Она моя (СИ) - Тодорова Елена. Страница 39

Подполковник протянул мне обычный хлопковый платок и повел к трапу. В самолете я заняла первое попавшееся свободное место, пристегнулась и машинально уставилась в иллюминатор. И вдруг… На пустующем этаже огромного здания аэропорта заметила мужчину, который стоял и смотрел вниз на площадку. Буквально пару секунд до того, как самолет совершил разворот, чтобы выйти на полосу и начать взлет, но этого хватило, чтобы грудь опалило жгучими розгами, а сердце безумно заколотилось.

В тот момент, если бы позволили, несмотря ни на что, все еще была готова выскочить из самолета и бежать. Бежать к нему навстречу. Очередной укол трезвости получила дома, когда мне сообщили, что отец стараниями Тарского второй раз заключен под стражу. Я и о первом-то не знала… Он мне ничего не сказал. Не отпустил в домой, когда тот просил. Выставил все так, будто папа зовет обратно только потому, что опасность для меня миновала, будто крайней необходимости нет… Не знаю, почему Таир в конечном итоге спас меня от гибели. Но во всем остальном он хладнокровно действовал против меня.

— Для начала хочу, чтобы ты расслабилась, — тихо произносит подполковник Рязанцев, не сводя с меня внимательного взгляда. Иногда я его узнаю… Этот взгляд, несмотря на темно-коричневую радужку, напоминает мне характерную манеру Тарского. — Наше общение не является официальным и под протокол не пойдет. Я около трех лет нахожусь в отставке. Иногда содействую. В особых случаях. Сейчас я здесь, чтобы помочь тебе.

Как бы ни так!

— Ты хорошо держалась на допросах, Катерина. Учитывая, что ты не являешься агентом и не проходила должной подготовки, это в какой-то степени феноменально, — серьезно замечает, в то время как я продолжаю молчать. — Нам передали записи и результаты детектора — под впечатлением было все управление. Лично я на своей практике сталкивался с подобным лишь дважды. Причем ты — вторая.

Подполковник едва заметно усмехается, а я, скрывая дрожь в кистях, осторожно прижимаю их к столу. Сцеплять пальцы, заламывать руки и как-либо выказывать волнение — нельзя.

— Вам пришлось отдать за меня настоящего немецкого агента, — осторожно подступаю к конкретике.

До сих пор не понимаю, зачем они это сделали и что потребуют взамен.

— Нам нужно было его отдать.

Тут мне едва удается скрыть удивление.

— То есть? Так бывает?

— Он свое дело сделал. Поверь мне, Катерина, мы выжали из него все, что нужно, — откашлявшись, продолжает сугубо деловым тоном. — Кроме того, нам выгодно, чтобы они считали, будто поймали Урсулу Майер. Мы давно искали человека, который исполнит эту роль.

— Зашибись, — тихо выдыхаю я.

Перестану ли я когда-нибудь удивляться тому, что меня все и везде используют?

— Ты могла выдать целую группу наших агентов и немецких офицеров, с которыми они работают, взамен на политическое убежище в Германии. Это было бы куда проще, чем притворяться агентом. Почему ты выбрала последнее?

— Не ищу легких путей, — беспечно отзываюсь я.

Конечно же, никто никогда не узнает, что причиной всему — мои глупые чувства к Тарскому. Никто, кроме него самого. Он-то все понимает.

— Интересная ты личность, Катерина Волкова. Молодая и перспективная. С оружием обращаться умеешь. Держишься убедительно. Вот и сейчас, когда пытаешь показать, что тебе плевать на все, что я говорю.

— Может, потому, что мне правда плевать? — усмехаюсь.

— Немецкий хорошо знаешь. Польский быстро схватила. Господин Бахтияров говорит, у тебя талант к языкам. Кроме того, огромное преимущество имеет твоя особенность запоминать мелкие детали и спустя долгое время их передавать на бумагу, — не сбиваясь с тона, монотонно перечисляет подполковник.

Тогда я понимаю, что больше не в состоянии ходить кругами.

— Что вам от меня нужно?

