Она моя (СИ) - Тодорова Елена. Страница 41

И все. С трудом наращенная броня под вспыхнувшим внутри меня жаром тает, словно ледяная корка, и дрожащей волной резво стекает по телу.

Глава 35

Пытаюсь сделать вид, что эта новость не заставила меня ощутить себя в эпицентре торнадо.

— Когда?

Ответить Рязанцев не успевает, потому как… В дверях оранжереи возникает сам Тарский. Мое сердце за секунду превращается в хрупкое стекло и от первого, все еще достаточно далекого зрительного контакта разлетается вдребезги.

Это он… Это он… Это невозможно… Я не готова… Не сейчас…

— А вот и он, — суховато отмечает подполковник, словно только этого и ждал.

Таир идет к нам. Неотвратимо приближается. А я не могу оторвать от него взгляд. Его глаза, нос, губы, покрытый щетиной подбородок…

Это он… Он…

Пытаюсь незаметно перевести дыхание, но резкое движение груди выдает волнение.

Такой же большой, как я помню. Замещает собой пространство. И он в форме… Темно-серый мундир, погоны, петлицы и другие знаки отличия, фуражка с кокардой. Такой он… Такой… Все еще ненавижу разного рода военнослужащих, но при виде Тарского в форме вдруг ощущаю невообразимую и совершенно неуместную волну горячего трепета.

«Осторожно, Катенька. Тебе на этих погонах еще ноги царапать придется…»

Нет… Нет… Пошел ты к черту!

Я улыбаюсь. Да, улыбаюсь, но эта эмоция — едкое отражение горечи, обиды и боли. Надеюсь, ему понятно, что я нисколько не тронута этой встречей.

— Мне пора, — объявляю достаточно сдержанно и тотчас направляюсь к выходу.

Мимо Тарского прохожу, задержав дыхание — всего-то делов.

— Насчет пропуска зайди в двести пятый, — окликает меня старик. — Должен быть готов.

Киваю, не оборачиваясь, и, наконец, покидаю удушающее пространство. Надо ли говорить, что в действительности откровенно бегу? Главное, что это очевидно лишь для меня. Я отлично справилась. Можно расслабиться. Но расслабиться не получается. Тарский перед глазами стоит. Да и понимание, что теперь он настолько близко, крайне расшатывает самообладание. Все внутри огнем горит, дышать трудно. Благо коридоры пустые, и никто кроме меня самой эти запыханные вдохи и рваные выдохи не слышит.

— Добрый день, — с улыбкой прохожу в центр кабинета. — Я за пропуском.

— Волкова?

— Да. Катерина Александровна.

Странно, здесь работают обычные люди. Три обыкновенные на вид женщины. Одна кофе пьет, вторая что-то набирает на компьютере, третья, вышедшая из-за стола мне навстречу, и вовсе напоминает мать моей бывшей одноклассницы.

Немного растерянно взираю на кусок заламинированной картонки. Удивляет, что на ней нет ни фотографии, ни фамилии. Только шестизначный номер.

— Это все? — верчу прямоугольник в руках.

— Угу. Только распишитесь в получении. Здесь и здесь.

— Может, мне еще форму выдадут? — оставив росчерк в указанных графах, шучу я.

— Это уже не к нам.

По взгляду вижу, что их в принципе шокирует мое нахождение внутри этого сверхсекретного объекта.

— Как вас зовут? — спрашиваю максимально беспечным тоном. Сдалось мне их еще больше шокировать… — Ну, на будущее.

— Ирина Николаевна, — растерянно протягивает женщина.

— Что ж, спасибо, Ирина Николаевна. И до свидания.

— До свидания.

Бодрым шагом направляюсь к двери. Однако едва выхожу в коридор, чуть сознание там не теряю.

Тарский… Снова он.

Стоит прямо напротив, в критической близости от меня.

Поймал… Поймал…

Не могу поднять взгляд к его лицу. Мельком посмотрела, в груди от тех эмоций, что в глазах его хватанула, так защемило, до сих пор продохнуть не получается. Его запах — родной, отравляющий, парализующий. Всю носоглотку и грудь щекочет. Вот бы расчихаться, пусть думает, что у меня на него банальная аллергия. Но нет же… Щиплет и кружит внутри, но на выход не дает этот раздражитель вытолкнуть.

— Катя, — мороз по коже, когда приглушенным тоном по имени зовет. Вот зачем? Господи… — Нам нужно поговорить.

