Ты пожалеешь (СИ) - Ру Тори. Страница 24

— Мы не уместимся на диване! — брякаю я и натыкаюсь на его похабную ухмылку.

— В тесноте, да не в обиде… — Он подмигивает, а у меня от волнения немеют пальцы.

Харм разматывает мой шарф, расстегивает пальто и заботливо относит его к своей куртке.

— У тебя было много девушек? — Я нервно вглядываюсь в его дьявольские непроницаемые глаза, но неожиданно вижу в них зеленое спокойное море.

— Нет, — смеется он. — Но я знаю, что девчонки вообще заморачиваются на этой теме — им нужны чувства. Любовь. И они реально до фига мучаются, когда не получают этого от парня, который им нравится… Сестра рассказала, — помолчав, добавляет он.

— Что же ты еще от нее узнал? — скептически хмурюсь и скрещиваю руки на груди в защитном жесте.

— Что нелюбовью можно убить. — Тонкая струйка крови устремляется к его верхней губе, а на щеках проступает болезненная бледность. Харм матерится, бежит на кухню и открывает оба крана.

Спешу за ним, щелкаю выключателем, и тесное пространство заливает желтый свет. Одинокая гирлянда украшает оконный проем, в вентиляционной решетке колышутся пыль и паутина, натужно гудит престарелый холодильник.

Еще вчера в этом запустении мне хотелось выть, а сейчас обстановка выглядит ламповой, уютной и милой.

И самый важный для меня человек — здесь. Разве есть причины не доверять ему после всего, что сегодня произошло?

— Хорошо. Оставайся… — Я сдаюсь и прячусь в душе.

Долго стою под горячими струями, торгуюсь с собой, рассматриваю отражение в мутном зеркале, улыбаюсь и эротично подмигиваю ему, но, признав полное поражение, все же влезаю в растянутый спортивный костюм и, глубоко вдохнув, выхожу наружу.

По-хозяйски расположившись за кухонным столом, Харм доедает ресторанную еду, принесенную накануне Артемом.

— А вот и ты! — кивает он, стаскивает с моих волос полотенце, вскакивает и закрывается в ванной.

Заглядываю в пакет — в нем нетронутой лежит моя порция, и веки щиплет от слез.

Это не игра в семью. Когда вместе смешно и тепло, хочется валять дурака, умирая от желания смотреть друг на друга… и, не раздумывая, друг за друга умереть — это и есть настоящая семья.

Пусть я давно растеряла всю уверенность в себе, но Харму я доверяю.

Он раскрыл почти все карты, доказав, что хочет быть со мной.

Убрал шипы и обязательно позволит заглянуть в свою душу. Он позволит, или я не буду собой.

На негнущихся ногах иду в комнату, дергаю за блестящую веревочку, и на обшарпанных обоях оживает хрустальный ночник. Озадаченно разглядываю диван и чуть не плачу от разочарования — для двоих он слишком узок.

Но Харм неслышно подходит со спины, приподнимает рукой один край, и древний великан со скрипом и грохотом раскладывается.

— У меня нет навыков общения с такими… — оправдываюсь я.

— А у меня есть. Если что, обращайся.

Мы находим в шкафах старые простыни и расстилаем их, бросаем на диван подушки и одеяла и даже плед — здесь бывает адски холодно по ночам.

Я удовлетворенно разглаживаю последнюю складку, выпрямляюсь и понимаю, что Харм очень близко — его дыхание обжигает мои губы, а во взгляде темнеет космос. С мокрой челки срывается капля, падает на ключицу и стекает к надписи: «Protect Me From What I Want». Мне становится трудно дышать, от напряжения плавится и искрит воздух.

Харм обнимает меня, убирает с щеки непослушную прядь и целует — на сей раз уверенно и нежно. Я вязну в этом поцелуе, как муха в паутине, умираю и пропадаю в нем — тело слабеет, пульс учащается, желание растекается горячей волной и сворачивается в низу живота в тугой узел. Чем настойчивее становятся поцелуи и прикосновения, тем сильнее он давит, и только Харм может избавить меня от мучения, причиной которого и стал.

Он укладывает меня на диван и устраивается сверху — расстегивает мою толстовку, вещь за вещью снимает одежду и снова целует — губы, шею, грудь и живот. И татуировку, под которой горит кожа.

