Простые слова (СИ) - Гордеева Алиса. Страница 37

Зачем-то встаю следом и на негнущихся ногах подхожу ближе, не смея поднять глаз. Губы горят от недавних ласк, а в ушах набатом отдаётся гул растерзанного сердца: Ветрову невдомёк, что вместе с поцелуем он украл и его.

— Ты победил, — признаюсь честно, замерев от парня на расстоянии вздоха. В глазах стоят слёзы, а внутри всё стянуло в тугой узел: мы с Ветровым слишком разные, чересчур чужие, невозможные…

Схожу с ума от желания коснуться его рукой, вынудить обернуться и помочь принять неизбежное, но внезапно включившийся свет разбивает мои планы вдребезги. Щурюсь с непривычки и делаю шаг назад. Ещё. И ещё. Это в темноте я казалась себе смелой, а сейчас хочу испариться. Разворачиваюсь на пятках и несусь к двери, дёргаю ручку и вырываюсь на свободу. На сегодня хватит!

***

— Дорогой, передай, пожалуйста, сахар!

Мама мило улыбается, слегка склонив голову набок, и с нескрываемой нежностью смотрит на отца.

— Держи, любимая! — щебечет тот, передавая сахарницу. Впервые за завтраком он не копается в телефоне и не читает новости. Вчерашний вечер явно пошёл родителям на пользу, что нельзя сказать про нас с Ветровым. Мы как два сыча сидим молча и не смеем поднять друг на друга глаз.

— Ребятки, а вы чего такие пришибленные? — интересуется папа, делая глоток горячего кофе. — Не выспались? Или опять поссорились?

— Всё нормально, — кивает Ветров и даже умудряется закинуть в рот ложку кукурузных хлопьев.

— Нана? — между делом уточняет мама. — У тебя, дочка, всё хорошо?

Молча киваю и продолжаю равнодушно смотреть на еду: положить хоть кусочек в рот — выше моих сил.

— Ты вся горишь, Нана! — не унимается мама. — Щёки, как переспелые помидоры! Неужели температура вернулась?

Слышу, как напротив хмыкает Ветров, и перестаю себя контролировать.

— Говорю же: всё хорошо! — огрызаюсь, но тут же натыкаюсь на недовольный взгляд отца. Подперев кулаком подбородок, он внимательно смотрит то на меня, то на Ветрова и о чём-то сосредоточенно думает.

— Как ваши занятия продвигаются? — наконец решается заговорить.

— У Савы серьёзные пробелы в знаниях, — тут же спешу отчитаться и впервые позволяю себе украдкой взглянуть на парня. — Будет правильнее, папа, нанять профессионала.

— Глупости! — качает головой Сава и нагло подмигивает. — Марьяна отлично справляется с ролью репетитора! Ещё пара занятий, и я стану отличником. Вот увидите!

— Хочется верить, Савелий! А ты что думаешь, дочь?

Не переставая зачарованно смотреть в хитрющие глаза Ветрова, пропускаю мимо ушей вопрос отца.

— Марьяна! — напоминает о себе тот, а Сава расползается в довольной улыбке.

— Да, папа! — бормочу, ощущая, как новая порция краски безжалостно приливает к многострадальным щекам, а всё потому, что по собственной глупости упустила нить разговора с отцом. Папа, разумеется, замечает неладное и начинает постукивать кончиком чайной ложки по блюдцу. Виновато кошусь на отца, а затем снова утыкаюсь взглядом в тарелку с плавающими в молоке мюсли.

— Игорь Александрович, — приходит на выручку Ветров, — Марьяна просто не верит в свои силы.

— Неправда! — вспыхиваю, вновь спотыкаясь о пристальный взгляд Савы.

— Тогда, выходит, сомневаешься во мне? — хрустит хлопьями Ветров, и что-то мне подсказывает, что говорит он сейчас совсем не об английском.

— Нет! — мотаю головой, а мысленно добавляю: — В себе.

Потеряв к нам интерес, отец в очередной раз занимает позицию Савы и настоятельно просит продолжить наши занятия, а мне ничего не остаётся, как согласиться.

После завтрака мы снова приступаем к зубрёжке английского. Собираемся по привычке в гостиной и, обложившись книгами и словарями, старательно делаем вид, что думаем об учёбе. Впрочем, под строгим надзором отца, который под благовидным предлогом решает оставить открытой дверь в свой кабинет, мы с Савой и правда весьма быстро погружаемся в рабочую атмосферу. Стараюсь лишний раз не смотреть на Ветрова, да и сижу от него на пионерском расстоянии. И пусть с губ слетают правила чтения и монотонные исправления, все мои мысли, так или иначе, вертятся вокруг нашего вчерашнего поцелуя, который сейчас, при свете дня, кажется обрывком нереального сна.

