Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир. Страница 13

Внезапно Джона Филдса словно обожгдо: его щемило доселе незнакомое чувство вины перед Колей Курчавым, гражданином Боцмановым, хирургом Максимом Борисычем, а также сентиментальная жалость к самому себе, одинокому, затерянному, подобно песчинке, в море человеческих противоречий и страстей…

Операция «МЫ», как понял догадливый читатель, с позором… не состоялась. Филдс, он же Хихиклз, отсиживался в американском посольстве в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла третьего секретаря военно-воздушного атташе. Отсиживался, ожидая новых указаний сверху. Однако сверху почему-то не спешили с новыми указаниями, и это давало повод думать, что далеко не в полном объеме причитающиеся доллары лягут в швейцарский банк на текущий счет Джона Филдса. Да пропади все пропадом! Видит Бог, он старался! А вообще-то, надо признаться, вышло нескладно. Гм! Сейчас Шельмягин с Воробьевым только и ждут, как бы прижать его к ногтю. Погодите, ребята, не торопитесь — он больше не будет таким простачком… Подумать только! И угораздило ж связаться с моральными разложенцами и деклассированной прослойкой! Даже вспомнить противно!

Стоп! Из-за океана прибыла видеозапись встречи президента с русским писателем по фамилии… уж не мерещится ли? — Швайковский!!! Нет, все очень реально: президент, взяв под локоток Швайковского, по-домашнему усаживает его за стол и предлагает кофе.

ПРЕЗИДЕНТ. Мы рады принимать вас, господин Швайковский, в Белом доме. Согласитесь, наша встреча знаменует собой важный вклад в укрепление доверия между русской классикой (в вашем лице) и американским образом жизни (в нашем лице), открывает новые перспективы в борьбе за права человека.

ШВАЙКОВСКИЙ. У меня не хватает слов, господин президент, выразить свою глубокую признательность за ваше любезное приглашение мне, простому русскому классику, встретиться с вами, неутомимым поборником прав человека, за чашкой кофе.

ПРЕЗИДЕНТ. Как вам нравится в Штатах?

ШВАЙКОВСКИЙ. Это прекрасная страна! Я совершенно адаптировался, ношу джинсы от Леви Страуса и чувствую себя стопроцентным янки с неограниченными правами.

ПРЕЗИДЕНТ. Что думают ваши друзья о западной демократии?

ШВАЙКОВСКИЙ. Они все, за редким исключением, восторгаются западной демократией, борются и страдают. Один мой большой друг, певец горных ущелий Николадзе-Нидворадзе, прямо призывает обливать гря… то есть вскрывать пласты, крушить напра… то есть анализировать ситуацию, иными словами — в безвылазном восторге от западной демократии пребывает масса певцов, танцоров и чтецов.

ПРЕЗИДЕНТ. Вы совсем не пьете кофе…

ШВАЙКОВСКИЙ. Благодарю. (Пьет кофе). Какая сладость!

ПРЕЗИДЕНТ. Я, к сожалению, не имел возможности прочитать вашу книгу «В борьбе за дело и права» из-за карибского кризиса…

ШВАЙКОВСКИЙ. С удовольствием прочту отрывок, господин президент: «…Приостановившись, Марфа взглянула на Ефима и поняла, что их оболванили. Скорее уехать! Уехать в такую страну, где они найдут свое лицо, автомойку и виллу. Такой страной, по ее твердому убеждению, были Соединенные Штаты. С ее уст слетело непроизвольное: «Хочу к небоскребам!» И она зашлась звонким смешком, как курский соловушка»…

ПРЕЗИДЕНТ. Великолепно! Очень жизненно и правдиво! А как художественно, достоверно! И этот «курский соловушка»… Каков русский колорит! Каков патриотизм! Нет, господин Швайковский, вы, видно, еще не знаете, сколько сокрыто в вас силы и величия!

ШВАЙКОВСКИЙ. О! (Смущенно пьет кофе). Какой аромат!

ПРЕЗИДЕНТ. Если Норвегия станет канителиться с Нобелевской премией для вас, мы прекратим им поставки патентованного шампуня от перхоти.

ШВАЙКОВСКИЙ. Огромное писательское спасибо, господин президент, за вашу заботу и поддержку! Я безмерно счастлив!

ПРЕЗИДЕНТ. (вставая) Как говорят у нас в Америке, гора с горою не сходятся, а диссидент о президентом сойдутся. Желаю вам обрести свое лицо, а вашим оболваненным певцам — поскорее вылезти из ущелий! (Горячее рукопожатие).

