Кошка в сапожках и маркиз Людоед (СИ) - Лакомка Ната. Страница 16

- Эй! – снова подал голос Планель. – Милорд Огрест законов не нарушает!

- Ему и нет в этом необходимости, - тут же подхватил аптекарь. – К тому времени, как милорд Ноэль стал маркграфом, состояние его семьи насчитывало сто тысяч фунтов золотом, не считая ценных бумаг, недвижимости и прочего имущества.

- Милорд – святой человек, - упрямо повторил конюх.

- Это несомненно, - Ферет вроде бы и отвечал Планелю, но смотрел только на меня. – Главной его заслугой, я считаю, было то, что именно при милорде Ноэле Шанталь-де-нэж стал вот этим милым городом с каменными домами. Двадцать лет назад, дорогая Кэт, вы увидели бы на этом месте только деревянные бараки, щели в которых затыкались старыми тряпками. Разумеется, был ещё графский замок, построенный из сланца, но даже этот удивительный камень не защитил прежнего маркграфа Огреста от Большого Холода.

- Между нами говоря, - видимо, от тепла, горячего кофе, а больше всего – от коньяка, господин Планель стал очень разговорчив, - милорд Гвенаэль – да упокоится он с миром – очень нехорошо поступил с малышкой Жоржеттой. Да, она была немного спесивая, себе на уме, и про неё много чего болтали, но всё равно нехорошо.

- Про Жоржетту, дочь лесника, говорили, что она – ведьма, - ответил мне на незаданный вопрос Ферет. – После смерти миледи Огрест маркграф сошелся с дочерью лесника. Классический сюжет неравной любви – когда прошли первые романтические порывы, девица оказалась не нужна, и маркграф дал ей полную отставку. Барышня Жоржетта с этим мириться не желала, попыталась устроить скандал и даже подала в суд за совращение, но проиграла. И это было вполне ожидаемо. Теперь уже её обвинили, что она колдовскими чарами обольстила маркграфа и обокрала его. После суда Огрест приказал ей и её отцу убираться из его владений и никогда больше не возвращаться. Лесника и его дочку выгнали перед самым Новым годом, а дом и всё их имущество сожгли. Был конец декабря, начинались самые холода. Отец и дочь отправились через перевал и, тоже вполне ожидаемо, замёрзли.

- Потом лет через пять нашли фляжку Жореста, - поддакнул господин Планель. – Он никогда с ней не расставался, всё время таскал с собой. Держал там самое крепкое горючее вино. Не пить, не подумайте, барышня Ботэ! Просто леснику без такого подспорья никак нельзя. Согреться, если заблудился ночью, быстро развести костер, рану какую обработать, если поранился далеко в лесу… Наверное, они замёрзли где-то в пещерах, забрались, чтобы переждать метель. А волки потом растащили то, что от них осталось.

- Какой ужас, - произнесла я искренне. – Пусть даже они были трижды колдунами и ведьмами, нельзя было отправлять их на смерть так жестоко.

- Вот я и говорю, - закивал Планель, - нехорошо тогдашний милорд поступил с Жоржеттой. За что и поплатился. Мы все поплатились, - вздохнул он, одним глотком допил кофе и попросил: - Феликс, плесни мне ещё кофейку. Только без коньяка, пожалуй. А то Лоис почует. Она сразу замечает, если я выпил чуть больше напёрстка.

- Тогда тоже – с анисом и корицей? – предложил аптекарь.

- Давай, - разрешил Планель. – Люблю твой кофе – напихаешь туда разной ерунды, а так вкусно получается!

- Это не ерунда, дядюшка Персиваль, - засмеялся Ферет. – Это – пряности.

- Всё едино, - отмахнулся Планель.

- Но почему вы говорите – что все поплатились? – напомнила я о прерванном рассказе. – И как поплатился милорд Гвенаэль? Речь ведь об отце нынешнего милорда Огреста?

- Да, о его отце, - аптекарь снабдил господина Планеля новой чашкой кофе и продолжал: - Как оказалось, Жоржетту не зря считали ведьмой. В первый день нового года в замке Огрестов обнаружили на окне надпись, сложенную морозными узорами. Это было проклятье Жоржетты маркграфу Гвенаэлю. «Людоедский род никогда не увидит счастья», - так там было написано. И в ту же ночь начался Большой Холод – ударили сильные морозы, и держались они весь январь. Вообще-то, Шанталь-де-нэж морозами не удивить, и не редкость, чтобы кто-то замёрз здесь по зиме, но в тот год было особенно страшно. Люди замерзали целыми семьями, потому что бараки не спасали от холода. Впрочем, и графский замок не оказался спасением. Милорд Гвенаэль тоже замёрз в ту зиму. Говорят, жители спаслись, только отслужив панихиду по Жоржетте и леснику Жоресту и собрав все свои средства на голубую ленту…

- Голубую ленту? – встрепенулась я.