В ванной, скинув платье и белье, замираю перед зеркалом. Разглядываю потяжелевшую грудь и потемневшие соски. Они как будто стали больше… Грудь как-то сразу, а сейчас вроде как и соски увеличились. Только живот по-прежнему плоский. Даже если попытаться выпятить. Кручусь так и сяк, ничего не получается разглядеть.

Ну, когда же?

Умом понимаю, что чем позже моя беременность станет заметной, тем лучше. Но чисто по-женски, уж очень хочется поскорее увидеть животик. Это ведь такое чудо! Как только позволяю себе думать о растущем внутри меня ребенке, обо всем плохом забываю и снова чувствую себя счастливой. Почти как в Польше… До встречи с Янушем.

Не знаю, как долго можно тянуть с визитом к врачу. Меня ничего не беспокоит, но вдруг есть какие-то нюансы… Даже спросить не у кого. Если бы не задержка, которую я изначально списывала на стресс, ничто не сподвигло бы сделать тест. До последнего была уверена, что цикл восстановится дома. А потом… Я шагала по аллее в парке и обдумывала условия, которые мне поставили в управлении, когда навстречу показалась, как говорится, глубоко беременная женщина. Одна секунда, и мой мозг захватила навязчивая, будто рой пчел, мысль. Сходу бросило в пот, и сердце расходилось, как сумасшедшее. Отцовский охранник даже забеспокоился, что мне внезапно сделалось плохо. Едва удалось избавиться от него, чтобы купить в ближайшей аптеке тест. Домой неслась на всех парах. Потом расстроилась, когда прочитала, что исследование лучше проводить утром. Я не могла ждать больше ни секунды! И хорошо, что не стала усмирять свое волнение… Тест сразу показал две полоски. Естественно, в первое мгновение пришла в ужас от того, насколько это усложняет мое и без того трудное положение. А потом… Я сошла с ума от счастья!

Именно известие о беременности помогло мне собраться и двигаться дальше. Действовать, руководствуясь интересами будущего ребенка. С той секунды, как я о нем узнала, он вышел на первое место.

— Я надеюсь, ты с положительным ответом, — скупую ухмылку Рязанцева скрадывают усы.

— В Польше вы послали людей, чтобы меня убить, — упираясь ладонями в стол, нависаю над ним. — Не говорите, что это было ошибкой. Мне нужны гарантии, что вы не избавитесь от меня, как только что-то пойдет не так.

— Нет, это не было ошибкой. Агент Януш Мельцаж передал сообщение, в котором говорилось, что ты раскрыла всю группу, а главный группы ничего не предпринимает, чтобы решить этот вопрос, что вместо этого укрывает тебя в Польше, — не разрывая зрительного контакта, спокойно отвечает якобы «отставной» подполковник. Именно потому и кабинет у него свой имеется, и табличка на нем с его инициалами. — И нет, никаких гарантий я тебе дать не могу.

— С какой стати мне тогда с вами сотрудничать?

— Ты же умная девочка, Катерина. У тебя выбора не осталось. Ты сюда летела, уже понимая это.

— Зачем тогда вы все выставляете так, словно я имею этот чертов выбор?!

— Для тебя. Психологически проще адаптироваться, принимая собственные решения.

— Чудесно, — выдыхаю с горькой усмешкой. — Просто прекрасно!

— Отца твоего так и так посадят. Посадят, Катерина, посадят, — поймав вспышку протеста, с нажимом заверяет Рязанцев. — И сволочь, за которую он тебя сосватал, не поможет. Тоже на крючке. В стране грядут большие перемены. Всех ваших поэтапно закроют. Мы можем обеспечить для твоего отца лучшие условия.

— Я думала, в вашу псарню не берут тех, у кого в родне судимости.

Дерзость и оскорбления не вызывают у подполковника никаких эмоций.

— Всегда есть исключения.

— Что я должна делать?

— Встретишься с этим женихом. Поиграем немножко. Говори, что согласна на замужество.

— А дальше?

— Дальше узнаешь. Привыкай работать поэтапно.

Уже у порога я, полагая, что хуже ситуация быть не может, оборачиваюсь и негромко спрашиваю:

— Что с Тарским? Он собирается возвращаться?