Видеоматериал заканчивался рекламой нового противозачаточного средства.

— Тебе понравилось это шоу? — спросила Филдса Линда Грейвс — представитель госдепартамента по вопросам коммуникаций и средств массовой информации. — Все вышло непосредственно и мило, не правда ли?

— У меня такое ощущение, — ответил он, — что нечто подобное я уже где-то когда-то слышал и что сценарий написан моею собственной рукой.

— Ах, Джон! Актерское искусство не ограничивается лишь театральными подмостками…

Будни американского посольства текли деловито и размеренно. Утром — легкий завтрак на английский манер, днем — хитроумные комбинации и лихо закрученные дипломатические интриги на американский манер, вечером — отдых и неторопливые беседы на турецкий манер. После таких вечерних разглагольствований с близкими сердцу соотечественниками, столь невозмутимо приютившими блудного сына ЦРУ, Филдс узнавал самые последние новости, сплетни и анекдоты с далекого Потомака. Так, например, голливудская кинозвезда Керолайн Хенд, порвав контракты с продюсерами, в двадцать седьмой раз вышла замуж (за герцога Орлеанского) и улетела на континент в Италию глотать пискливых устриц и запивать их сицилийским шоколадом, — такова женская прихоть, с которой должны считаться все: от герцога до устриц. А председатель совета директоров компании «Дженерал фальсификейшн» Дж. Джорж Мак-Кенти-младший спихнул одного из своих ближайших конкурентов Дж. Джоржа Мак-Кенти-старшего, на чем получил немалую прибыль. И наконец, неподражаемый японский хоккеист австралийского происхождения с американским видом на жительство Билл Хоцу Кака за солидную сумму перешел из японской команды «Ледовые харакири» в детройтский клуб «Кровь, пот и лед».

Среди всевозможных анекдотов встречались и такие, которые раскрывали моральное кредо людей, стоящих у штурвала политики США. Вот, к примеру, анекдот, весьма смахивающий на правду:

После принятия конгрессом поправки к биллю «О пресечении поощрения проституции со стороны законодательной власти» два престарелых конгрессмена прогуливались перед Капитолием. Внезапно подул ветерок и свалил с ног достопочтенного конгрессмена мистера Кларка. Его приятель сенатор Блек, с трудом подняв беднягу, усадил того в «кадиллак» и, привезя домой, уложил в постель. «Ты не слишком ушибся, старина?» — спросил он Кларка. Старая развалина Кларк с благодарностью посмотрел на коллегу: «Спасибо, Блек! Если завтра не будет сильного ветра, пойдем опять к девочкам?»

Летели дни. А в то же самое время совсем в другой части света — в Африке — готовился к долгожданной поездке в Советы негритянский юноша из племени Гдмбото по имени Онанга Мананга. Юноша жаждал знаний, поэтому ему так не терпелось ступить на лестницу одного из храмов науки далекой страны. Да, прошло то время, когда Онанга в символической набедренной повязке отплясывал ритмичные, полные стука и грома танцы своего родного дикого племени. Промчались те веселые денечки, когда он, согласно древнему обряду посвящения в мужчины, кидался с высоченной пальмы на брачное ложе из малого таза жирафы. Унеслись те годы, когда паренек в одиночку (порвав со стадным рефлексом) ходил на львов, гепардов, а также светских львиц соседнего племени. Канули… впрочем, кто старое помянет — тому клык вон! (Любимая поговорка детворы племени Гдмбото.)

Окрыленный предстоящей поездкой, Онанга инструктировался у миссионера из Штатов католика Робертса. Бесконечно преданный идеям католического просвещения, брат Робертс снабдил в дорогу бедного и честного юношу сверхчувствительным прибором фирмы «Эсквайр, Гопкинс и Ko», отравленными и съедабельными конфетками «Золотой ключик», часами-пистолетом, шприцем с мутной жидкостью и еще многим-многим другим, без чего просто нельзя плодотворно учиться в Стране Советов.

Не станем докучать читателю личными переживаниями Онанги Мананги и его характеристикой. Белоснежный теплоход с плодами манго в трюмах и Онангой на борту отчалил от палимых зноем африканских берегов. В каютах первого класса жевали рябчиков, в каютах третьего класса подъедали то, что от них осталось. Почему никому не придет в голову сделать бесклассовый пароход, размышлял голодный Мананга, швартуясь у европейского пирса.