— Прости. Расслабься. Я знаю, как надо… — Он разводит мои колени, и я замираю. Я очень боюсь снова пережить боль, но сейчас ее нет.

Есть только пьянящая эйфория и шепот:

— Я тебя люблю…

От восторга сжимается сердце.

Что же у тебя за душой, придурок?

— Ты говорил это другим девушкам? — шепчу я и чувствую плавный толчок.

— Нет.

— Ты клянешься? — Еще один толчок, и мысли затуманиваются.

— Я клянусь.

Такой красивый и только мой — синяк на скуле и засос у мочки красноречивее любых клятв. Он выглядит даже круче, чем на сцене — челка спадает на мокрый от пота лоб, а щеки горят. Мне нравятся его настороженные вопросительные взгляды каждый раз, когда он делает со мной что-то новое. Нравится его забота. Я люблю его так, что, наверное, вот-вот умру…

Его движения затягивают меня в иное измерение — незнакомое и пугающее, странные ощущения зарождаются глубоко внутри и волнами электричества проходят через все тело. Я концентрируюсь на них и смотрю в его глаза.

«Все ли хорошо? Так и должно быть?»

Разговаривать уже нет сил, но я читаю в них ответ:

Обожание. Зависимость. Раскаяние. Боль. Страсть. Ненависть. Смерть.

Если у эмоций и чувств есть предел, то он наступит прямо сейчас.

Разряд тока пробегает по нейронам, испепеляя все на своем пути, я ахаю, проваливаюсь в невесомость и перестаю существовать.

Харм до боли сжимает мои плечи, шумно выдыхает и накрывает меня своим телом.

— Я тебя люблю… Очень, — прерывисто дышит он. — Не ведись, если когда-нибудь скажу обратное. Я всегда… буду… тебя… любить.

— Ты делаешь мою жизнь лучше… — Самое сокровенное наконец обретает форму слов и срывается с моих губ. — Что бы ни случилось, я прощу. И снова выберу тебя.

Глава 30

Солнце, горячее и болезненно яркое, греет лицо, алый свет пробивается через опущенные веки и прогоняет сны.

Отворачиваюсь и обнимаю пустоту — рядом никого нет. Но в комнате раздаются шаги и шуршание куртки:

— Ника, я пойду, — тихий шепот щекочет ухо. — Набрал себе с твоего телефона и сохранил номер. Позвоню вечером. Не вставай, я захлопну дверь.

— Хорошо… — Я кутаюсь в одеяло и улыбаюсь. На душе тепло. Меня снова закручивает водоворот красочных живых образов: лето, мамины смеющиеся глаза, розовые и желтые цветы на клумбах, прозрачные занавески, трепещущие от ветра, просторный дом…

Просыпаюсь в слезах, и воспоминания о прошлой ночи встают перед глазами. Мне хочется кричать от ужаса и восторга.

«Ну что за отмороженный придурок, а?..»

Придется очень постараться, чтобы объяснить все Кате. Однако если Даня собирается и дальше приходить в гости и оставаться на ночь, я согласна лишиться подруги.

Все произошедшее кажется еще одним сном — несбыточным и прекрасным, но сохраненный подушкой запах парфюма, легкое похмелье, приятная боль в мышцах и опухшие губы служат доказательством обратного.

Я без цели брожу по пустой квартире, беспричинно хихикаю, глотаю горький кофе и, облокотившись на подоконник, долго смотрю во двор. На ветках и опавшей листве серебрится иней, цепочки черных следов тянутся от подъезда и разбегаются в разные стороны по белым дорожкам. Одинокий стол для домино, притаившийся у будки электрощитовой, хранит нашу тайну.

Голова кружится, пульс то замедляется, то разгоняется, кровь шумит в ушах. Меня будто накачали наркотой.

Мир воспринимается остро и свежо, но трезво мыслить не получается — прикосновения, взгляды и слова Харма, отправившие меня в невесомость, перекрывают все, и я задыхаюсь от эйфории.

Я даже плачу, потому что скучаю и боюсь, что вечер не наступит никогда.

В обед звонит Женя.

— Сестренка, привет! Хочу тебя увидеть прямо сейчас. Подрубай ноутбук! — Его голос полон оптимизма, но я не могу его разделить.

— Жень, здесь не тянет интернет.

— Все так плохо? Как дела? Как праздник?

— Праздник прошел в работе. Устроилась официанткой в клуб.