— Это по работе? — бойко отзываюсь.

Еще бы дыхание не частило так явно…

— Не только.

— В любом случае, я сейчас не могу. Извини. Спешу очень.

Пройти не удается.

— Катя, — выставляя руку, Тарский упирает ладонь в стену.

— Чего тебе, я не пойму? — шиплю ему в плечо.

На противоположном конце коридора из кабинета выходит группа офицеров. Тарский бросает в их сторону взгляд, но быстро теряет интерес. Снова на меня смотрит. Чувствую это, но все еще не решаюсь встретиться глазами.

— Вечером зайду.

— Не вздумай, — конечно же, он в курсе, где я живу. Ничего удивительного. От мысли, что мы можем оказаться наедине, меня пробивает током. — Вечером я буду занята, — жаль, что причины ему пока неизвестны. — Да и не о чем нам говорить… Рада, что ты вернулся. Со мной, как видишь, тоже все нормально. Не беспокойся. На этом все.

— Катя, — он вроде как одергивает меня, словно противного ребенка.

Это, конечно же, возмущает… Решаю по-быстрому закрыть неозвученные вопросы. Метнувшись взглядом в сторону удаляющихся мужчин, рискую взглянуть Тарскому в глаза просто потому, что именно так мои слова будут иметь должный вес.

— Знаешь, я ведь сильнее тебя, — заявляю слегка осипшим голосом. На самом деле и не знаю, откуда эти силы берутся, чтобы говорить настолько равнодушно. Тарский смотрит внимательно. А мне кажется, что все мои физические реакции сейчас гипертрофированы и как будто расщеплены во времени. Звенят и ощущаются, как эхо. Размноженно и волнообразно. Выше и выше, при этом заторможенно, словно кнопку космического старта заклинило. Сердце с отмашкой бухает. Пульс западает и сигналами Морзе оглушает. А грудь раз за разом обжигает. Отслеживаю все это и спокойно продолжаю. — Потому что ты пытался и не смог меня тогда разлюбить. А я тебя смогла. Как только узнала, кто ты, пелена с глаз упала. Перегорело в один день. Сначала цеплялась за эти чувства… И та наша последняя ночь, — стараюсь, чтобы голос звучал абсолютно ровно, — думала, отболит, и вернется все… Нет. Ничего нет. Не люблю больше.

Грудь стискивает. Сердце протестующе подскакивает. Колотится в горле, раздавая по всему телу дребезжащие вибрации. Хочется отвернуться, но я заставляю себя до последнего смотреть Тарскому в глаза.

— Совсем кровожадной ты стала. Молодец, Катенька.

Его голос, будоражащая хрипота сдерживаемых эмоций и то, как он меня называет, жгут кожу и проникают внутрь горячими иголками. Задевая воспалённые нервы, перемыкают какие-то контакты. Вздрагиваю, но убеждаю себя, что для Гордея это незаметно.

— Ты меня столько раз ранил, — после этой фразы делаю паузу. Раньше бы вставила «Таи-и-и-р-р», сейчас — не могу. — Было бы странно, если бы не стала.

Держим зрительный контакт. Воздух между нами звенит и трещит.

— Катя… — пытается взять меня за руку.

— Пусти… — отчаяние все же прорывается. Едва-едва удается совладать с эмоциями. Второй раз требую уже ледяным тоном: — Пусти сейчас же!

Тарский еще какое-то время прожигает меня взглядом. Не пойму, убить меня готов или поцеловать… Неважно… Неважно… Но как же трудно проглотить едкое разочарование, когда он все же разжимает пальцы и отшагивает, позволяя мне уйти. Глупая дурочка, готова броситься ему на шею и расплакаться.

Уношу ноги так быстро, как только могу. Боюсь, что если задержусь хоть на секунду, то просто сорвусь. Сорвусь и все ему расскажу. Как люблю, как скучала… Что жду от него ребенка…

Нельзя… Нельзя…

Как же после этого столкновения идти вечером на встречу с Орловским? Как жить, зная, что он рядом? Еще тяжелее. Невыносимо!

Глава 36

«Не люблю больше…»

Знаю, что лжет, но в одно мгновение, когда сознание только-только принимает эти слова, за грудиной с такой силой колет, дышать прекращаю. Тело сковывает напряжением, мышцы преобразуются в застывший гипс. И уж тогда сердце расходится. Бьется, словно обезумевший зверь в прутья клетки. Выламывает, мало заботясь о последствиях.