Два балета Джорджа Баланчина - Трифонов Геннадий. Страница 22

Ирсанов и Анджей разместились на заднем сиденьи. Не успела машина тронуться с места, как Анджей, повалившись своей головкой на плечо Ирсанова, тут же заснул. Ирсанов обнял мальчика, словно боясь, что дама за рулем может сейчас отнять у него его сокровище. Дама прервала молчание:

— Я понимаю, что в город. Куда конкретно? Я почти опаздываю на работу. Кстати, если вы курите, то курите с Богом, — дама протянула через плечо пачку «Мальборо» для Ирсанова. Он не посмел отказаться.

Он бегло объяснил даме свои и Анджея обстоятельства, назвав мальчика своим сыном. Внешне, если кому-нибудь пришлось бы принять их за отца и сына, а даме за рулем ничего другого не оставалось, они были разительно непохожи, но как все любовники в мире, они имели сейчас поразительное внешнее сходство, где-то уже подмеченное и описанное Гете волнующей прозой. Кстати, дама и дремавший рядом с ней молодой человек тоже имели некоторое сходство — совсем не родственное.

Посмотрев на часы, что-то соображая, Ирсанов стал просить даму отвезти их в Пулково: «Боюсь, что на поезд он уже опаздывает. Вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Я очень хорошо заплачу». Сказав эти последние слова, Ирсанов почувствовал что они лишние и устыдился. Он почувствовал легкий аромат хороших французских духов в салоне автомобиля. Он видел, что в ушах женщины сияют настоящие бриллианты. Пальцы ее рук, уверенно ведущих машину на приличной скорости, украшены дорогими кольцами, браслетами и часами. Какой-нибудь «стольник» за такую поездку в Пулково мог бы ее оскорбить, но ничем иным, кроме денег, Ирсанов не мог расплатиться с ней за эту услугу и любезность.

Чтобы не ехать уж совсем в полном молчании, дама за рулем вставила в магнитофон кассету с каким-то французским певцом. Ирсанов узнал Шарля Азнавура.

– Вы тоже с сыном? — робко поинтересовался Ирсанов, не выпуская из объятий Анджея. Дама как-то странно ответила ему на вопрос:

– Его зовут Саша. В этом году он заканчивает десятый и хочет поступать на юридический.

– Почему вдруг туда?

– Он считает, что в роли Порфирия Петровича сможет спасти не одного Раскольникова.

– А разве тот его спас?

– Давайте уже познакомимся.

– Ирсанов, Юрий Александрович.

– Табачник, Людмила Александровна. Адвокат. Вам я, — продолжила Табачник, весело и понимающе улыбаясь Ирсанову, найдя его лицо в зеркале заднего вида, — Юрий Александрович, рекомендую как можно позже прибегнуть к моей помощи. Вот вам моя визитка.

– А что так?

– Сейчас, знаете ли, не время и не место для правового просвещения. Но вы мне, проводив сынишку, позвоните в конце недели. Не пожалеете. Кстати, я о вас уже слышала. От Лидии Ивановны.

– Вы ее знаете! — обрадовался Ирсанов.

– И даже читала, если вы не однофамилец автора, некоторые ваши работы — об Артюре Рембо, о Вийоне. Странно, что я вас до сих пор не встречала у Лидии Ивановны. Она о вас всегда очень тепло говорит.

– В какой связи, позвольте узнать?

– О! Только в литературной. Вы, кажется, и прозу пишете?

– Да. Но очень мало и в стол.

– Значит, наша пресловутая гласность еще вас не коснулась? А вообще, вы знаете: нынче жить интересней, чем читать. И писать, я полагаю. Или Озерки — это ваше Переделкино? Что-то непохоже.

– Нет, почему. Летом я обычно живу здесь. И работаю здесь. Раньше здесь, конечно, было все совсем по-другому — старые дачи, петербургский колорит. А теперь...

– Да, теперь здесь сплошная социалистическая индустрия. Уже добрались и до Сестрорецка, — у меня еще и там квартира, мужа, но он в семидесятые рванул в Израиль, теперь живет в Англии, мы иногда там видимся, — и до Зеленогорс- ка. Варварски оттяпать такую территорию у финнов и так ее загадить — это, знаете ли, не каждому дано. Я месяц тому как была в Хельсинки и в Турку и вообще проехала по Финляндии на машине. Боже, на таком, можно сказать, клочке земли столько порядка и богатства и красоты! А мы, русские, невообразимы!