- В этих краях считается, что ведьмы любят яркие цвета, а голубой им противен, потому что это – цвет небес. Жители заказали местному ткачу самую длинную ленту, которую только можно было вообразить. Из голубых ниток, разумеется. Эту ленту проложили границей вокруг города, и мороз утих. В память об этом у нас до сих пор красят окна и двери голубой краской – чтобы прогнать злые чары.

- Не лучше ли красить в белый? – предположила я. – По идее, белый должен отпугивать ведьм лучше голубого.

- Но снег пока не отпугнул ни одну ведьму, - хитровато прищурился аптекарь. – Скорее всего, легенду о голубом цвете поддержал тот факт, что в наших местах очень много синильных цветов. Здесь повсюду растёт Ísatis tinctória – синиль, как называют её местные. У нас, вообще, много цветов. Увидите, как тут всё преобразится весной. Уверен, что нет места прекраснее, чем Шанталь-де-нэж во время цветения.

Я пропустила мимо ушей его слова, воспевающие этот город, и спросила:

- Но ведь это было двадцать лет назад? Всё это печально, но не пора бы уже позабыть ту давнюю трагедию?

- Забудешь тут, - пробурчал Планель, а Ферет посмотрел на меня насмешливо-грустно.

- Понимаю, почему вам это кажется далёкой далью, - сказал он. – Двадцать лет назад вас ещё и на свете не было, Кэт. А здесь память о том времени жива и будет жить очень долго. Каждый в городе двадцать лет назад потерял кого-то из родных или близких.

Слова насчет моего двадцатилетнего возраста я тоже пропустила мимо ушей, хотя господин Ферет безбожно мне польстил, и это было так же безбожно приятно.

- Мы не потеряли, - вставил господин Планель. – Нас было восемь парнишек, нас впустили в замок, и мы перезимовали все.

- Вам повезло, - ответил Ферет. – А вот у госпожи Броссар замёрзли мать и отчим – всего-то вышли, чтобы покормить и подоить коров. Она осталась одна, совсем молоденькая, с двумя младшими братьями и новорождённой сестрой на руках. Вы видели её, эту сестру - Надин Арно.

- Сестра мадам Броссар? – изумилась я. – Никогда бы не подумала…

- Согласен, - усмехнулся аптекарь. – У госпожи Броссар такой… м-м… суровый характер, что неудивительно, что жених от неё сбежал.

- Не говори, чего не знаешь, Феликс, - тут же вмешался господин Планель. – Она стала такой именно после того, как Гаспар сбежал. А до этого Жозефина была той ещё финтифлюшкой. Помню, она носила короткие полосатые юбки и утверждала, что так модно в столице – мол, сама королева такие носит, - он хохотнул, но потом помрачнел. – Да, и с Гаспаром неловко получилось. Не ожидал от него. Честно – не ожидал. А Жозефина, как видишь, любила его по-настоящему. Даже замуж не пошла, так и осталась одна.

- Мы все не ожидали, - заметил Ферет.

- Кто такой Гаспар? – уточнила я. – И почему вы говорите про мадам Броссар, что она не пошла замуж? Я думала, она – вдова? Она же – мадам?

- Поправочка, - аптекарь вскинул указательный палец, останавливая меня. – Это вы, барышня иностранка, называете её «мадам». А мы называем просто – госпожа Броссар. Это её девичья фамилия. А фамилия её отчима была Арно. Поэтому – Жозефина Броссар и её сестра Надин Арно.

- Как всё запутано, - приложила я руку к сердцу. – Но продолжайте. Гаспар сбежал, это больно ударило мадам… о, Боже… придётся теперь мне тоже называть её госпожа Броссар. Скорее всего, она приняла мои слова, как насмешку…

- Вот поэтому вам лучше знать, что происходит в этом городе, - утешил меня Ферет. – Не волнуйтесь, мы с дядюшкой Перси всё вам расскажем, и вы больше не попадёте впросак. Господин Гаспар был тут раньше аптекарем, а ещё тут был доктор Каннинг, и оба они исчезли, когда произошло несчастье с младшим братом милорда Огреста и его женой.