих реакций опасаюсь. Не в том состоянии, чтобы еще и обсуждать это. Не о себе, о ней же беспокоюсь. — Мне это очень нужно…

Договорить царевна не успевает. Сжимаю, наконец, тонкие запястья и решительно отвожу от своей груди. От себя ее спасаю.

— Зачем подставляешься, Катя? Понимаешь же, что не закончится это сейчас нормально. Хорошо не закончится!

— Что ты мне сделаешь? Уничтожишь? Ну-ну… Таи-и-и-р-р… Я тебя не боюсь, — как-то отрешенно поддевает в этот раз. Ее лицо все еще хранит последствия истерики, оставаясь покрасневшим, припухшим, нежным и очень хрупким. Смотрит, конечно же, прямо в глаза. — Поговори со мной. Скажи, что чувствуешь. Мне плевать, какими жестокими будут слова, просто скажи правду. Не могу больше вариться в этой неопределённости.

А я не могу излить то, что чувствую. Не только не имею на это права. Я, черт возьми, попросту не умею этого делать.