— Согласись, Нана, я стал читать значительно лучше! — справившись на твёрдую тройку с очередным куском текста, слишком громко, видимо, чтобы порадовать приёмного папочку, произносит Сава.

— Не знаю, — ворчу под нос, подбирая для Ветрова новое упражнение. — Вот, попробуй этот отрывок теперь.

Парень послушно приступает к чтению и на удивление почти не коверкает слова. Единственное, продолжает звучать на повышенных тонах.

— Сава, я не глухая! — фыркаю между строк, но остаюсь неуслышанной.

И лишь минут через десять начинаю понимать, чего добивался Ветров. Зажав мобильный между ухом и плечом, отец с утомлённым видом закрывает дверь в кабинет, оставляя нас с Савой наедине. Снова.

Ветров старательно дочитывает очередной абзац и внезапно смолкает.

— Скучно! — признаётся шёпотом.

— Если устал, давай сделаем перерыв.

— Я не устал. Мне скучно. Не хватает стимула, что ли.

— Пятёрка по английскому — лучший стимул.

— Серьёзно? — хохочет парень.

— Что?

— Ты серьёзно считаешь, что «отлично» в дневнике способно сделать кого-то счастливым?

— Делать тебя счастливым не входит в мои обязанности! — чеканю, тыкая карандашом по абзацу, на котором прервал чтение нерадивый ученик.

— Не входит! — соглашается Ветров и захлопывает учебник вместе с моей импровизированной указкой. — Но ты уже сделала.

— Сава! — только и могу пропищать, ошарашенно взирая на парня.

— Тшш! — он игриво прикладывает указательный палец к губам, тем самым, мысли о которых гоню прочь целый день. — Нана, я всю ночь не спал — думал, веришь?

— Нет! — язвительно отвечаю. — Как показывает практика, думать ты не умеешь!

— Мы неверно начали, Нана! — игнорирует моё замечание Ветров. — С упрёков, лжи, ненужных обид. А зачем? Можно, я буду честен? Ты мне нравишься. Очень. С того самого дня, как решила похитить божьих коровок из коробка.

Сава взлохмачивает волосы на голове и встаёт. Правда, тут же садится обратно. Видно, что он волнуется, а слова даются с трудом. И всё же он продолжает:

— В том тёмном гостиничном чулане я тебя тоже сразу узнал, а вчера обманул, сказав, что у меня есть девушка. Просто поддержал твою игру. У меня никого нет, Нана. Вообще никого.

Это его «никого» острым лезвием проходится по натянутым нервам. Сама не понимаю, как из заклятых врагов мы вдруг стали настолько близкими, что второй день доверяем друг другу самое сокровенное.

— Не смотри так! — Сава ловит мой вопрошающий взгляд и криво, правым уголком губ улыбается. — К одиночеству привыкаешь, как и к ощущению собственной ненужности.

Он на мгновение прикрывает глаза и задирает голову к потолку. А я всё так же продолжаю смотреть на него, окончательно запутавшись в своих чувствах. Ещё несколько дней назад Ветров был мне противен и омерзителен, а сейчас я едва удерживаю себя на месте, чтобы не подбежать к нему и не обнять. Глупо, конечно, но мне до зуда в ладонях хочется взять его за руку и прошептать, что он не один.

— А вообще, — Сава резко открывает глаза и наклоняется ко мне, — не об этом я хотел поговорить! Я извиниться должен за вчерашнее. Не сдержался. Прости!

— Всё нормально, — скованно шевелю губами в ответ. — Это же просто игра. Я всё понимаю.

— И-Г-Р-А, — повторяет по буквам Ветров и, закусив нижнюю губу, всё же встаёт на ноги. — Пусть так, Нана. Пусть будет, как ты хочешь.

Он улыбается своим каким-то мыслям, а потом хватает тетрадь и молча идёт к себе.

— Ветров, вернись! Мы не закончили!

— Завтра, Нана! — бросает он на ходу. — Завтра!

Всю следующую неделю я провожу на больничном и каждый день живу от английского до английского. Как ревнивая жена, караулю Ветрова из школы и тут же стучусь в его комнату с учебниками под мышкой. Впрочем, наши уроки становятся обоюдными: пока Сава копается в словаре, я покоряю законы физики и ломаю голову над задачками по геометрии. А когда сил на учёбу не остаётся, мы залазим с ногами на диван и, укрывшись мягким пледом, говорим…