– Это все, видимо, от таинств славянской души, — предположил Ирсанов, верно попадая в тон Табачник, ибо есть среди нас люди, и женщины в особенности, чей разговор так умело сконструирован, так музыкален, что всякий раз они провоцируют нас на необходимость совсем невольно им подражать. Должно быть, это свойство сильных и остроумных натур.

– Ну вот, приехали, Пулково.

– Сколько я вам обязан, Людмила Александровна?

– Я вам по этому поводу специально позвоню. Прощайте. Было приятно пообщаться с вами живьем. Не забудьте в машине сына.

Ирсанов осторожно разбудил Анджея и теперь, глядя на него, Людмила Александровна Табачник мысленно отметила про себя: «Не моего вкуса. Но как хорош. Да и сам Ирсанов еще очень вполне. Надо бы помочь ему сойти с этой скользкой стези. Что за черт! Как только встретишь приличного мужчину — он или алкоголик, или...»

На ходу объясняя Анджею причины, по которым они оказались здесь, в Пулково, а не на Московском вокзале, они подошли к стене с расписанием. Самолет, на котором Анджей смог бы сегодня улететь в свой К..., вылетал из Ленинграда через два часа. Разумеется, никаких билетов в кассах не было и никогда не будет. Анджея это ужасно расстроило: «Мои родители обалдеют и больше меня из дому не выпустят. Уж лучше бы мы поехали на вокзал», на что Ирсанов сказал: «Не волнуйся. Билеты я достану. Дома ты окажешься вовремя. И не надо будет трястись в нудном поезде двое суток. Сказано же: «Летайте самолетами Аэрофлота!»

Ирсанов предложил Анджею сначала позавтракать. Они поднялись в ресторан. Сунув официанту сразу крупную купюру в качестве гарантии более скорого обслуживания и оставив Анджея за столиком разбираться в скудном меню, Ирсанов побежал в отсек «Интуриста», где благодаря своей американской кредитной карточке без проблем купил Анджею билет на самолет.

– Вот твой билет, — сказал он мальчику, вернувшись за столик.

– Как вам это удалось — так быстро?

– Это дело техники, Анджей. Как-нибудь потом объясню. Ешь. Да и я, признаться, проголодался.

– Мне перед вами очень неловко. Вы все время платите.

– Не бери в голову. Ешь. Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, я тоже был практически без денег, хотя мой папа был профессором и мы жили в достатке. Вот когда ты сделаешь свою карьеру и станешь танцевать на мировых сценах, а я к тому времени буду больным и нищим, ты меня материально поддержишь. Договорились?

– Договорились, — вполне серьезно ответил мальчик. — Я вам тогда куплю самый большой торт.

– А теперь Анджей, поскольку в нашем родном «Аэрофлоте» не кормят, не поят, купи себе в дорогу чего хочешь. Пепси, бутеброды, шоколад. Тебе далеко от аэропорта до дому добираться еще ?

– Далеко. Час на автобусе.

Прилетишь — пожалуйста, позвони. Вот тебе деньги на телефон. Бери, бери, нынче это дело сильно подорожало. В принципе я всегда дома, но лучше звонить или утром, или вечером, после шести, потому что я иногда ухожу работать в библиотеку.

– А сегодня когда позвонить?

– Как только — так сразу. Прямо из аэропорта. Я буду ждать. Но постарайся позвонить до семи часов. Вечером я должен буду пойти в гости к моим старым друзьям. Я с ними давно не виделся и кое-чем им обязан. Ну хотя бы тем, что это они предложили мне пойти в театр и дали эти билеты. Если бы не они, мы ведь с тобой никогда бы не встретились, Анджей. Мне так грустно расставаться с тобой!

— И мне — тоже грустно. Я вам напишу и буду звонить. Я буду скучать по вас. Мне с вами было хорошо и интересно. Я вам за все, за все очень благодарен.

Когда они спускались вниз на регистрацию рейса, Ирсанов, прежде стеснявшийся людских глаз для любых выражений нежности, обнял Анджея и поцеловал его прямо в губы: «Я люблю тебя, Анджей. Звони. Пиши. Я всегда буду ждать тебя».

ПОСТСКРИПТУМ

«...Но писать-то я буду в двадцать пятые часы суток свой Роман».